Кыыс-Хотун - Анастасия Саввична Сыромятникова

Беке с сочувствием посмотрел ей вслед.

— А ну-ка, друг, опусти башку, — обратился он к коню, надевая хомут. Потом извлек из кармана засохший кусок лепешки и сунул ему в полустертые зубы. Конь покосился, но угощение принял. — Лопай, лопай, путь не близкий. Когда-то всех должников объедешь…

…Быстро катилась повозка по укатанной лесной дороге. Лошадью правила Аныс, а за ее спиной бездумно смотрела в небо Нюргуна. Госпожа послала девушек за данью.

— Ну как? — обернувшись, прокричала Аныс. — Что лучше: в амбаре сидеть или на повозке трястись?

Нюргуна рассмеялась. Вечно эта Аныс подшучивает. Посидела бы сама без воздуха и солнца, поубавилось бы, наверно, бойкости.

— А что, Аныс, о хозяине говорят?

— Смотря кто. Каменная Женщина твердит: муж за лекарством для нее в город поехал, а Беке — в управу, разводиться.

— А Беке откуда знает?

— Ну, с учителем они друзья. Да ты что делаешь вид, будто ничего не знаешь? Небось Беке записочки носит?

Нюргуна нахмурилась. Не выходит у нее из головы письмо Василия. Золото, золото… Почему Василий так настаивает на краже? Да и как его найти, проклятый клад? Попробовала заговорить с Боккоей, но так и не посмела спросить в открытую. Ну хорошо, возьмет она золото, убежит. А что будет потом со старухой? Какую кару обрушит на нее тетка?

— Что закручинилась? Смотри, к Тихону подъезжаем!

Из-за поворота показалась полуразвалившаяся юрта. Не успели девушки привязать коня, как навстречу им из ветхого жилища выскочили оборванные детишки. Нюргуна с досадой ощупала карманы: забыла захватить гостинцев. Она погладила детей по головкам, и ей стало так грустно, так тоскливо, что хоть беги на край света.

— А, за маслом? — худая, как скелет, дрожащая всем телом, как осина, показалась из юрты Ирина, жена Тихона. — Заходите, гости дорогие!

В словах ее не было никакой иронии, словно и в самом деле была она рада избавиться от масла.

— А вот наш чаек. Похлебайте, — подвинула она девушкам чашки. — Березовым соком пробавляемся. Настоящего чая и запах давно у нас выветрился. Только снится — бывает.

Она слабо улыбнулась.

Нюргуна осторожно отхлебнула то ли сладкий, то ли горький напиток, отдающий болотом.

— Возьми, это тебе! — проговорила Аныс, достав из торбаса кусочек чая.

Ирина с жадностью схватила подарок.

— Дай бог тебе здоровья! — забормотала она. — Ты, наверно, для госпожи готовишь, Аныс?

— Меня к господскому столу на пушечный выстрел не подпускают. Знают, что после меня им ничего не достанется, — захохотала Аныс. — Вот тебе еще.

На этот раз она достала несколько листиков табака. Ирина взяла их негнущимися пальцами и отнесла в дальний угол.

— Потом покурю, — объяснила она, засовывая в рот пустую трубку, — когда больше захочется…

— Ирина, — вспомнила Нюргуна, — ну как ваша жалоба? Та, что я писала? Подействовала?

— Кто ж его знает, милая, — покачала головой Ирина, — Говорят — разбирают… Только когда в пользу бедняков разбирали?…

— Ничего. Не унывай!

— А масла госпоже больше пуда не давай, — добавила Аныс. — Так распорядился еще Василий Макарович, хозяин.

— О, добрый он господин, спаси его господь! — куда-то в сторону поклонилась Ирина. — Только… теперь, наверно, Каменная Женщина все повернет по-своему!

Долго махала рукой Ирина вслед девушкам, долго не отпускало Нюргуну щемящее чувство какой-то вины перед ней. Как будто не тетя, а сама она разорила и ограбила этих бедных людей, отняла у полуголодных детишек последний кусок хлеба.

Убегут они с Василием — и останутся эти люди беззащитными. Какое уж там «больше пуда не давай!»

Но, что же делать? Жертвовать собой ради них? Да и поможешь ли им, если даже останешься?…

Лошадь замедлила шаг — то ли проголодалась, то ли заленилась.

— Хот![22] — прикрикнула Аныс. — Я тебя! Шевелись живей!

Вот и река, торжественная, величавая Лена. Повеяло свежестью, стало легче дышать. Странно, подумала Нюргуна, живу у самой реки и так редко бываю здесь. Как будто в клетке живу…

Есть у якутов легенда: давным-давно их предки, переселяясь по Лене на суровый север, уронили в синие воды дощечку. Простая с виду дощечка, а на ней все счастье якутского племени было записано, будущее предопределено. Потеряв дощечку, всё потеряли якуты: и служившие им письмена, и извечный порядок, и цель, и прошлое. С тех пор никому из их потомков нет счастья. А великая река, поглотившая их благополучие, течет как текла.

Не будет счастья и Нюргуне, если его главным условием любимый человек считает кражу золота. Деньги рано или поздно кончаются, какая от них польза?

— Нюргуна-а! — послышался издалека чей-то голос. А может, Нюргуне показалось. Аныс-то и ухом не повела.

— Нюргуна! Аныс! Постойте! — раздалось ближе.

— Бай-бай! Кому это мы понадобились в такой глуши? — Аныс натянула поводья. Нюргуна узнала бы этот голос в любую грозу, среди тысячи молний. Единственный, родной.

Но как он здесь оказался? Или Беке соврал, сказав, что Василий поехал в управу? Что он делает во владениях Каменной Женщины?

Из-за рощицы на полном скаку вылетел всадник. Это был, конечно, Василий. Боже, как сразу засияло солнце! Как засверкали воды великой реки! Нюргуне показалось, что она проваливается в никогда не виденный сладкий сон.

— Здравствуйте, девушки!

У Василия оживленное, румяное лицо, радостная улыбка.

— Здравствуйте, хозяин, — холодно отозвалась Аныс.

— Шустра ваша лошадка, ничего не скажешь! Еле догнал.

Нюргуна сидела ни жива ни мертва. Она впервые увидела Василия после письма, в котором он объяснялся в любви. «Что он говорит….. какая лошадка? Надо что-то сказать, иначе он уедет, умчится. Надо что-то сказать! Почему так сердита Аныс? Аныс, Аныс… Что скажешь при ней, что можно сказать при ней?»

Василий соскочил с седла.

— Я сейчас видел в лесу чудное озеро. В двух шагах! Пошли, посмотрим? Настоящий лесной глаз.

— Смотрите, — все тем же ледяным тоном произнесла Аныс. — Только поживее. А то лошадь ваша сбежит.

Василий удивленно взглянул на нее.

— Нюргуна, — робко сказал он, — посмотришь?

— Да, да, — заторопилась Нюргуна и, пряча глаза от Аныс, спрыгнула с повозки.

Василий протянул ей руку.

— Вперед!

Рука его дрожала. Но Нюргуна не замечала этого, она сама была как в бреду.

— Вот оно, озеро! — как будто издалека доносились до нее слова Василия. — Построить бы здесь юртенку. Или просто шалаш. Да и жить припеваючи!

Нюргуна попыталась взглянуть на озеро, но вместо него увидела бледное доброе лицо Василия, заслонившее весь мир. Это сон. Не может быть, чтобы это было правдой.

— Тебе Петя передал мое письмо? — тихо спросил Василий Макарович.

— Да.

— Почему же ты не ответила?

— Я… Не знала, что ответить… Да и не думала, что можно ответить…

— Ты не знала,