Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - Ромен Гари

Стефани сделала паузу, как будто хотела дать им время поразмыслить.

— Значит, директор гостиницы. А кто другой?

У нее было такое впечатление, будто она разговаривает с тремя друзьями, у которых возникли неурядицы и они пришли попросить у нее помощи.

— Только он, в любом случае, всего лишь прислужник. Если он это сделал, так потому, что получил приказ. От кого? И зачем? Чего от меня ждут?

С этого момента ее мысли начали блуждать в лабиринте столь же запутанном, как и улочки медины.

— Ладно, это пока неважно. Сейчас можно сделать только одно…

Она пошла к телефону, не спуская глаз с трех предметов.

— Сейчас, мои дорогие, вы проведете пресс-конференцию.

Она попросила соединить ее поочередно с агентствами «Рейтер», «Франс-пресс» и «Ассошиэйтед пресс», но после пятиминутного ожидания — понадобившегося, чтобы проконсультироваться с кем следует, — телефонистка сообщила, что городская линия повреждена. Им очень жаль. Такое случается время от времени…

Она рассмеялась. Смех закончился всхлипываниями и рыданиями, но лишь оглушительный визг винтов вынудил ее заткнуть уши. Самолет качало в бурном море, и она была готова к тому, что в любой момент головы попадают с кровати и покатятся к ней.

Затем самолет вернулся на прежний курс, и она с благодарностью подумала о старом летчике, державшем штурвал. Она была рада, что приняла его приглашение поужинать вечером в Бейруте.

Но прежде… Ее полароид. Она подскочила. Она оставила его на соседнем пустом сиденье… Нет, нет. Он был в сумке. Коричневая кожаная сумка от «Гуччи». Она не имела права терять голову. Только не теперь. Только не теперь, когда у нее есть доказательства, неопровержимые доказательства, которые лежат тут, на кровати…

Она быстро повернулась к кровати, охваченная внезапным сомнением… Но нет, они лежали на месте. Все в порядке.

Она нашла полароид на дне сумки, вставила кассету и сделала двенадцать снимков.

Фотографии получились превосходные. Восхитительно проступали цвета. Теперь речь шла о том, чтобы поместить их в безопасное место.

Она сунула снимки в конверты и надписала адреса: «Нью-Йорк таймс», Комиссия по правам человека при ООН, Верховный суд США с просьбой передать судье Дугласу. Она поймала себя на том, что вывела на последнем конверте «Совести мира», но потом разразилась смехом и разорвала конверт на мелкие кусочки, понимая, что подобного адреса не существует.

Стефани скинула халат на пол, наугад вытащила из одного из чемоданов с коллекцией платье и быстро оделась.

Потом взяла конверты и вышла в коридор.

15

Коридор выглядел таким же пустым и безмолвным, как и прежде. Эта пустота была в высшей степени подозрительной и наводила на мысль о том, что кто-то подсматривает и прячется за дверьми.

Но у нее не было выбора. И речи не могло быть о том, чтобы доверить эти письма почте.

Она наугад выбрала дверь и постучала. До нее донеслось любезное «войдите», и она очутилась лицом к лицу с четой пожилых американцев. Они пытались застегнуть свои чемоданы, переполненные местным колоритом. Глиняные курильницы, руки Фатимы, разрезной нож для книг в виде джамбии, миниатюрные наргиле, весь второсортный фольклор столь же второсортного Востока, живущего на страницах комиксов, жалкие подделки под экзотику, собранные на помойках сказок «Тысячи и одной ночи»…

— Прошу прощенья… Не могли бы вы забрать в Штаты несколько писем? Мне сказали, что почта здесь работает очень плохо…

Они, похоже, были рады оказать ей услугу. Американцы любят помогать друг другу за границей, конечно, в пределах разумного. В некотором роде это подчеркивает смелость, которую они проявляют, оказываясь на другом краю света, в далекой и опасной стране.

— Ну разумеется, моя дорогая…

Пожилая дама взяла четыре письма, которые протягивала ей Стефани, и аккуратно положила их в сумку.

— Вам больше ничего не нужно отослать? Может, какую-нибудь посылочку? У нас хватает места…

Стефани взглянула на чемоданы и какое-то время колебалась… Но нет, есть риск, что пакет откроют на таможне, даже если на нем указано «подарки». Туристам далеко не все разрешается вывозить из стран Востока.

Она вдруг почувствовала, что у нее жар. На висках выступили капельки холодного пота, а по спине побежали ледяные мурашки. Ей говорили, чтобы она остерегалась укусов мух дхавар, которые были настоящим бичом этих мест и вызывали трехдневную лихорадку. Вероятно, именно лихорадкой объяснялся странный и угрожающий вид всего, что ее окружало.

Или же…

Улыбчивые американские лица вдруг утратили всю свою доброжелательность. Теперь она видела, что улыбки деланные, застывшие, угрожающие, притворно участливые…

Они стояли неподвижно и, прервав свои сборы, вопрошающе и пристально смотрели на нее. Почему они так смотрят? Почему собирают багаж в такой спешке и именно сейчас? А это странное предложение доставить любые предметы, которые она захочет им доверить?

Какие «предметы»?

Настоящие они туристы или, может… Стефани отступила к двери.

— Что с вами, дорогая? Что-то не так?

Дама направлялась к ней. У нее были седые волосы, но суровое лицо. Да, суровое.

А если ее и в самом деле обеспокоила внезапная бледность Стефани, ее расширившиеся от тревоги глаза, то почему же никуда не делась эта застывшая улыбка, точно прилипшая к лицу?

Стефани чувствовала, что у нее стучат зубы. Лихорадка, всего лишь лихорадка, которая все искажает и придает самым банальным вещам пугающий вид… Убийцы, шпионы и вражеские агенты не набивают свои чемоданы медными супницами, гонгами, наргиле и прочим базарным хламом.

— Спасибо. Большое спасибо.

— Вы вдруг так побледнели…

Стефани призвала на помощь природу в самой ее прозаической форме:

— У меня несварение желудка.

— А, «туриста», — произнес американец с пониманием, отражавшим весь его опыт путешествий от Мексики до Аравии. — У нас тут есть превосходное французское средство… Возьмите, дорогая… Нам оно больше не потребуется.

Стефани взяла упаковку.

— Принимайте по шесть штук в день.

— Это все мухи, — сказала дама. — В этой стране никакой гигиены.

— Желаю вам приятного путешествия, — сказала Стефани.

Она вышла и сделала несколько шагов. Но позади нее коридор был таким пустым, что его странное безмолвие заставило ее вздрогнуть. Это была умышленная тишина. Ковры на полу были такими толстыми, что ее не покидало ощущение, будто кто-то неслышно крадется следом… Нет, никого.

— Дурочка, — сказала она себе, сжав зубы.

У нее оставалось еще пять конвертов. Она колебалась, стоя посреди коридора, и тут дверь сто двенадцатого номера отворилась. В дверях возникло некое подобие добродушного медведя. У него были такие толстые ноги, что брюки грозились лопнуть, а подтяжки болтались ниже колен. Короткие и редкие белобрысые волосы, тот тип лица, который заставляет вспомнить о франкфуртских сосисках, — он стоял на пороге своей кондиционированной берлоги, удивленно улыбаясь.

Стефани уже видела его раньше в ресторане.

— Извините, я ошиблась номером…

Медведь ответил приветливым и галантным смехом.

— Жаль, что это так.

Дверь сто четырнадцатого номера отворилась, в проеме появилось нечто похожее на привидение. Человек был с ног до головы одет в белое, волосы сбрызнуты лаком, а его угловатое лицо, покрытое тщательно поддерживаемой бледностью, со слегка горбатым носом между бакенбардами «танго», отливало на подбородке синевой и напоминало лица всех актеров, обреченных из-за своей внешности играть вторые роли в сцене Распятия. У него был томный и до странности нематериальный вид, он выглядел совершенно истощенным, как будто сохранение хоть какого-то подобия телесности требовало от него неимоверных усилий.

Бочонок светлого пива по-прежнему стоял на пороге своего номера, и контраст между тем увальнем и этим прозрачным, что существовал лишь благодаря усилиям кондиционера и своих одеяний, производил впечатление непоследовательное и противоречивое, как будто фантазмы Стефани в своих попытках обмануть ее и сойти за реальность допустили техническую ошибку. Но мужчина в белом держал в руке дорожную сумку «Хаддан эйрлайнз», и у него наверняка было достаточно сил, чтобы отвезти письмо. Да, он улетает сегодня во второй половине дня… Да, конечно, он может это сделать… Его голос никак не соответствовал его призрачному облику: суровый, резкий — создавалось впечатление, будто голос потерял своего законного владельца и случайно очутился в голосовых связках постороннего человека. Стефани также отметила, что глаза мужчины не имели ничего общего с его удручающе усталым внешним видом. Они не смотрели: они целились…