Synovya - Gradinarov

Иннокентий Киприянович на прошение получил отказ, адресованный Иркутскому генерал-губернатору. А тот от своего имени переправил новому губернатору Енисейской губернии Николаю Александровичу Айгустову. Не мог «ярый борец с крамолой» Вячеслав Константинович Плеве простить Сотниковым бесчинства над инородцами.

*

Елизавета Никифоровна дала телеграмму в Балаганск о своём выезде с сыновьями поездом пятнадцатого июля до станции Заларинской. Александр Киприянович попросил Анастасию приготовить в дорогу еду, воду для питья и для мытья рук, четыре ложки, четыре вилки, полотенце и четыре кружки. Она всё сложила в дорожный саквояж и поставила в погреб. Александр Киприянович заказал дилижанс с четырьмя подушками. Через день, рано утром, он выехал на тройке белых лошадей и направился на железнодорожную станцию. Надо было успеть к двум часам пополудни к приходу поезда. Дорога шла через тайгу мимо небольших сёл. На одной из почтовых станций лошадей накормили овсом, напоили, смазали колёсные оси дёгтем, подтянули подпруги, пообедали с кучером и поехали дальше. Солнце висело над головой, вгоняя в пот и лошадей, и седоков. Скоро оно скрылось за верхушками деревьев. Таёжная прохлада взбодрила и людей, и животных.

Александр Киприянович посмотрел на часы. Было четверть второго.

– Не волнуйтесь, через двадцать минут будем у железки. Сейчас проедем последнее село, а рядом – железнодорожная станция, – успокоил кучер. – Обратно двинем, жара спадёт! Ваши гости в поезде сильнее намытарятся в вагонной духотище, чем в тарантасе. Как ни говорите, а свежий воздух жару гасит.

– Ничего, не масляные, не растают. Хотя они коренные тундровики, где морозы за пятьдесят, а лето – короткое и прохладное. Правда, недели три иногда удаётся теплом понежиться. И то лето на лето не приходится, – рассказывал Сотников о низовье.

Подъехали к вокзалу, отпустили подпруги, закурили. В ожидании поезда в тени деревьев уже стояло несколько заказанных конных экипажей. Кучер пошёл к ямщикам.

– Узнавали? Красноярский не опаздывает? – спросил он.

– Дежурный сказал, задерживается на полчаса. Но последнюю тоннель уже прошёл. Значит, скоро будет, – ответил бородатый возница. – Поглядывай, дымок покажется, значит «чих-пых» катится.

Сели в тенёк под деревьями, опять набили трубки, прикурили и прислушивались к свисткам паровоза.

– Я лучше похожу, – сказал Александр Киприянович. – С непривычки задница побаливает. Хоть у тебя и на рессорах, но седалище моё ямы все прочувствовало.

– Это бывает. Поездили б с моё, то семьдесят вёрст и не заметили. А рессоры? Как ни рессорь, ямы есть ямы! – сказал кучер.

– Поездил я, братец, поболе тебя. Всю низовскую тундру на оленях исходил. Но тундра мягкая. Никогда не набивал зад, – ответил Сотников.

Послышался гудок паровоза, затем звон станционного колокола.

– Ну, вот, кажется, дождались! – потирал руки Александр Киприянович. – Сейчас увидишь моих орлов и Лизаньку. Соскучился я по ним. Считай, три года не видал.

Опять засвистел паровоз, загрохотал у перрона колёсами поезд. Встречающие вытянулись цепочкой, и каждый искал нужный номер вагона. Наконец поезд замедлил ход и остановился. Дежурный по станции дал отмашку флажком, разрешая встречающим подойти к вагонам. Александр Киприянович ринулся к пятому и ждал выхода пассажиров. После двух дам в дверях вагона показался Сашок. Он сразу заметил отца и закричал:

– Папка!

Отец снял его прямо со ступенек, крепко обнял и поцеловал. За ним, осторожно ступая по ступенькам, сошёл Киприян. Елизавета Никифоровна подала чемодан, который подхватил на лету кучер, а затем, придерживаясь за поручни, грациозно сошла на перрон. Ямщик с вещами ушел к экипажу, а Александр Киприянович, обняв всех троих, гладил по спинам сыновей и целовал жену.

– Наконец-то вы со мной! Сколько дней и ночей я жил желанием увидеть вас, обнять, услышать голоса.

Они постояли, обнявшись, несколько минут, наслаждаясь долгожданной встречей. В порыве радости взялись за руки и, никого не замечая, шли по перрону, загораживая дорогу суетившимся людям. На их лицах было столько счастья, что восхищенные пассажиры обходили эту четвёрку, боясь нарушить идиллию.

– Ну, как доехали? Не измучились в такой жаре? – спросил Александр Киприянович.

– Есть маленько. Душно в вагоне. Солнце палит крышу, – ответила жена.

– Что вы кителя напялили? А ну-ка, снимайте! Пусть тела дышат! – распорядился отец. – В рубахах будет – в самый раз!

Сыновья сняли кители, аккуратно свернули и подали вознице.

– Вот! Так удобней! А к вечеру станет прохладней – снова наденете! – сказал кучер, закрывая багажник и вешая на кольца замок.

– А сейчас перекусим! Я тут кое-что взял. Анастасия приготовила! – открыл дорожный чемоданчик отец. – Мойте руки. Вот фляга с водой и полотенце.

Мальчики слили друг другу, затем отец – матери.

– Хороша водичка! – воскликнула Елизавета Никифоровна. – Так и окунулась бы вся.

– Сегодня в баню, а завтра можно и в Ангару окунуться, – пообещал отец. – Посмотрю, как плаваете вы.

Подкреплялись под ветвистым деревом, разложив еду на небольшом рядне.

– Ох, какая вкуснятина! – сказал Киприян, уминая свиную котлету. – Это тётя Анастасия вкусно готовит?

– Да! У неё не только котлеты вкусные! Возьми пирожок с печёнкой! Пальчики оближешь! – советовал отец.

Александр элегантно двумя пальчиками взял пирожок и понёс ко рту.

– Сашок, осторожно! Чтобы начинка не попала на рубаху. Будут пятна. – предупредила мать.

– Мама, ты делаешь замечание, будто я дошкольник. Нас в столовой политехникума научили принимать пищу. Наша «классная дама», Иван Прокопьевич Удальцов, меня не раз хвалил за аккуратность.

– Ладно, не хвастайся, Сашок! – перебил Киприян. – Вспомни, сколько у тебя было крошек под ногами в вагоне. Изо рта всё на пол летело.

– Ты за собой следи, Кеша! Сытней будешь! – остановила мать. – Оба хороши. Так и норовят друг друга поддеть. Пусть теперь вас отец повоспитывает. Где словом, а где и подзатыльником.

– Я сам понаблюдаю за ними, проверю, что они успели приобрести в гимназии и политехникуме. Кеша-то у тебя под доглядом, а вот Сашок – у бабушки Елены. Слушаешься её, Сашок? Как она поживает?

– Да, потихоньку. Мы мирно живём. Она меня любит. Иногда ходим на кладбище, на могилки деда Даниила и бабушки Аграфены. К бабушке Елене приходят в гости Мария Николаевна и дедушка Збигнев. По воскресеньям днём гуляем в парке. Меня бабушка водит в церковь. Но там неинтересно. Я к Богу не привык. Бываю у своего соклассника Сашки Фильберта. У его папы торговые ряды в городе. И лавки есть под вывеской «Колбасы Фильберта». Его сестрёнку зовут Шарлоттой. Красивая. Мы часто по Томску втроём гуляем.

После еды, сделав кое-какие мелкие дела, поудобней уселись в дилижанс. Лошади, отдохнув, пошли напористо, торопясь от солнца на таёжную дорогу. Мальчишки-непоседы ёрзали на подушках, вертели головами, хохотали, свистели, увидев на деревьях бурундука или белку. А взрослые тихо разговаривали о торговых делах. Говорили намёками, чтобы ничего не понял кучер.

– Ребята, поутихните! Лошади не любят галдежа. Видите, как ушами прядут на крики и свист, – предупредил кучер. – Скоро водопой, там и натешитесь.

Подъехали к таёжной речушке. Вода быстро и шумно бежала по каменистому руслу, выдыхая на горячий тракт прохладу. Что-то шаловливое было в этой речушке! То ли громкие всплески накатывающейся на валуны воды, то ли вихляние в берегах водного потока, то ли шелест прибрежных трав, опустивших стебельки в бурлящую стремнину.

– Весёлая речушка! Прямо водичка поёт! – сказал Сашок, сходя с дилижанса.

Влево от тракта, по направлению к реке, среди многотравья виднелась протоптанная желтоватая стёжка.

– Можете отдохнуть, пока я лошадей напою, – сказал ямщик, доставая из багажника ведро.

Он расстегнул ремни и вытащил из пастей лошадей удила. Седоки спустились по глиняной тропке к реке, разулись, сели на торчащие прохладные валуны и опустили ноги в водную прохладу. Кучер зачерпнул из реки ведро и поднялся к экипажу. Сначала поднёс кореннику. Тот сунул морду в ведро и начал тянуть сквозь зубы. Левая и правая лошади в нетерпении тихо ржали.

– Не спеши, Гнедой, помедленней. А то начнёшь пахами дышать на жаре! – сдерживал коренника кучер. – А вы ждите. Воды на всех хватит.

Гнедой понимал хозяина. Он выпил половину ведра. Поднял голову, фыркнул брызгами. Передохнул. И допил остальную. Напоив лошадей, кучер облил им крупы, бока, холки. Лошади смирно принимали воду.

А семья Сотниковых блаженствовала у воды.

– Красивые здесь места, Александр Киприянович! – сказала Елизавета Никифоровна, по-детски бултыхая ногами. – Но в Потаповском – не хуже. Я так по нему соскучилась. Три года без родины. И по Катюше, и по матери. На прошения о поездке за дочерью – одни отказы. Будто у губернаторов да полицмейстеров нет своих детей. Жестокосердные люди.