Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Одна Россия являлась оплотом, преграждавшим поток всеразрушительных правил, удерживала стремление быстрой реки, надменной тысячью поглощенных ей источников. От Александра ждала Европа спасения; но между тем как втайне она воссылала мольбы об успехах Его в предстоявшей брани, выставляла она полки под знамена Наполеона. Трудно описать, сколь велико было соревнование в его армиях участвовать в нашествии на Россию. Французы полагали, что война 1812 года будет последней, предпринимаемою Наполеоном, и тот из них, кого не назначали в армию, собиравшуюся на Одере и Висле, почитал себя несчастливым, навсегда лишенным блистательной будущности. Владетели Рейнского Союза и другие данники Наполеона знали, что только беспрекословной покорностью к завоевателю могли они некоторым образом обеспечить свое бытие, а потому войска их, кроме весьма малых изъятий, шли в Россию, готовые сражаться за Наполеона до последней капли крови. Ни Наполеон, ни полчища его не сомневались в победе, обрекали Россию на верную погибель, дробили и делили ее в мыслях, смотрели на поход как на торжественное шествие в Петербург и Москву.

В России желание войны было почти общее. Немногие постигали важные выгоды, приобретенные Тильзитским миром, следствием которого было присоединение к России Белостокской области и Финляндии. Происшедшая после сего мира остановка в торговле, затруднение в сбыте произведений за море, препятствия в денежных оборотах считались действием принуждения, угождений Наполеону, неудач военных. Роптало оскорбленное самолюбие великой Империи, издавна оглашаемой одними победными кликами. Радовались, что Правительство принимало деятельные меры к войне: рекрутские наборы производились с неимоверным успехом. Но какое-то всеобщее недоумение распространилось повсюду, когда приблизился час борьбы с тем исполином, чьи подвиги гремели даже в самых отдаленных концах России: то не был страх, но беспокойство, весьма понятное в Государстве, только по преданиям глубокой старины знавшем о нашествиях неприятельских.

Кто не жил во время Наполеона, тот не может вообразить себе степени его нравственного могущества, действовавшего на умы современников. Имя его было известно каждому и заключало в себе какое-то безотчетное понятие о силе безо всяких границ. К воинской славе Наполеона, наполнявшей воображение всех, присоединились необыкновенные явления в природе. Читаем в летописях наших, что перед вторжением Татар в Россию солнце и луна изменяли вид свой и небо, чудесными знамениями, как будто предуведомляло землю о грядущем горе. Так и перед Отечественной войной: только и слышно было о наводнениях, вихрях, пожарах. Киев, Саратов, Астрахань, Брянск, Рига, Архангельск, Кронштадт гибли от огня; дым пепелищ их мешался с дымом горевших лесов и земли. Общая молва приписывала сии бедствия рассыльщикам Наполеона. И в самом деле, в некоторых местах, как, например, в Подольской губернии, были пойманы шайки зажигателей. В Смоленске, Могилеве, Севастополе ловили Французских шпионов, которые осматривали и описывали Россию, выдавая себя за учителей, лекарей, художников. Говорили в народе, что через ряды пылающих городов, селений и храмов Божьих Наполеон хотел внесть в Россию оковы вечного рабства. Все были в ожидании чего-то чрезвычайного. На небе явилась комета. Простолюдины, глядя на бродящую в небесах звезду и огромный хвост ее, говорили: «Пометит беда землю Русскую!» Среди общей уверенности Европы в том, что Наполеон останется победителем, и среди недоумения России не колебался – только АЛЕКСАНДР. Может быть, некоторыми снисхождениями к желаниям Наполеона Он успел бы на короткое время отдалить войну; но отсрочка была бы непродолжительна. Одна уступка повлекла бы за собой другую, и кто мог указать, где кончились бы угождения тому, кто не был в состоянии превозмочь обуревавшей его страсти к завоеваниям, почитал для себя Европу слишком тесной? Оставалось поникнуть перед ним главой или вступить с ним в бой на жизнь и смерть. Александр избрал последнее. Один, без союзников, с теплой верой в Бога, с беспредельной доверенностью к Своему народу, не уклонился Он от войны с непобедимым дотоле завоевателем. Не для собственной только защиты извлекал Александр меч: Он хотел стать за независимость Держав, за права угнетенного человечества. С этой точки зрения смотрел Он на войну и требовал, чтобы в этом смысле понимали ее те, которых назначал Он быть исполнителями Своих предначертаний. Когда уже нельзя было сомневаться в разрыве с Наполеоном, Император писал собственноручно к Главнокомандующему первой армией: «Прошу вас, не робейте перед затруднениями, полагайтесь на провидение Божие и Его правосудие. Не унывайте; но укрепите вашу душу великой целью, к которой мы стремимся: избавить человечество от ига, под коим оно стонет, и освободить Европу от цепей».

Так мыслил Император Александр, ожидая нашествия двадцати народов. В это самое время Наполеон, отправившись из Дрездена, быстро следовал чрез Глогау и Позен к берегам Вислы. В Торне дал он окончательное повеление войскам идти к границам России. Одни направились чрез Эльбинг и Кенигсберг к Ковно, другие к Белостоку и Гродно. Потом ездил он на четыре дня в Данциг, который, со времени Тильзитского мира, был укрепляем им с особенным тщанием, как опора вооружений против России и складочное место для его армии. 29 Мая Наполеон прибыл в Кенигсберг, где занялся устройством продовольствия. Все сухопутные дороги, ведущие из Пруссии к нашим границам, покрыты были обозами с амуницией, госпитальными вещами и всякого рода запасами и снарядами, которые также были везены на судах по Висле, Фриш-Гафу, Прегелю и каналам в Восточной Пруссии. За каждым полком следовали большие обозы, запряженные лошадьми и волами, и стада рогатого скота. Наполеон особенно заботился, чтобы при войсках было сколь можно более припасов, которые, как равно и имевшийся на людях провиант, запрещено расходовать до переправы через Неман. На походе войска долженствовали получать продовольствие от жителей. В повелениях корпусным командирам неоднократно повторялось: «надобно, чтобы все повозки, какие вы собрать можете, были наполнены мукой, печеным хлебом, пшеном, водкой, всем, что для госпиталей нужно. Для приобретения победы мне понадобится собрать на одном пункте до 400 000 человек, и следственно, в таком случае, нельзя надеяться на пособие страны: все должно иметь с собой, а в исполнение сих повелений, лошади, рогатый скот, повозки, хлеб Пруссии и Варшавского Герцогства обираемы были беспощадно». Поселян принуждали везти последние остатки их имущества вслед за полками, предававшимися грабежу. Намереваясь захватить Русскую армию врасплох, Наполеон почитал насильственные средства необходимыми. Все это делалось на походе, на бегу, в торопливости, отчего край подвергался разорению, безнравственность в войсках увеличилась, а между тем тяжелые обозы начали отставать и не достигали Немана. Крестьяне, насильно взятые в погонщики, стали бегать, уводя с собой лошадей. Погонщиков заменяли солдатами из Фронта, которые поморили лошадей, по непривычке обращаться с ними. Экипажи Наполеона, в прежние войны ограниченные самым необходимым числом, теперь состояли из множества карет, колясок, фургонов, вьючных лошадей и лошаков, нагруженных всеми возможными припасами, даже предметами самой прихотливой роскоши. Генералы и частные начальники подражали своему повелителю. Идя в Россию, они истощали свое воображение, чтобы в этой, неведомой для них стране, в степях наших, как они говорили, не встретить в чем-либо недостатка. Цепь несметных неприятельских обозов, подобно саранче, истребляла все, что встречалось на ее пути.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});