Пароль «Стрекоза» - Владимир Лукьянович Разумневич

лента, серпом изогнувшись под ветром, замедлила движение, стала неторопливо выправляться.

Густой дым валил из трубы «Смелого». Дымный хвост дотянулся до самого плота, заволакивая все вокруг непроницаемой чернотой.

Славе Кубышкину показалось: плот несется прямо на бетонные устои, возле которых бурлит и пенится вода. Он крикнул:

— Ой, сейчас о мост трахнется…

Носик ошалело метался по мостику и гавкал.

Вода под мостом дыбилась, швыряла плот из стороны в сторону. Нелегко капитану удержать караван в пролете. Приходилось то и дело браться за штурвал. Переднюю часть каравана Шубин провел в самой середине пролета и, выйдя на простор реки, вдруг круто повернул «Смелого» навстречу ветру. Капитан разрешил Феде Малявке подержаться за руль штурвала. И тут хвост плота, прибитый ветром почти к самым устоям, сдвинулся левее, встал в центре пролета. Федя закричал «ура!». Грозные металлические сплетения, повисшие над рекой, теперь не страшны.

— За такую работу Константину Ивановичу законно пятерку можно поставить. С плюсом! — оценил Андрейка.

— А я вот этими руками штурвал повернул! — хвастался Федя. — В самую решающую минуту! На всю жизнь запомню!

— Старым капитанам можно на пенсию подаваться. Есть кому вахту сдать, — сказал Константин Иванович. — Прощайтесь со «Смелым», ребятки. Штурман доставит вас к Соколиной горе. А я прибуду попозже — еще два плота остались за мостом… Да, чуть не забыл — на берегу вас ждет письмо. Я его вчера вечером написал, зная, что мне задержаться придется, и спрятал возле одинокой березы у реки. В письме — новый приказ. Ищите его в десяти шагах от березы по направлению к югу. Итак, до встречи, следопыты! — И Шубин помог ребятам спуститься в шлюпку, что покачивалась на волнах за бортом «Смелого».

Глава девятая

«Будем как невидимки»

(Из дневника Юли Зубровой)

«Сегодня мы всей семьей прибирали комнату. Мама решила выбросить на свалку ненужный хлам.

В горке рваных галош, гнилой картошки, черепков от горшка и старых газет я увидела… свой дневник! Он чуть не угодил в помойку. Ужас. Подумать страшно.

Я обиделась на маму. Как она могла свалить в одну кучу дырявые галоши и мой драгоценный дневник! Ведь в нем записаны все мои мысли и переживания начиная с первого класса.

Наверное, маму смутил неряшливый вид тетрадки. За три года дневник пожелтел, стал лохматым, как та старинная летопись, которую однажды приносила нам в класс учительница. Но ведь это и хорошо! Через много-много лет и мой дряхлый дневник могут показать в школе. Будут изучать мысли и переживания школьника.

Только мне не хочется, чтобы изучали первые страницы. Там много ошибок, а мыслей мало. Переживаний в первом классе тоже почти не было.

Настоящие переживания и мысли начались в третьем, когда я стала пионеркой и наши мальчишки приняли нас двоих, меня и Лену Портнову, в свое звено следопытов.

Вот где мы напереживались! И сейчас еще переживаем. И когда кончим переживать — не знаю. Мы узнали про мальчишек такое, что, наверное, будем переживать всю жизнь до самой старости.

Оказывается, у нашего звена есть тайна, но ребята скрывают ее от нас с Леной: они считают девочек ниже себя! Ну подождите…

Сегодня первый раз за все лето я сажусь за дневник. И вовсе не потому, что мама решила выбросить тетрадь на свалку. Нет! Я просто не могу молчать. Будущие историки должны знать чистую правду о том, как плохо иной раз вели себя мальчишки в наше хорошее время!

Тайный заговор следопытов мы раскрыли совершенно случайно. Идем с Леной мимо Фединой избы и видим — Андрейкина собака. Скулит на крыльце и просится в дом. Ее не пускают. Тогда Носик сам себе открывает дверь лапой.

— Там Андрейка, — сказала Лена. — Можешь не сомневаться.

— Ни капельки не сомневаюсь, — сказала я. — Где Носик, там и Андрейка.

— Ромка тоже там, — сказала Лена. — Видишь, он своими башмаками истоптал весь двор. Следы изучал… На крыльце палка валяется. Час назад Слава Кубышкин гонялся с этой палкой за козой. Значит, и он здесь…

— Странно, — сказала я. — Все звено в сборе, а нас не пригласили…

Мы забрались на завалинку. Окно занавешено, и мальчишек не видно. Но слышно, как они в избе спорят. О чем? О браконьерах и первобытных собаках. Перечисляют похождения Носика и несколько раз называют пароль — не то «сто коз», не то — «стройхоз». Обсуждают, что взять завтра в поход, и наконец вспоминают о нас. Слава называет меня и Лену «куклами», Ромка — «визгушками», Андрейка — «обойдемся без девчонок». Ни одного хорошего слова. Только Федя никак не обзывает нас, но тоже голосует против.

Они договорились, что рано утром встретятся на пристани и отправятся на Соколиную гору. Без нас!

— Как гербарий делать — нас зовут, — сказала Лена. — Как боевая разведка — мы им не нужны. Бессовестные люди! Ни капельки мужского благородства!

Я предложила немедленно пойти к мальчишкам и заставить их взять нас в поход. Но Лена сказала, что лучше не связываться.

— Надо проучить этих зазнаек! — сказала Лена. — Давай следить за ними. Будем как невидимки.

Хорошо придумала Лена! Уверена, мальчишки не выдержат такого позора, сгорят со стыда.

Так им и надо, задавакам!

Скорей бы наступило утро…»

Глава десятая

Южное направление

Береза стоит на берегу, как часовой на посту. Отсюда ей далеко видно: и разбег реки от горизонта до горизонта, и лес в заречье, и мост в утренней дымке, и зеленый склон Соколиной горы, подпирающей небо.

Тело у березы белое, словно бинтом перевязано. Лишь в некоторых местах зажившими ранами проступают на коре пятнышки — подпалины. Дунет ветер, и курчавый лиственный малахай зашумит, затрепещет, закивает во все четыре стороны.

Слава Кубышкин прислоняется спиной к холодному стволу и затем делает несколько шагов вперед.

— Куда ты шагаешь? Вот бестолочь! — ругается Федя Малявка. — Нужно на юг. Понимаешь? А ты шагаешь куда попало.

— Откуда я знаю, где юг? Во все стороны буду шагать, раз компаса нет.

— Сначала определим южное направление, а потом отмерим десять шагов.

— А как найти юг?

— По муравьям.

—