Журавли и карлики - Леонид Юзефович

Дочитав, Кирилл покрутил головой:

– Да, интересно. Я не знал, что на Западе тоже были самозванцы. Мне казалось, это сугубо русское явление.

– Их везде хватало, – усмехнулся Шубин. – Даже в Монголии.

– Ну, в Азии-то понятно. У нас и на Востоке общинное начало доминирует над личностным, индивидуум легко может быть заменен любым другим членом группы. Когда Сталин говорил, что у нас незаменимых нет, он апеллировал к архаическому народному сознанию. Отсюда и самозванчество как функциональный параметр социумов такого типа. Напишите об этом, – рекомендовал Кирилл, но тут же передумал: – Хотя, пожалуй, для нашей аудитории будет сложновато.

Он ткнул пальцем в вавилонского армянина Арахи:

– Как именно его казнили?

– Посадили на кол.

– Это хорошо. Напишите с подробностями, у нас это любят.

– Подробностей я не знаю.

– Возьмите из чьих-нибудь мемуаров или домыслите. Физиология у всех одна. Вам когда-нибудь колоноскопию делали?

– Нет. Это что?

– Обследование кишечника. Через задний проход вводят зонд и на мониторе смотрят кишечник. Моей бабушке делали, так у нее было полное ощущение, что сажают на кол.

Кирилл поставил на полях крестик, означающий, что данная кандидатура безусловно принимается, и перешел ко второму разделу.

– А все-таки наших больше, – удовлетворенно сказал он, с ходу помечая крестиком цесаревича Алексея в самом конце списка. – Вот с него и начнем, это фигура знаковая. Сколько у вас намечается лже-Алексеев?

– Один, – огорчил его Шубин, умолчав о том, что начать собирался с Анкудинова.

– Чего так? Их же до хрена. Если с царскими внуками – вообще немерено. Внуков пачками можно брать.

Действительно, в газетах регулярно писали о потомках наследника престола, рассеянных на пространстве от Ванкувера до Красноуфимска. Один из них торжественно венчался на царство в какой-то подмосковной церкви, а рижский журналист Грянник обнаружил в Сухуми самого цесаревича, который жил там под именем Ивана Владимировича Павлова и до выхода на пенсию заведовал вокзальным буфетом. Хотя этот Павлов, с молодости запуганный чекистами, не понимал, что времена изменились, и отрицал все начисто, обмануть Грянника было невозможно. «Известно, – писал он, – что цесаревич рос добрым, отзывчивым мальчиком, так же и Павлов никому не отказывал в помощи, особенно пожилым людям». Ниже приводился список подобных совпадений, не могущих быть случайными. Он должен был впечатлить самых отъявленных маловеров. Алексей в Царском Селе каждый день по утрам принимал холодную ванну и обожал купаться в пруду, а Иван Владимирович купался в речке до глубокой осени и уже в марте обтирался на улице ледяной водой. Тот и другой любили животных: цесаревич в Ипатьевском доме не расставался со спаниелем Джоем, Павлов имел ослика. Оба увлекались ездой на велосипеде и не доверяли евреям. Все это не оставляло сомнений в их тождестве.

– Я могу написать только про одного, – повторил Шубин.

– Ладно, – смилостивился Кирилл, – пишите.

Он проводил Шубина до дверей и на прощание сказал:

– Понимаю, в вашем возрасте сейчас нелегко. Но что делать? Представьте, что мы решили перейти с правостороннего движения на левостороннее, как в Англии. Приняли закон, но сделали одну оговорку: люди старше сорока могут продолжать ездить по правой стороне, им ведь трудно привыкнуть к новым правилам. Остальные пусть ездят по левой. Представляете, что будет?

Эту байку Шубин читал и слышал не меньшее число раз, чем историю о том, как хитроумный Моисей сорок лет водил евреев по пустыне с целью выморить всех помнящих рабство египетское, но малодушно промолчал и дослушал до конца.

Глава 7

Двое в саду

17

За день дом выстыл. Дрова остались, но драть с них бересту было лень, Жохов рванул с книжной полки пожелтевшую газету. Из нее вывалилась на пол стопка писем без конвертов. Он поднял верхнее и прочел с начала абзаца: «Живу в офицерской гостинице, в комнате на двоих. Нас в ней четверо, все такие же лейтенанты-двухгодичники, как я, призваны после института. Никто ничего не знает и не понимает. К счастью, надо мной взял шефство старший лейтенант Колпаков из роты связи. Он из кадровых, жена у него работает продавщицей в военторговской автолавке. По его словам, здесь не хватает двух вещей – водки и справедливости. Насчет первого он преувеличивает, вчера ему вполне хватило на то, чтобы пламегасителем от КПВТ спьяну проломить голову нашему замполиту Кичигину. Тем самым положение дел со справедливостью начало немного выправляться, а то я своими ушами слышал, как Кичигин на политзанятии говорил солдатам, что по сравнению с кровавыми чудовищами американского империализма сам Люцифер кажется просто невинным младенцем. У замполита вообще странные функции. С одной стороны, он представляет в армии марксистсколенинскую идеологию, с другой – заботится о том, чтобы солдат был накормлен, помыт в бане и почта вовремя доставляла бы ему письма из дома. Напрашивается мысль, что если бы не марксизм-ленинизм, не было бы и замполита, а не будь его, солдатики не получали бы писем от любимых девушек. Кому бы они тогда стали писать, что “лучше Северный Кавказ, чем Южная Сибирь”, и посылать приветы “из Бурятии, страны вечнозеленых помидоров”? Теперь все эти солдатские радости под вопросом, потому что Колпаков сидит на гауптвахте, а Кичигина увезли в госпиталь…»

Жохов просмотрел еще несколько писем. Все начинались одинаково: «Дорогие мама, папа и бабушка!» Подпись имела варианты: Борис, Боря, Б., ваш Бобка. Это, видимо, был Богдановский-младший. Служил он на станции Дивизионная, первой железнодорожной станции к западу от Улан-Удэ. Жохов не раз проезжал ее по дороге в Монголию и обратно.

«Час ночи, – писал Борис, – но спать совсем не хочется. Только что вернулся со стрельбища. Стреляли второе упражнение с БТРа, командиры взводов – тоже. Пристраиваешься с автоматом у бойницы, совмещаешь в восьмерку белые фосфорные кружочки на насадках для ночной стрельбы и бьешь по вспышкам. Мишени – пулемет и две грудные. Трассирующие пули красиво рикошетят от мерзлой земли, высекают снопики бело-зеленых брызг и уходят в темноту. Осветительные ракеты взлетают с треском раздираемой марли. В коробках от боеприпасов горит промасленная ветошь, обозначая рубежи. Через сопку, на танковом полигоне, стреляют танкисты…»

В следующем письме бабушка исчезла из числа адресатов, остались только папа и мама. Похороны прошли без Бориса. Замполит Кичигин посчитал, что смерть бабки – не причина увиливать от дивизионных учений с проверяющими из штаба округа.

Среди писем попалось выдранное из школьной тетради сочинение ученика 8-го класса «А» Богдановского Бориса на тему «Кто из героев прочитанных книг является для меня примером в жизни». Глаз выхватил из середины: «Рассказ Максима Горького “Старуха Изергиль” я знаю с шести лет. Мне читала его мама. Когда она дошла до того места, где неблагодарные люди растоптали сердце Данко и рассыпалось оно голубыми искрами по степи, я горько, навзрыд, заплакал. Навсегда останется в моей памяти гордый красавец Данко, потому что он думал не о собственном благополучии, а всего себя отдал людям. Я хочу быть похожим на Данко, хочу тоже отдать свою жизнь за людей, за светлое будущее…»

Газета пошла на растопку, а письма и сочинение вернулись на прежнее место – поверх книг на одной из полок. Дрова разгорелись, Жохов пощелкал клавишами магнитофона, отматывая пленку назад, задернул шторы, потушил свет и вышел во двор встретить Катю.

Мысль о двадцати пяти тысячах не уходила ни на минуту. Иногда она немного отдалялась, но все равно постоянно была с ним, питая душу своим теплом. Чувствовать его было приятно, как держать в кулаке только что сваренное яйцо.

Он попробовал распорядиться этими тысячами. Для начала отдал Гене его десять процентов, поделил еще пять штук между второй женой и матерью, но оставшаяся сумма при всей ее невообразимой громадности почему-то сразу поблекла, словно из нее вынули душу. Жохов поплевал через левое плечо и заставил себя думать о другом.

Катя появилась в четверть восьмого.

– Тут хлеб, масло, колбаса, несколько яблочек на сладкое, – показала она принесенный с собой пакет. – Мяса у меня нет, колбаски пожарим.

Поднялись на крыльцо, Жохов открыл одну дверь, вторую. «Стоять!» – приказал бесплотный голос. Катя вздрогнула, он проворно заслонил ее своим телом. «Стой, стреляю!» – раздалось из комнаты. Загремели выстрелы, зеленый огонек запульсировал в темноте. Пошатнувшись, Жохов со стоном схватился за грудь, но Катя все поняла быстрее, чем накануне сообразил он сам.

– Не поможет, – сказала она с пониманием всей важности проблемы. – По дачам лазали и будут лазать, но есть способ сделать так, чтобы, по крайней мере, не попортили мебель и не нагадили прямо на диване. Когда уезжаете, оставьте на столе бутылку водки. Тогда бомжи возьмут только то, что им нужно, а пакостить не станут. Переночуют и уйдут.