Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. - Тиа Атрейдес

— Тигренок, — снова нежный шепот, вызывающий остановку дыхания. Снова её рука гладит его по щеке. Тигрёнок закрыл глаза и длинным выразительным движением всего тела потёрся об её руку лицом, попутно сбрасывая с себя простынь. Настала её очередь задохнуться изумлением. Она явно не ожидала такого. Он снова с нежной улыбкой посмотрел ей в глаза и приоткрыл губы, чувствуя её ответный порыв. Хилл купался в потоках её удивления и радости. Она вновь сверкала и переливалась всеми оттенками голубого и сиреневого, и искрила маленькими молниями, на этот раз не белыми, а золотисто-розовыми. И теперь он всей кожей ощущал прикосновение магических завихрений, словно она касалась его руками. Но пока она просто смотрела на него, откровенно любуясь и разглядывая с головы до ног. Вчера она не стала этого делать так открыто, предпочтя поглядывать украдкой, а сегодня…

Тигренок готов был стонать от одного её взгляда. В её глазах читалось восхищение, когда она скользила взором по его мускулистым плечам, широкой груди, слегка поросшей около сосков тонкими золотистыми волосками, по рельефным квадратикам живота, по узкой золотистой дорожке от пупка вниз, по его набухшему жаром мужскому естеству, по длинным стройным ногам… и он застонал, едва за взглядом последовали её руки. Хилл метался от острого, болезненного наслаждения, от невыносимого желания, от иссушающей нежности… от её взгляда. От жажды и надежды в её глазах. От предчувствия скорого расставания. От страха и восхищения, немыслимо перемешавшихся в её чувствах. От ощущения, что почему-то он дорог и необходим ей, и от потребности обнять её, защитить её, и сказать, что он любит её и доверяет ей, и согласен принадлежать ей и умереть для неё… но не мог произнести ни слова.

А Шу то ласкала и целовала его, то рисовала на его коже странные узоры своими острыми ногтями. И линии окрашивались кровью. От этой боли Хилл кричал в экстазе, и вздрагивал, когда она горячим языком слизывала с него красные капельки, и жаждал ещё… он устремлялся всем телом навстречу её рукам, ловил ртом её губы, её волосы, хлещущие его по лицу, её пальцы, пробегающие по скулам и вискам, по шее и ключицам. Он дотянулся зубами до её сорочки и резким движением головы порвал её, зарычав от ожегшей его пощечины, подставив губы под вторую и жадно ластясь к её обнаженной груди, пока она поцелуем залечивала его рассеченный рот. Он хотел бы умолять её наконец заняться с ним любовью, но вместо слов из его горла снова вырвалось рычание. Она на мгновенье отстранилась, и по её лицу промелькнуло странное выражение грусти, смешанной со страхом и надеждой. Но тут же приникла к его устам жадно и горячо, прижалась всем телом, и он почувствовал её руки… всего несколько движений, низкий наполовину крик, наполовину стон, и Хилл, выгнувшись под ней, обессиленный и опустошенный, рухнул на постель, тяжело дыша и не замечая слез, промывающих соленые дорожки по его не менее соленым щекам.

Шу лежала на нем, обняв и уткнувшись носом ему в шею, и легонько водила пальцем по покрытой испариной груди, а он нежно и осторожно целовал её волосы. Несколько томительно сладких минут спустя она подняла голову и настороженно заглянула Хиллу в глаза. Он в ответ чуть улыбнулся и попросил беззвучно, одними губами: «пусти, дай мне обнять тебя».

Она провела рукой по его мокрой щеке, стирая соль, и робко улыбнулась. Хилл снова чуть не задохнулся от этой улыбки, и потянулся к ней приоткрытыми губами. Она подалась ему навстречу, слегка коснулась уст и провела ладонями по его запястьям, снимая призрачные оковы. И, наконец, позволила Тигренку обнять себя, уютно устроившись в кольце его рук. Он бережно поглаживал её по спине, целовал в доверчиво прильнувшую к нему макушку, и её беспокойство и сомнения, её страх ощущал как свои собственные. Он не мог понять, чего она опасается. Не его, но чего-то, с ним связанного. Как будто он — хрупкая красивая игрушка, которая может сломаться от неосторожного прикосновения. Хилл мысленно хмыкнул от пришедшего ему в голову сравнения. Эта девушка настоящий клубок противоречий. То провоцирует и испытывает его на излом, то опасается причинить ему вред. Его снова захлестнула вона нежности, и вдруг так захотелось увидеть улыбку на её лице. Он так хотел бы сказать ей, что её опасения напрасны, что ему нравятся её игры… и мысленно прикусил язык. Да, и рассказать, что он из себя представляет. Позволит она себя обнимать наемному убийце, посланному за её головой? И неважно, что он не собирается её убивать, а скорее совершенно бескорыстно прирежет горе-заказчика, не удосужившегося обезопасить себя контрактом. Она не сумасшедшая, чтобы держать около себя гремучую змею без надежной клетки, и, тем более, с ней играть. Так что, лучше помолчать пока.

И Лунный Стриж попытался успокоить её единственным возможным для него, древним, как мир, способом. Он привлек её к себе и приник к её губам нежно и настойчиво, не подчиняясь больше, но ведя сам. Он целовал маленькие ушки, и ямочки у ключиц, и хрупкие плечи, тесно прижимаясь обнаженным телом к её пылающей коже. Его руки ласкали и изучали её, и она откликалась тихими стонами и вздохами, и вздрогнула слегка, и дыхание её прервалось, когда его горячий язык обвел вокруг её розового соска, и он присосался к её груди, словно младенец. Он целовал её всю, с головы до ног, ни одна пядь шелковистой бледной кожи не осталась необласканной. Она обнимала его, и гладила так нежно, словно не было на свете для неё никого дороже, и от этой нежности его сердце замирало, и к горлу подкатывал комок. Она горела и плавилась в его руках, и издавала мурлычущие звуки, и пахла диким мёдом и осенними листьями. От запаха её желания у него сладко кружилась голова, и он стремился к ней, любить её, слиться с ней… но она остановила его мягким и одновременно твердым движением, не позволив начать любовный танец. Хилл не мог, не хотел останавливаться, чувствуя её жажду, и скользнул вниз по ней, прокладывая влажную дорожку поцелуев по её животу. Он собирал губами её мёд, и она металась и изгибалась, прижимаясь ещё ближе, ещё теснее. Он придерживал её бережно и крепко за напряженные бедра, и пил пряный нектар, проникая в глубину цветка языком, пока с её губ не сорвался низкий звериный крик, и она не забилась под ним, вцепившись в его волосы обеими руками.

Снова она лежала в его объятиях, уставшая и успокоенная, прикрыв светящиеся сиреневые глаза и легонько поглаживая его спину. Его посетило странное ощущение, будто он вернулся домой после долгого, очень долгого пути, и больше не хочет никуда уходить. Никуда и никогда. Хочет остаться здесь, с ней, доверчиво прижимающейся к нему, и носить её на руках, и защищать от всех напастей, и беречь, и любить…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});