Чёрный ураган - Лев Рубинштейн

Флинн решительно взялся за верстатку.

Бэйтс действительно был социалистом. Он стоял, склонившись над наборной кассой, и вспоминал бурлящий Лондон 1848 года, огромную процессию, везущую в парламент «петицию» с требованием всеобщего избирательного права. Больше трёх миллионов подписей. Сверкание серебряных пуговиц на мундирах полицейских. Лоснящиеся крупы лошадей, напирающих на людей возле здания парламента… Чего хотели эти люди? Впервые они заговорили о борьбе против хозяев фабрик и заводов, против их сытого, краденого счастья, против вечного голодания рабочих…

И он бежал за океан с прозвищем «чартиста», то есть опасного политического бунтаря…

Вендовер перегнулся через железные перила лестницы и крикнул:

— Иенсен, все новости из Канзаса на первую полосу!

— Извините, босс, — солидно сказал Иенсен, — а куда же передвинуть объявления?

— На вторую или к чёрту!

— Не может быть, — удивлённо произнёс Иенсен. — Кто же станет платить за объявления на второй полосе?

— Вы осёл, Иенсен! Канзас даст больше денег, чем все нью-йоркские объявления. Надо работать по-новому!

Генри Вендовер был помешан на «новом». Он считал, только «новое» даёт доход. Голова его каждый день рождала новые находки. Он усовершенствовал систему разъездных корреспондентов, которые умели не только писать, но и рисовать. Он стал применять интервью, то есть разговоры с выдающимися людьми. Разговоры эти полностью печатались в газете. Он взял интервью у аболициониста — сенатора Самнера и напечатал его под серией крупных заголовков: «Самнер говорит: “Нет, никогда!”», «Неподкупный сенатор разоблачает южных убийц из Канзаса», «Самнер предсказывает нашему корреспонденту падение рабства в Америке»…

В обеденный перерыв, когда наборщики шли из своего отделения мыть руки, к негру, швейцару Рагглсу, подошёл Бэйтс.

— Что у тебя происходит, старина? — спросил англичанин. — Какие-нибудь неприятности?

— Откуда вы это взяли, мистер Бэйтс?

— С тех пор как эта дама ушла из редакции, ты просто не свой. Не смотри на меня так подозрительно. Я — друг среди друзей.

Рагглс помотал головой и ничего не сказал.

— Вот что, дружок, — продолжал Бэйтс, — если тебе нужны деньги, помощь…

— Нет, мистер Бэйтс, не деньги!

— Значит, помощь?

Рагглс пристально поглядел в серые ясные глаза наборщика.

— Мистер Бэйтс, — сказал он тихо, — помощь действительно нужна. Вы могли бы приютить на сутки женщину?

— Женщину? Без всяких колебаний, Рагглс!

— Нет, сэр, вы не подумали как следует. Это цветная женщина!

— Подумал, Рагглс. Она стоит двадцать тысяч долларов, не так ли?

Рагглс вздрогнул.

— Перестань сомневаться во мне, Рагглс, — сказал Бэйтс. — Ты знаешь, кто я и откуда. Я слышал сегодня разговор о двадцати тысячах. Босс отказался печатать объявление об этой женщине. У кого ей быть, как не у тебя?

— Если так рассуждают и «мёртвые кролики»… — пробормотал Рагглс.

— Какие «кролики»? — спросил Бэйтс. — Это молодчики с дубинками, которые действуют в районе Пяти Углов?

— Да, да, мистер Бэйтс, именно они! Нью-йоркские уличные бандиты!

— Разве они ловят негров?

— За деньги в этом городе можно найти людей для любого дела, сэр.

— Приведи её ко мне, — сказал Бэйтс.

«Мёртвые кролики» оказались не такими догадливыми, как Бэйтс. Они ещё не знали Рагглса и запоздали с розысками. Вечером того же дня Гарриет, которая действительно жила в узком, высоком, грязном доме, битком набитом неграми, покинула своё временное пристанище и отправилась к Бэйтсу.

Для Гарриет было уже не ново менять места. Она жила то в одном, то в другом городе и ночевала то в кухне, то в конюшне, то на сеновале. Она никогда не расставалась с маленьким револьвером, который купила в Канаде, и, выходя на улицу, стискивала его рукоятку, не вынимая руки из кармана.

Бэйтс жил в доме, который немногим отличался от негритянского улья в Бруклине. И здесь детское бельё сушилось на верёвках, и на узкой, крутой лестнице пахло кошками. Сам наборщик, его жена и двое детей жили в одной комнате. Гарриет переночевала на полу, на груде старых английских газет, под портретом хозяина и хозяйки, которые были изображены молодыми и счастливыми, в день венчания.

На следующий день в дверь осторожно постучали. Бэйтс посмотрел в замочную скважину, кивнул головой и отпер. Дверь приоткрылась, и появилась голова Рагглса.

— У нас вчера были двое, — тихо сказал он. — Ломали дверь.

— Кто это ломал? — спросила Гарриет.

— Двое «кроликов». Оба в пёстрых галстуках. Они прямо заорали, что им нужна «эта беглая негритянка». У обоих были ножи и пистолеты.

— Ты не открыл, Рагглс? — спросил Бэйтс.

— Нет. Я крикнул в окно мальчишкам, чтобы они позвали соседей. За десять минут прибежала толпа негров. «Кролики» струсили и отступили.

— Они испугались чёрных? — удивилась Гарриет.

— Испугаешься, — проговорил Рагглс, — когда на тебя смотрят человек триста и вся лестница забита здоровенными портовыми грузчиками. Говорю тебе, они убежали, как… как кролики!

— Они ещё придут, — сказала Гарриет.

— Нет, — ответил Бэйтс, — нью-йоркские уличные хулиганы не станут часто ходить в лагерь врага. Они придумают что-нибудь другое. Нападут из-за угла ночью или…

— Ну что ж, посмотрим, — сказала Гарриет. — Но почему ты не входишь в комнату, дядя Рагглс?

— Я тут не один, — сказал Рагглс, — тут ещё двое.

— Кто это? — подозрительно спросил Бэйтс.

— Во-первых, это Соджорнер… — начал Рагглс, но докончить ему не удалось, потому что дверь распахнулась и на пороге появилась пожилая негритянка необыкновенно высокого роста и почти мужского сложения.

Это была Соджорнер Труз, сокращённо Соджи, которую знали на всём протяжении от Атлантического океана до реки Миссисипи, — первая цветная женщина, которая осмелилась выступать на митингах против рабства.

Она постоянно находилась в движении. Больше одного раза ей нельзя было показаться перед публикой, потому что каждое её выступление кончалось дракой. Немедленно после митинга Соджорнер Труз садилась в повозку, охраняемую единомышленниками, и ехала в другой город. Несколько раз её пытались убить на глухих перекрёстках, но она уходила невредимой. Однажды на митинге в церкви банда пьяных со свирепыми лицами ворвалась с дубинками в помещение, угрожая искалечить «проклятую чёрную морду» и сжечь все дома негров в околотке. Соджорнер не двинулась с места.

Она указала пальцем на хулиганов, и голос её загремел, как большой колокол:

— Посмотрите на румяных молодцов, которые ворвались в церковь, чтобы напасть вшестером на старую женщину! Кто им сочувствует, может присоединиться и атаковать безоружных! Свободные американцы, кто желает? Безопасно!

Никто не пожелал. Соджорнер уехала в сопровождении большой толпы провожающих, которые кричали: «Ура Соджи!»

— Гарриет, — сказала Соджорнер, — я привела к тебе посетителя из штата Мэриленд. Он хотел повидать тебя перед отъездом. У него есть к тебе дело… Входи, входи, любезный!

В комнату вошёл человек в широкополой шляпе, надвинутой на лицо так, что его трудно было разглядеть. На вошедшем была холщовая куртка и высокие охотничьи сапоги, забрызганные грязью. Незнакомый встречный принял бы его за скотовода из западных штатов, который привёз в Нью-Йорк своих длиннорогих быков на продажу в бойни. Но у Гарриет было отличное зрение. Она бросилась к гостю и стащила с него шляпу.

— О господи, я так и чувствовала! — закричала она. — Это Дэви! Дэви Кимбс в Нью-Йорке!

— Да, он явился в этот проклятый город, — невозмутимо заметила Соджорнер, — к счастью, всего только на одни сутки.

— Зачем ты здесь, Дэви?

— Потише, Хэт, — улыбаясь, сказал Дэви. — Меня прислали за ружьями и порохом. У нас прибавилось людей в последнее время, а парни вооружены одними дубинками.

— Там… в Мэриленде?..

— Да, Хэт, в горах. Там порядочный отряд. Все чёрные.

— И ты начальник? О Дэви, я горжусь тобой!

— Подожди гордиться, — проговорил Дэви. — Не я начальник. Начальник у нас другой.

— Кто же?

— Я не могу назвать его, — неловко сказал Дэви. — Это имя нельзя произносить вслух до поры до времени.

— Как, и при мне нельзя?

— Ни при ком, Хэт. Я не произнёс бы его и под пыткой.

— Утешься, Гарриет, — сказала Соджорнер, — он и мне ничего не сказал. Я не знаю, кто его начальник. Но мы помогли Кимбсу добраться до Нью-Йорка и снабдили его оружием.

— Как вы переправите оружие через линию Мэсона — Диксона? — заинтересовался Бэйтс.

— Никаких линий! — торжественно произнесла Соджоронер. — Оружие пойдёт пароходом в Балтимор в виде ящиков с грецкими орехами. Дэви уезжает этим же пароходом в качестве кочегара. Мы обо всём позаботились.