"Притащенная" наука - Сергей Романовский

1917 – 1929 гг. – становление организационных форм. Только в 1918 – 1919 гг. создали 33 НИИ, а к концу 1933 г. их было уже 860. Все НИИ в 1932 г. расходовали 78 % средств «на науку». Почему все же институт? Во-первых, это принятая во всем мире форма организации труда ученых. Во-вторых, большевикам она понравилась уже по их собственным резонам: ученый растворялся в творческом коллективе, его было не видно и в то же время все были как на ладони у компетентных органов – и наукой можно заниматься, и никакой «контры» в коллективе не заведется. По этой же причине и РАН из «ученого собрания бессмертных» быстро превратилась в большой многопрофильный НИИ, а проще – в конгломерат научных учреждений. Если в 1918 г. в Академии наук было 2 института, то в 1929 г. – 10, в 1940 г. – 48.

1929 – 1956 гг. – наука окончательно подчинила свои задачи потребностям индустриализации и коллективизации народного хозяйства, а во время войны – нуждам фронта. Наука стала плановой, она была обязана «обслуживать» производство. Именно на этом этапе была создана невиданно плотная сеть институтов отраслевого подчинения, оформился «сплошной фронт научного сопровождения производства».

1956 – 1985 гг. – наука стала оказывать реальное влияние на производство. Главным управляющим органом был ГКНТ.

Вернемся, однако, к начальному этапу. Самые первые отраслевые институты возникли в 1918 – 1919 гг. при Научно-техничес-ком отделе ВСНХ РСФСР. Их было 15 и создали их под амбиции конкретных ученых. Именно так возникли ЦАГИ (под Н.Е. Жуковского), Государственный электротехнический институт (под К.А. Круга), Институт прикладной химии (под В.Н. Ипатьева), Механобр (под Г.О. Чечотта), Государственный оптический институт (под Д.С. Рождественского), Гидрологический институт (под В.Г. Глушкова), Керамический институт (под П.А. Земятчинского), Радиевый институт (под В.И. Вернадского), Институт по использованию дикорастущей флоры (под В.Н. Любименко) [233], Центральный институт труда (под А.К. Гастева) [234], Институт физико-химического анализа (под Н.С. Курнакова), Институт по изучению платины и других благородных металлов (под Л.А. Чугаева), Почвенный институт им. В.В. Докучаева (под Ф.Ю. Левинсон-Лессинга). Создали Сапропелевый комитет (затем – отдел) под В.Н. Таганцева, Биогеохимическую лабораторию (под В.И. Вернадского), Физико-математический институт (под В.А. Стеклова), Физиологический институт (под И.П. Павлова), Яфетический (под Н.Я. Марра).

Если не считать гуманитарные и чисто академические (по профилю) институты, то все прочие задумывались как крупные научно-производственные объединения со своей фундаментальной и прикладной наукой, опытными цехами и даже заводами.

Важную роль в организации сети научных институтов в системе Академии наук сыграла КЕПС. В июле 1918 г. по поручению В.И. Ленина записку о задачах научного строительства написал ученый секретарь КЕПС А.Е. Ферсман. Его идея (наукой должны управлять сами ученые, независимые от власти) оказалась абсолютно утопичной [235].

Спрашивается: почему академики проявили такую бешеную организационную активность? Ответ прост: большевики дали четко понять руководству Академии наук, что они намерены финансировать в основном отраслевую науку. Только она казалась им пригодной для восстановления народного хозяйства страны.

Всей этой новообразованной армадой научных учреждений надо было как-то управлять [236]. Первым государственным органом управления советской наукой с весны 1918 г. стал Научный отдел Наркомпроса. Именно этот орган начал «организовывать» науку, всячески поощряя, а зачастую и инициируя создание новых учреждений. В 1919 г. только в ведении Наркомпроса было свыше 80 научных организаций, среди них Академия наук, обсерватории, музеи, архивы и т.д. Осенью 1919 г. Научный отдел переименовали в Отдел научных учреждений.

В августе 1918 г. Совнарком создает Научно-технический отдел ВСНХ. Цель – организация и руководство научными институтами прикладного профиля, которые в мгновение ока растеклись по всем наркоматам, родив тем самым пресловутую отраслевую науку – прямое «ноу хау» советской системы. Под патронажем этого руководящего органа «родились» из ничего десятки новых, зачастую заведомо надуманных, исследовательских институтов. Свои научные сети, что мы уже отметили, стали плести все без исключения наркоматы. При каждом из них был создан научно-консультационный орган (Ученый комитет) [237].

В 1921 – 1922 гг. произошла очередная организационная перестройка управления наукой. При ВСНХ якобы для большей централизации управления был создан Центральный научно-техничес-кий совет (ЦНТС). Тогда же при Совете труда и обороны (СТО) был организован Госплан – первый подведомственный орган управления наукой. В 1922 г. в дополнение к нему при Совнаркоме РСФСР организовали еще Особый временный комитет науки. Цель все та же, благая – установить более тесную связь «между наукой и производственной жизнью Республики, чем та, которая существовала до последнего времени» [238].

В сентябре 1923 г. была основана Российская ассоциация научно-исследовательских институтов по общественным наукам (РАНИОН) для более тесного сплочения марксистов. Даже в Коммунистической академии создается естественнонаучный институт по изучению высшей нервной деятельности (Институт мозга).

На X съезде Советов в 1929 г. заместитель наркома по просвещению М.Н. Покровский (один из героев нашей книги) признал-таки, что с управлением наукой явно перемудрили. Вот краткая цитата из его речи: «Наука… представляет собой рассыпной фронт. Ею заведуют бесчисленное количество учреждений. Прежде всего что-то около двух дюжин Главнаук разных Наркомпросов… Наконец, промышленность, которая не может извлечь из этого хаоса то, что ей нужно, имеет свою науку, которой заведует НТУ ВСНХ. ВСНХ построил нечто более мощное, чем Академия наук… Собрать эти науки в единое представлялось, по крайней мере до сих пор, вещью почти абсолютно невозможной» [239]. Думаете, его осенило? Ни в коем случае. Все эти слова – не более чем начальственное сотрясание воздуха.

К 1933 г. лавинообразный рост НИИ довел их численность в стране до 1000 единиц. Пришлось вновь задуматься о «рациональ-ной» пересадке чиновного люда. Выбор был из двух управленческих направлений: ассоциативного и ведомственного. Верх одержали ведомства. Доехали в итоге до полного абсурда: к 1956 г., в период расцвета взбалмошного ленинизма, у каждого отраслевого института оказалось 170 управляющих инстанций!

Наука в 50 – 60-е годы, как считает Г.А. Лахтин [240], расползалась почти бесконтрольно, ибо все так запуталось в чиновной бюрократической паутине, что проследить за той или иной «инициативой снизу» было практически невозможно. В 1960 г. в СССР было 354 тыс. «ученых», а в 1965 г. – уже 664 тыс.

Любопытно, что еще при советской власти науковеды искренно восхищались тем, сколь глубоко и тщательно была продумана организационная структура советской науки. Однако в начале 90-х годов на волне всеобщего политического непослушания, когда все советское охаивалось чохом, то среди прочего, само собой, критиковался и этот тезис.

Однако как только страсти улеглись, и люди стали больше анализировать и меньше спорить, то как-то сразу стало понятно, что в условиях практически полной изоляции советской науки от мирового научного сообщества организация науки в СССР была продумана действительно досконально.

Чтобы получать необходимые народному хозяйству результаты во всех областях знания, с затратами не считались, дублировали одни и те же разработки в разных ведомствах, хотя в отчетных политических докладах сами себя ругали за такой экстенсивный навал на знание. Одним словом, если большевики ставили задачу перед учеными, то те были обязаны ее решить, не считаясь ни с какими материальными затратами. Только дело все в том, что формулировка этих задач диктовалась либо международным престижем первой в мире страны развитого социализма, либо государственной безопасностью. Более ничем. Задачи самой науки коммунистов никогда не интересовали.

* * * * *

Вернемся все же к так называемой академической науке. Нетрудно догадаться, что ученым за их инициативы по размножению исследовательских институтов пришлось платить. Платой стала полная утрата Академией наук пусть и полумифической, но все же автономии. Сначала ее подчинили Главнауке Наркомпроса РСФСР, а с 27 июля 1925 г. сделали щедрый подарок к 200-летнему ее юбилею – подчинили непосредственно Совнаркому СССР, намертво прикрепив ее к государственной управляющей машине. Отныне даже академические уставы будут утверждаться на самом «верху»: сначала в Совнаркоме, затем в ЦК КПСС. Да и кандидатуры на пост президента Академии сначала подбирались в аппарате ЦК, а затем «рекомендовались» общему собранию Академии для утверждения.