История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов - Сьюзен Бауэр

Перепуганным римлянам (и, возможно, даже самому Аэцию) успех Льва, наверное, казался колдовством. Историк Проспер Аквитанский считал, что Аттилу поразила святость Льва. Павел Диакон настаивал на том, что огромный нечеловеческого вида воин, что-то среднее между Марсом и Святым Петром, появился с обнаженным мечом, встал около Льва и так напугал Аттилу, что тот согласился на мир.6

Но все эти разнообразные догадки можно свести к менее драматическому объяснению. Во-первых, потери у гуннов были так же велики, как и у их противников. В таком состоянии армия Аттилы могла опустошать северные города Италии, но победа над Римом была ей не под силу. Во-вторых, гунны были нагружены награбленным добром и уже не спешили так неистово накапливать новые богатства. И, в-третьих, они стремились покинуть Италию, поскольку летняя жара вызвала вспышку чумы, и эта «посланная Небесами кара» стала косить их и без того поредевшие ряды. Приезд Льва дал Аттиле возможность отступить, не запятнав свою честь. Он оставил Италию, всё ещё горя гневом и угрожая вернуться в западные земли, если Валентиниан III не пришлет ему Гонорию. Как написал Иордан, Аттила «сожалел о мире и был раздосадован окончанием войны».7 В то время как Лев I вернулся в Рим, окруженный ореолом победителя. Впервые в истории священник взял на себя работу императора. Императорский указ Валентиниана, выпущенный шестью годами ранее, сделал Льва I главой всей христианской церкви и наделил папу чрезвычайно большими полномочиями. Он был духовным главой церкви – но дух церкви не может, если приверженцы будут бы уничтожены. И, как духовный лидер, папа был обязан обеспечить церкви физическое выживание.

Аттила больше не возвращался в Италию. В своем стане над Дунаем, восстанавливая силы и восполняя потери армии, он решил жениться. Его выбор пал на Ильдико, дочь вождя готов. Её описывали как молодую и очень красивую; кроме того, этот брак сближал его с союзниками-готами, чья помощь была ему нужна в восстановлении ослабленной армии. Аттила был не прочь иметь сразу двух жен, но, похоже, оставил надежды на получение титула «правителя Западной Римской империи», который мог бы получить благодаря союзу с Гонорией. Чтобы войти в Рим, ему нужно было за него побороться.

Свадьбу праздновали с небывалым размахом, и Аттила, как пишет Иордан, предавался «неумеренной радости». Похоже, что он основательно выпил, прежде чем последовать в комнату для новобрачных. «Когда он, тяжелый от вина и сонный, лег на спину, – рассказывает Иордан, повторяя утраченные свидетельства историка Приска, – поток избыточной крови, который в обычном случае вышел бы носом, понесся в смертельном направлении – в горло, и убил его». Когда поздним утром следующего дня слуги выбили двери его комнаты, Аттила лежал мертвым, а его невеста рыдала рядом, вся покрытая его кровью. Командиры похоронили его глубокой ночью, наполнив могилу сокровищами, а после, как и слуги Алариха несколькими десятилетиями ранее казнили могильщиков, чтобы никто никогда не нашел место захоронения.8

Сыновья Аттилы пытались занять его место – но лидер гуннов умер, и армия начала распадаться. Как и вестготы до Алариха, гунны до Аттилы не были единым народом. Они не являлись даже одним племенем, а лишь собранием племен с общим далеким прошлым и харизматичным лидером. Итак, Аларих сделал вестготов из своих последователей; Аттила объединил свои племена в армию гуннов. Но, поскольку амбиции одного лидера были главным движителем нового народа, смерть лидера означала и смерть новорожденной национальности.

Вестготы, возможно, из-за долгого общения с римлянами, создали достаточно много административных и бюрократических скреп, чтобы продержаться вместе до прихода нового короля. Гуннам повезло меньше – к 455 году они были начисто разбиты. Изгнанные за пределы Рима, гунны рассеялись, и их шанс стать нацией оказался утрачен.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 17

Глава восемнадцатая

Правоверность

Между 451 и 454 годами императоры двух империй – Персидской и Восточной Римской – пытаются подчинить себе веру

В восточной половине империи не остались безразличны к событиям, происходившим в западной. Вторжение Аттилы, возросшее могущество вандальского и вестготского государств, быстрая смена императоров – всё это будоражило сознание восточноримского двора. Но занимало не более остального. Императорский двор в Константинополе был занят собственными проблемами. Ничто так не подчеркивало гибель общеримского самосознания, как относительные мир и процветание Восточной Римской империи на фоне борьбы Западной за выживание.

Пока Аэций с союзниками отчаянно сражался против гуннов и готов, император Восточной Римской империи Маркиан созвал собор. Он хотел вновь поднять неприятный вопрос о том, как связаны две природы Христа, человеческая и божественная. Епископы Римский и Александрийский были всё еще низложены, епископ Константинополя был объявлен еретиком, и Маркиан надеялся упорядочить сложившуюся ситуацию.

Это стремление усложнялось благосклонным отношением Маркиана к вере епископа Римского. Он хотел поддержать власть епископов в своей половине империи, но его больше привлекали высказывания Льва I о связи между двумя природами. Как писал Лев, в Христе человеческое и божественное начала отдельны друг от друга: «они не разделены, но… каждая природа сохраняет свои свойства без потерь… Каждая природа делает то, что ей надлежит, сотрудничая с другой; Слово делает то, что надлежит Слову; плоть – то, что надлежит плоти»1

Эти формулировки были наиболее близки к убеждениям Маркиана, что неудивительно: Лев вкратце излагал двойственную природу, лежащую в основе императорского правления. Это была та же совмещавшая в себе две стороны символика, что привлекла Константина во время битвы у Мильвийского моста.

Маркиан был склонен поддерживать доктрину Льва I, однако не желал удовлетворить требования епископа Римского отдать ему всю духовную власть. Император хотел сохранить для своей страны право на религиозную самостоятельность. Константинополь должен был оставаться равным Риму. И когда Маркиан созвал в 451 году собор, он отказался проводить его в Италии, как предлагал Лев I. Вместо этого он назвал местом собора город Халкидон, отделенный от Константинополя водной границей. Для Льва I это было слишком далеко – он не хотел оставлять Римскую церковь без лидера во время вторжения гуннов. Римский епископ вместо себя послал представительство из нескольких священников, сопроводив их собственноручно написанным документом, разъяснявшим тонкости взаимосвязи двух начал.

Лев I считал, что собор будет коротким. Делегаты должны были прочесть документ, а после того, как «Пётр скажет своё слово, не будет нужды и смысла в дальнейших спорах». Но епископы, фактически по указке Маркиана, но формально по собственной инициативе, решили, что документ содержит положения, с которыми они и так согласны. Также они согласились, и вновь по настоянию Маркиана с тем, что епископ Константинопольский, второй по количеству полномочий после епископа Римского, авторитетен более, чем другие епископы. Он был не просто епископом, а патриархом – духовным лицом, стоящим над другими епископами.2

Завоевания Аттилы

Так началась переписка между Львом, Маркианом и восточноримскими епископами, которых Лев I обвинял в недостаточном уважении к своему авторитету. На это Маркиан и епископы предложили Льву не лезть в чужие дела. И все эти препирательства из-за статуса были облечены в цветистые выражения священного языка.

«Престол Константинопольский останется независимым, – написали Льву епископы. – Мы убеждены, что вы распространили принадлежащую вам апостольскую власть и на церковь Константинополя, лишь заботясь о других, поскольку одной из ваших добродетелей является бескорыстие по отношению к духовным братьям. Но представители Вашего Святейшества пытаются рьяно противиться этому».

В ответ Лев I писал Маркиану:

«Я удивлен и расстроен тем, что мир Вселенской Церкви, божественным образом восстановленный, нарушается духом своекорыстия. Оставьте Константинополю его высокое положение, наслаждайтесь правлением. Но дела мирские отличаются от дел духовных. Анатолий [епископ Константинопольский] не достигнет Святого апостольского Престола».

Пытаясь убить разом двух зайцев, он написал Пульхерии, жене императора, жалуясь: «Анатолий охвачен низменными страстями и нестерпимым своекорыстием. Именем благословенного апостола Петра мы не признаем принятого епископами [возведения Константинополя на престол]». Самому же епископу Константинопольскому Лев написал: «Ты зашел настолько далеко, что впал во своекорыстие. Эти высокомерие и гордыня причиняют беспокойство всей Церкви!»3