Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. - Тиа Атрейдес

А вот вид снаружи Лунному Стрижу совершенно не понравился. Признаться себе, любимому, что иногда выглядишь таким монстром, было настолько неприятно, он на мгновенье усомнился в правильности выбранной профессии. Такими глазюками малолетних хулиганов пугать, чтобы ночью писались в кроватку! И городскую стражу от пьянства лечить, являясь из подворотни вместо зеленых гоблинов. Тьфу, гадость!

Все дальнейшее оказалось таким же простым, как и противным. Паук явно не собирался отпускать свою еду дальше трех шагов, даже в ближайшие кусты Лунного Стрижа сопровождали четверо белобалахонных прихвостней Великого и Ужасного. Слушать самовосхваления и поддакивать тоже было можно. Ну, правда, несколько хуже, чем уползать от Найрисской Гильдии по сточным трубам… там, по крайней мере, улыбаться не приходилось. Можно было даже запихнуть в себя, невзирая на тошнотворный привкус, миску солдатской каши — Великий и Ужасный милостиво пригласил менестреля поужинать с ним. Потерпеть пришлось всего пару часов, и, как только стемнело, Пророк выгнал всех обиженных подхалимов из своего шатра. Нетерпелось пауку, а делиться и подавно не хотелось.

Особо не вникая в ахинею, что нес проповедник, — да что вникать, и так понятно, к чему ведет, — Лунный Стриж кивал согласно, хлопал наивно глазками, позволяя пауку придвигаться поближе, томно вздыхал и облизывал губки. Короче говоря, строил из себя малолетнюю шлюшку. И настороженно прислушивался к обстановке вокруг шатра, выжидая подходящий момент. Что и как делать, он уже решил. Можно было, конечно, прямо сейчас без затей свернуть пауку шею и свалить по-тихому, но это, право же, совсем не интересно. Тонкая артистическая натура вкупе с врожденным чувством прекрасного настойчиво требовала грандиозного и красочного представления, желательно с фейерверком и как можно большим количеством как массовки, так и благодарной публики. Да и опробовать на деле крылышки очень уж хотелось.

Момент представился довольно скоро. Продолжая изображать из себя дитя борделя, Лунный Стриж перешел от пассивного согласия к активному соблазнению. Краснея и смущаясь, он робко подставлял коленочку и развязывал ворот своей рубашки, сетуя на жару, одиночество и неся ещё какую-то несусветную чушь хорошо поставленным сексуальным голосом профессионального совратителя девственниц. Не избалованный искренним вниманием красивых юношей, Пророк потерял бдительность при первой же попытке Лунного Стрижа завалить его на ковер и запустить руку в штаны. Убийце не стоило ни малейшего труда в нежном объятии надавить на определенную точку на шее Пророка и обездвижить его. Душа незаурядного балаганного дарования наконец была довольна. Публики всего ничего, но зато какая публика! Преображение сексуально озабоченного смазливого придурка в полноценного Призывающего Тень оказало на Пророка потрясающий эффект. Сначала в затуманенных страстью небесно-синих глазах заклубилась бездонная голодная чернота, розовые припухшие губы раздвинулись в клыкастой улыбке, шелковистая белая кожа потемнела и покрылась антрацитовой чешуей, с тихим шуршанием развернулись нетопыриные призрачные крылья, померкли светильники и замерли все звуки… Пророк попытался хотя бы закричать, но не смог издать ни звука. Ему только и оставалось, что смотреть на отражение собственных глаз в черных зеркалах на нечеловеческом жутком лице с довольной мальчишеской ухмылкой.

Для пущей надежности Лунный Стриж аккуратно отрезал Пророку голову собственными когтями, больше похожими на длинные кинжалы, попутно возмутившись столь неудобной для нормальной жизни формой рук. К его удивлению, стоило ему подумать о том, что лучше бы обыкновенные пальцы, руки вернулись к изначальной форме. Весьма кстати — засунуть голову Пророка в заплечный мешок с помощью десятка острейших кинжалов вряд ли кому-нибудь бы удалось. Облив тело ламповым маслом и гномьей водкой, нашедшимися тут же, Лунный Стриж с сожалением кинул последний взгляд на гитару, отрастил снова когти и опрокинул горящую лампу.

Он взлетел вместе с первыми языками пламени, прорывая крышу шатра, и издал самый противный и душераздирающий не то крик, не то вой, подобающий настоящему демону. Получилось неплохо — проснулись все, вплоть до деревенских собак, поддержавших благое начинание солидарным воем. Внизу суетились фигуры в белых балахонах, пинками и криками поднимая растерянных разбойничков и пытаясь затушить пылающий шатер. Лунный Стриж завыл ещё разок, чтобы привлечь внимание публики, и, заложив крутой вираж, чуть не врезался в ближайшее дерево. Демоновы крылышки плоховато слушались с непривычки, но исправно держали в воздухе. Для его задумки же требовалась хорошая маневренность, так что с очаровательными крылышками пришлось пока распрощаться. Он спрыгнул на землю и сосредоточил свое внимание на носителях белых тряпок. Их оказалось не так уж и много, всего десятка четыре. Правда, за последними двумя пришлось немножко погоняться. Они успели-таки сообразить, что явившиеся за Пророком демоны собираются захватить к Хиссу и всех его верных приспешников, но вот убежать достаточно далеко уже времени не хватило.

Оглядев напоследок учиненный разгром и разбегающихся в панике бандитов, Лунный Стриж подобрал упавший мешок, выцепил из кучи барахла у одного из непогасших костров кусок рогожи и завернул голову в него, обругав себя болваном безмозглым — кто же в здравом уме сует свежеотрезанную голову просто в мешок! Вся рубашка изгваздана, и вообще, что за вид! Вспомнив, что неподалеку есть река, Лунный Стриж снова превратился в демон знает что с крылышками, и, поднявшись над деревьями, довольно быстро её нашел. Устроившись на другом берегу, он старательно отстирал одежду, помылся сам и залетел на самое здоровое дерево, поспать немного. Как ни странно, в эту ночь ему снились светлые и приятные сны. Про беззаботных птичек и вкусных паучков.

Глава 11

Прохладные нежные пальцы тумана ласкали кожу, мокрая трава под босыми ногами щекоталась и мягко покалывала, рассветная тишина обволакивала, словно густые сливки… легкий ветерок колебал полупрозрачное белое марево, и, казалось, нет больше ничего — только туман и трава, трава и туман. Собственные шаги не были слышны в этой белой бесконечности, и лишь свежий запах реки — водоросли и кувшинки — и тишайший плеск волны подсказывали, что в мире может быть что-то кроме травы и тумана. Легкость, покой и радость ощущались здесь как единственно возможные чувства, сердце трепетало от восторга, и неудержимо хотелось танцевать… и сама собой рождалась невесомая, кружевная мелодия. Губы будто касались живого дерева флейты… но мелодия звучала просто так, кружась в воздухе и маня чистым вибрирующим и вздыхающим звуком, то справа, то слева, то со всех сторон сразу. Ни одна мысль не нарушала божественной пустоты растворения в природе, и не было отличия между дрожащими в воздухе нотами, туманом, рекой и собственным телом, парящим над травой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});