Знаменитые писатели Запада. 55 портретов - Юрий Безелянский

Увы, мы живем не по «Заповеди» Киплинга. У нас если победа, то гром, и шум, и ликование на всю страну. Если поражение — то крик и стенанья несусветные, голова посыпается пеплом и слезы в три ручья. Надо быть сдержаннее. Скромнее. Мудрее. А главное, это обращение к каждому из нас:

Наполни смыслом каждое мгновенье.

И тогда бремя России не покажется таким уж тяжелым.

Поэты

Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом.

Генрих Гейне

Стихотворение есть растянутое колебание между звуком и смыслом.

Поль Валери

Я получил блаженное наследство

Чужих певцов блуждающие сны…

Осип Мандельштам

Поэт-гладиатор

«Поэт-гладиатор» — так назвал Генриха Гейне Иннокентий Анненский. Коммунистические вожди считали его поэтом-революционером. В 1918 году в Москве в Нарышкинском сквере большевики поставили памятник Гейне. Какой-то чахоточный господин с бородой сидел в кресле, а у ног, ластясь, примостилась полуголая баба с распущенными космами — не то Лорелея, не то Муза. Памятник был сделан из какой-то белой дряни и внутри пуст. «Зимой 1921 года, — вспоминает Владислав Ходасевич, — я проходил мимо него. У Гейне нос был совсем черный, а у Лорелей отбили зад».

И тем не менее советская власть продолжала любить и издавать Гейне, игнорируя самую сущность творчества поэта: не социализм он любил с коммунизмом, а только свободу, свободу личности, которая активно подавлялась в Стране Советов.

В предисловии к книге «Лютеция» Гейне писал: «Действительно, только с отвращением и ужасом я думаю о времени, когда эти мрачные иконоборцы достигнут власти, грубыми руками беспощадно разрушат они все мраморные статуи красоты, столь дорогие моему сердцу; они разобьют все те фантастические игрушки и безделушки искусства, которые так любил поэт; они уничтожат мои лавровые рощи и будут сажать там картофель; лилии, которые не трудились и не пряли, а все же одевались так, как не одевался и царь Соломон в славе своей, будут вырваны из почвы общества, если только не захотят взять в руки веретено; розы, эти праздные невесты соловьев, подвергнутся такой же участи; соловьи, эти бесполезные певцы, будут изгнаны, и — увы! — из моей „Книги песен“ бакалейный торговец будет делать фунтики, в которые будут сыпать кофе или нюхательный табак для старух будущего. Увы! Все это я предвижу, и несказанная печаль овладевает мной при мысли, что победоносный пролетариат угрожает гибелью моим стихам, которые исчезнут вместе с романтическим старым миром…»

Поэты всегда пророки. И из нового российского мира стали изгонять «соловьев, этих бесполезных певцов» — Анну Ахматову, Николая Гумилева, Осипа Мандельштама и много-многих других. Мыслителей посадили на «философский пароход» и изгнали из родины. Все это предвидел Гейне.

«Последний сказочный король романтизма» — так однажды назвал себя Генрих Гейне. И он же установил, что великая мировая трещина проходит через сердце поэта. А мир полон зла и несовершенства.

Почему под ношей крестнойВесь в крови влачится правый?Почему везде бесчестныйВстречен почестью и славой? —

спрашивал Гейне, повторяя вопрос древнейших египетских и шумерских текстов: почему дурным хорошо, а хорошим дурно? И вместе с тем Гейне не отрицал действительность, не мазал ее сплошной черной краской. Он отчетливо видел в океане мирового зла отдельные островки умиротворения и радости. В «Книге ЛеГран» он писал:

«Мир так приятно запутан: это — сон опьяневшего бога, потихоньку, a la francaise, ушедшего из компании бражничающих богов и уснувшего на уединенной звезде. Он и сам не знает, что творит все, что видит во сне, и сновидения эти безумно пестры или разумно гармоничны; Илиада, Платон, Марафонская битва, Моисей, Венера Медицейская, Страсбургский собор, Французская революция, Гегель, пароход и т. д. — лишь отдельные хорошие мысли этой сонной божьей грезы».

В этом ряду, возможно, удивляет французская революция, но это дань юности поэта. В зрелом возрасте Гейне осуждал революцию и предупреждал об опасности новых Робеспьеров. Да, Генрих Гейне частенько выступал в роли пламенного публициста, но все же главное в его творческом наследии — поэзия. Самое время рассказать о ней. Но, как справедливо написала Марина Цветаева: «Кто может рассказать о поэтическом пути (беру самых великих и бесспорных лириков) Гейне, Байрона, Шелли, Верлена, Лермонтова? Они заполнили мир своими чувствами, воплями, вздохами и видениями, залили его своими слезами, зажгли со всех четырех сторон своим негодованием…»

Так что никакого литературоведения. Единственно следует отметить, что Гейне обладал поистине неисчерпаемой фантазией, в нем причудливо сочетался сатирик и лирик, он блистательно чередовал, а то и соединял серьезную аналитику с иронией и юмором, всегда был остроумен и любил парадоксы. Был ли он счастлив в жизни? Сопутствовал ли ему успех? На этот счет чисто гейневские строки:

Удача — резвая плутовка:Нигде подолгу не сидит;Тебя потреплет по головкеИ, быстро чмокнув, прочь спешит.

Несчастье — дама много строже:Тебя к груди, любя, прижмет,Усядется к тебе на ложеИ не спеша вязать начнет.

Очень кратко, конспективно о жизни Генриха Гейне. В семье его называли Гарри. Родился он 13 декабря 1797 года в Дюссельдорфе в еврейской семье мелкого торговца мануфактурными товарами. Наибольшее влияние в детстве на него оказали мать, Бетти Гейне, и дядя, Симон Гельдерн. С их подачи он полюбил сказки, легенды и страшные истории с привидениями. Первые книги, которые произвели впечатление на маленького Гарри, — «Дон Кихот» и «Путешествие Гулливера». Мать всячески развивала задатки сына и мечтала о военной карьере с «самыми золотыми погонами». Но золотопогонником Генрих Гейне не стал. Когда ему было 15 лет, отец отвез его во Франкфурт и определил к делу, на бакалейный склад. Однако в силу своего характера и творческой фантазии Гейне никак не мог работать бакалейщиком, он открыто ненавидел торгашество и презирал изворотливых евреев-купцов.

И вот новый поворот в судьбе: Генрих Гейне — студент-юрист. Он слушает лекции Августа Шлегеля, и «священный трепет пробегает в его душе». Гейне учился в Бонне, Гёттингене и Берлине. Как свидетельствуют современники, черты лица у молодого Гейне были тонкие, лицо белое с легким румянцем, маленькие усики и постоянное ироническое выражение на губах. Он всем запомнился дерзким острословом и всегда воспринимал действительность насмешливо и критически. Даже после встречи в Веймаре со своим богом — Гёте — Гейне с улыбкой вспоминал, что ему захотелось говорить с классиком исключительно по-гречески, настолько Гёте парил в облаках своего величия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});