Зеленая кровь - Юрий Яровой

Это напоминает ситуацию дворника: вот по этой дорожке сейчас надо бы пустить бульдозер — быстрее и во всех отношениях правильней. Но бульдозер по этой дорожке пустить нельзя не только потому, что таковым институт не располагает: сама дорожка, когда-то и кем-то проложенная, не пропустит бульдозер. Сама дорожка рассчитана только на труд дворника. Так и у нас: с самого начала мы прокладываем узкую дорожку, исходя из своих возможностей, — узкую, только по собственным силам. И стоит нам теперь чуть-чуть свернуть в сторону, перейти, допустим, на вариант «Д», несколько расширить фронт работ, как мгновенно выясняется, что за этим шагом в сторону для нас — темный лес. Его надо вырубить прежде, чем расширять тропу. И что же нам остается в этой ситуации? Полагаться на чужой опыт, на то, что кто-то уже в аналогичных обстоятельствах шагнул в сторону, ободрался о колючки, но все же убедился, что не страшно — идти можно.

Конечно, пока мы идем впереди. Но скорее чутьем пробираемся, чем зрением, — слишком узкая у нас получилась тропа. Расширить надо. Однако попробуй расширить — это значит остановиться! Вот какие дела…

Так что же тогда меня так мучает? Что мне мешало сесть и написать программу, какая требуется? Какая требуется Хлебникову… Наш «нир» на него едва ли не молится: «Если Григорий Васильевич сказал… Обязательность!» Какая к черту обязательность — просто цепкая хватка, и никаких послаблений ни себе, ни тем более подчиненным. «Найти! Из-под земли достать! Я же русским языком сказал: это нужно сей час. Ясно? Выполняйте». А «сей час» ему нужны были программа и экипаж. Ясная, непогрешимая программа (какие там остановки дыхания? какой там некомпенсированный ацидоз??) и экипаж, во главе которого должен быть опытный врачмужчина с солидным стажем работы на «скорой помощи» и не старше сорока лет. Как в московском эксперименте — это понятно. И почему со стажем на «скорой» — тоже понятно: три процента углекислоты… Выпить вина за рулем можно, но зачем рисковать, когда есть возможность обезопаситься тонизирующими пилюлями? «Я не верю, что у тех двух испытателей, о которых ты читал, останавливалось дыхание. Тут что-то не чисто. Не должно быть этого… А некомпенсированный ацидоз?!. Конечно, о чем спорить, при трех процентах углекислоты риск значительно меньше, однако он же сам отлично знает, как условно это деление на допустимую критическую и опасную зоны! Кемпбелл, если мне не изменяет память, считает допустимой атмосферу в космическом корабле и с пятью процентами углекислоты, а Вигдорчик считает эти пять процентов уже смертельными. Лазарев же, если мне не изменяет память, смертельную дозу углекислого газа определяет даже в три процента! Наш вариант «Д»… Как можно при таком разнобое мнений полагаться на чужой опыт?

Удивительно даже не это. Подводные лодки плавают уже лет семьдесят, если не больше, Альбицкий во всяком случае опубликовал свои исследования об ацидозе подводников еще в начале века, а до сих пор медики не могут договориться о единой методике. Космос, конечно, заставит, никуда не денешься, но какой ценой? Как это сейчас называется — волюнтаризм? Знать бы лет пять назад, чем закончится хлебниковский энтузиазм: так все было просто, так все было ясно! Просто и ясно при полной неизвестности…

Глава третья

Ожидание

За эти четверо бесконечных суток что-то произошло и с Таей.

Я был освобожден от дежурств на пульте — работа шла своим чередом, вся бумажная документация, все графики и данные анализов стекались ко мне на стол, все это надо было «переварить», осмыслить, доложить резюме Хлебникову… Но за всей этой канительной, угнетающей своим однообразием работой я все время помнил: сейчас Тая в лаборатории — сводит данные телеметрии в таблицу, сейчас Тая у пульта — принимает данные по крови от Михаила, сейчас Тая должна ехать домой — отдыхать.

И тогда я отбрасывал бумаги и шел ее искать. Найти было нетрудно: у гермокамеры, в лаборатории или у микробиологов — на третьем этаже. Иногда я ее находил и у самой Мардер. У Руфины она обычно пила черный кофе.

— Домой, хватит, — приказывал я как можно строже.

Тая в зависимости от настроения, а настроение в эти дни, как правило, было скверным, смеялась или с показным — недоумением пожимала плечами: «Скажите, пожалуйста, раскомандовался!» А сегодня вечером вдруг в ответ на мое «Хватит, домой!» (я ее нашел у Мардер) посмотрела на меня долгим, тягучим взглядом, так что я вынужден был отвести глаза, и согласилась:

— Домой так домой.

— А вы, Руфина Карловна?

Руфина сняла очки, тщательно протерла стеклышки и ответила:

— У меня нет командовать мужа.

Это у нее вырвалось так неожиданно и прозвучало так грустно, что я тотчас, сделав вид, что не расслышал, выскочил в коридор: милая, милая Руфина — почему Боданцев не магометанин?

Так что же произошло с Таей? Все эти дни, по крайней мере внешне, она избегала меня. Совсем избежать встреч и разговоров, работая в одной лаборатории и занимаясь одним делом, даже крупно поссорившись, конечно, невозможно. А мы даже и не ссорились, просто на нее накатил очередной «стих»! люблю ли я ее так, как… Не знаю как. И она, по-моему, сама не знает, как я ее должен любить, но тем не менее почему-то убеждена, что и люблю я ее не так, и сам не такой, каким должен быть. И вот — она опять перестала меня замечать. Все, как прежде, и в то же время я для нее исчез. Пропал. Или она для меня пропала?

Иногда мне казалось, что она притворяется, что специально ведет себя так, словно мы чужие, в наказание. Но чем больше я об этом думал, тем больше меня охватывал… страх не страх, но что-то в этом роде: а вдруг она не притворяется, а все так и есть на самом деле? Бывает же, не тот человек, ошиблась… И от этой мысли, не дававшей покоя, саднившей, словно порез, я не находил себе места и при первой же возможности искал с ней встреч: нет, все тот же равнодушный взгляд… И в голосе нотки раздражения: вот, понимаете, привязался на мою голову начальник!

И вдруг так покорно: «Домой так домой». Что за этим скрывается? Просто я ей надоел, отмахнулась от меня? А может… О каком она доме говорила? Я-то знал о каком: о моей квартире. А вот она…

— Дай закурить.

Я дотянулся до выключателя бра — сигареты лежали на стуле. Вытряхнул одну, взял зажигалку, раскурил как следует и вложил ей в рот — сама она раскуривать сигареты не умела. Или не хотела.

Тая потянулась. Есть в ней что-то… кошачье? Гибкая, спортивная фигурка, грациозность… Не знаю. Но мне доставляет огромное удовольствие видеть, как она потягивается, ласкается, дышит в ухо, устраиваясь на моем плече…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});