Время новых дорог - Александр Федорович Косенков

строим. Подам заявление.

— Думаешь, что-то от этого изменится? Что касается лично тебя… Все-таки я тебя неплохо знаю… Ты не сможешь не строить.

— Не смогу плохо или неправильно. Давай называть вещи своими именами. Строить плохо или неправильно — преступление. Все равно, что сознательно воспитывать из детей негодяев. Обманывать, воровать, изменять стране, в которой живешь. Прости за излишний пафос и элементарные истины… Накипело. Вот, кстати, из той же оперы… Как говорится, до кучи… Извини, Павел, знакомился с твоими бумагами — ты же разрешил. Лежала на самом виду… Вот эта бумажка…

Он достал из кармана сложенный вчетверо листок, развернул.

— Прихватил на память, пригодится… Если разрешишь, прочитаю несколько строчек. Совсем небольшой отрывок из статьи ведущего консультанта института мировой экономики США Уолтера Рассела. Название статьи — «Не купить ли нам Сибирь?» Зачитываю:

«Бездарность российской власти, неспособность управлять богатейшим краем, плачевное состояние всей инфраструктуры сибирского региона, кризис в отношениях с центром, тотальное воровство на всех уровнях экономической жизни, равнодушие местных жителей к попыткам Москвы восстановить свой контроль на местах, чувство безнадежности в среде местной интеллигенции…»

И как вывод: —

«Надо спасать гибнущий режим, опускающийся в пучину исторического небытия».

Знаешь, Павел, меня порадовало, что это произведение лежало у тебя на столе, на самом виду. Наверняка ты много раз перечитывал все это и вряд ли соглашался с выводами этого ведущего консультанта.

— Почему ты так решил? — не скрывая растерянности и раздражения, спросил Голованов.

— По-другому просто быть не может. Не буду даже объяснять. Мы — другие. Надеюсь, ты это прекрасно понимаешь.

Вместо ответа Голованов достал из кармана листок бумаги, развернул и поднялся по лестнице к сидящим на верхней ступеньке Пустовойту и Зарубину.

— Что это? — спросил Пустовойт.

— Заявление об увольнении. Написал позавчера, как только узнал о вашем приезде.

— Я — против! — твердо сказал Зарубин.

— На твоем месте я бы тоже подал подобное заявление. И лучше по собственному желанию, пока нас не купили, — посоветовал Голованов. — Подпишите, Борис Юрьевич.

— Ручку… — равнодушно попросил Пустовойт.

Голованов протянул ему заранее приготовленную ручку, и Пустовойт, пристроив листок с заявлением на колено, аккуратно его подписал.

— Как говорит теща: «Плюй по ветру, дальше улетит», — прокомментировал происходящее внимательно ко всему прислушивающийся Кодкин. Да и все остальные прислушивались к каждому слову.

— Что вы имеете в виду? — спросил у Кодкина Ефимов.

— Это она имеет, а не я.

— Я тоже подаю заявление, — крикнула Наташа. — Сейчас напишу…

Ушла к себе в комнату.

— Все, мужики, кончай! — заявил Кодкин и стал собирать свою высохшую одежду. Отойдя в дальний угол, стал торопливо переодеваться, скупо поясняя свои неожиданные действия: — Светать уже начинает. Потрепались и хватит.

— Как сказала бы теща: «Из разговоров штаны не сошьешь», — поддержал его Веселов.

— Ты откуда знаешь? — Кодкин даже одеваться перестал. Застряв одной ногой в штанине, уставился на Веселова: — Слышал, что ль, где?

— Народная мудрость. У меня тоже не получается. Ни дров, ни штанов.

— Трепло!

Кодкин закончил свою экипировку и подошел к лестнице, на верхней ступеньке которой все еще сидели Пустовойт и Зарубин.

— Машину водишь? — спросил он Зарубина.

— Вожу, — не сразу ответил удивившийся вопросу начальник Управления.

— Краз сможешь?

— Смогу. А в чем, собственно, дело?

— Беру напарником.

— Спасибо. А что? Если выгонят, стоит подумать.

— Не выгонят. Еще сам всех поразгонишь, кого давно пора. Я тебя, почему спрашиваю? До Усть-Нюрбы часов пять пилить. Трубу и Гребенку я проскачу. А за камни как выйдем, боюсь развезет. Вторые сутки на ногах. Да еще поддал, чтобы не простудиться. За камнями ты садись. Там дорога полегче. Часов в десять в Нюрбе будем. А до станции тебе не дойти, даже не надейся.

— Гигант! — не выдержал Веселов. — Забыл, как мы с тобой пузыри пускали?

— Не боись. Два раза за один рейс никто не нырял. Даже наш механик такого не помнит. А он такое помнит — месяц будешь слушать, не надоест.

— Будешь первым.

— Такое у нас на зимнике самая последняя сволочь перед рейсом не скажет. Так что ты тоже первый. И поимей в виду, еще раз посреди реки попадешься, мимо проеду. — Ну что, двинули? — спросил он Зарубина.

— Двинули, — поднялся Зарубин и быстро сошел вниз.

— От нас начинается самый трудный участок, — загородил Кодкину дорогу Голованов. — Вот-вот вода пойдет.

— Она еще только собирается, а мы уже. Пойду мотор разогрею.

Отстранив Голованова, Кодкин направился к двери.

— Погодь… — придержал его Старик.

Он подошел к выходу и сильным толчком открыл дверь. Сначала были слышны только свист ветра и гул тайги. Но постепенно в этом однообразном шуме стали отчетливо различимы странные посторонние звуки: невнятные голоса, вскрики, чей-то плач, всхлипы, оборвавшаяся песня, детский смех, шорохи оседающего снега, скрип старой ели, одиноко стоявшей рядом с заезжей.

— Это река, — стал объяснять Голованов стоявшим рядом с ним Кодкину и Зарубину. — Когда она просыпается, тут черт знает что творится. Голоса, шаги, крики. Однажды я даже услышал, как кто-то играет на гармошке. Выбежал — никого. Это река.

Старик, словно запрещая выходить, с силой захлопнул дверь и уверенно заявил:

— Вот-вот вода пойдет.

— Поехали? — спросил у Кодкина Зарубин.

Обойдя Старика, Кодкин открыл дверь.

— Счастливо оставаться, мужики. Не люблю, когда все на одного. Был у меня такой случай — пятнадцать суток заработал. Зато спал спокойно. Чего и вам желаю.

Он вышел. Одевавший куртку Зарубин задержался. В это время из своей комнаты вышла Наташа с заявлением. Увидев готового выйти из заезжей Зарубина, закричала: — Не пускайте его! Это же самоубийство!

Зарубин подошел к ней, забрал заявление, прочитал, что-то написал на нем, поцеловал Наташу и вышел.

— Как сказала бы теща: «Хороший был зять, где бы второго взять?» — пробормотал Веселов.

— Заткнись! — прошипела стоявшая неподалеку Наташа.

— Голованов… — окликнул только что уволенного им начальника участка Пустовойт. — Скажи им… Если доберутся, пусть высылают вертолет. Санрейс.

— Я скажу, — не одеваясь, направился к двери Веселов. — Заодно прощения попрошу у своего спасителя. Что-то я не то ляпнул. Со мной бывает…

Он выскочил наружу. На фоне едва начавшего светлеть неба с трудом разглядел стоявшую на берегу машину, две фигуры рядом. Побежал к ним.

* * *

— Покажи, что он тебе написал, — попросил Пустовойт Наташу.

Она протянула ему подписанное Зарубиным заявление.

Едва разбирая в полутьме написанное, Пустовойт прочитал вслух:

— Отказать… в связи… с производственной необходимостью… Я так и думал…

Он через силу поднялся на ноги, с трудом открыл дверь в апартаменты Голованова, вошел и закрыл дверь за