Лестница - Александр Житинский

Родители Наденьки весьма обрадовались такому решению и, естественно, стали постепенно готовить мальчика к новому повороту в его судьбе, соответствующим образом видоизменяя легенду. Толик стал получать настоящие посылки с Крайнего Севера, появившиеся взамен фиктивных, изготовлявшихся ранее Наденькой; родители попросили ее приходить к Толику пореже, справедливо полагая, что раз мальчика возьмет к себе старшая дочь, то и приучать его нужно к ней. Наденьке они советовали как можно скорее выйти замуж и родить другого ребенка, будто новый ребенок, как новый наряд, может помочь забыть о старом. Короче говоря, Наденька начала понимать, что теряет сына.

Когда появился Георгий Романович, родители восприняли это как необыкновенную удачу, хотя Наденька с самого начала не питала особых иллюзий. Она стала терпеливо с ним жить, но мысли о Толике тревожили ее все больше. Наконец наступил день, когда Наденька не выдержала и рассказала все мужу. Георгий Романович, естественно, нахмурился, ибо узнавать от женщины, с которой живешь уже год, такие новости, сами понимаете, не совсем приятно. Тактично обходя вопрос об истории появления ребенка, Георгий Романович тем не менее выразил твердое убеждение, что последнему в их семье места нет. Или я, или он — так по сути звучало заявление мужа. Наденька, к удивлению Старицкого, рассудила в пользу сына, и Георгий Романович принужден был покинуть квартиру через окно соседки. Видимо, по пути он и успел выболтать тайну Ларисе Павловне, с которой Наденька и до той поры находилась в натянутых отношениях.

Вот так обстояло дело с Толиком. Почему же Наденька решила окончательно забрать его к себе лишь вчера и так внезапно? Несомненно, решение это назревало давно. Наденька измучилась душевно, истерзала себя и возненавидела за допущенную некогда ошибку. Отчаянье толкнуло Наденьку на последний шаг, когда она, явившись к родителям, объявила, что у нее новый муж, который хочет жить с ее ребенком. Только этот довод подействовал.

Все вышеизложенное, исключая свой маневр по захвату Толика, Наденька и рассказала Владимиру.

Закончив рассказ, она не стала спрашивать у Владимира совета, как не стала и жаловаться на трудности, а умиротворив душу исповедью, сказала с улыбкой, как бы приглашая Пирошникова посмеяться над собственным неразумием:

— Слишком все сложно, правда? И глупо… Давай-ка спи.

Однако, произнеся такие слова, Наденька внимательно следила за молодым человеком, ибо в глубине души опасалась сейчас легкого тона или пренебрежения. Пирошников не стал ничего говорить, а лишь обнял Наденьку за плечи и с минуту не отпускал. Поначалу он искал слова, но все они казались ему неподходящими, а затем, почувствовав, что никаких слов и не нужно, что между ним и Наденькой установилось доверие, которое может обойтись без объяснений, Владимир успокоился, и теперь его спокойствие и участие передавались Наденьке непосредственным, хотя и таинственным путем из души в душу.

Наденька встала и отошла к дивану, пожелав Пирошникову спокойной ночи, а он вытянулся на одеяле, пребывая после услышанной истории в ясном и гармоничном состоянии духа, как будто что-то уже решилось для него и стало понятным, хотя мысли еще не дошли до этой ясности понимания.

Глава 19

Голос

Пирошников проснулся под утро и открыл глаза. Он прислушался к стуку будильника — и понял вдруг отчетливо, что когда-нибудь умрет. Он представил себя лежащим в земле на глубине двух метров под ее поверхностью; почувствовал всю тяжесть этой земли на груди, на руках, на лице — и ему сделалось страшно. Он подумал, что без него мир не изменится, и это навсегда. Навсегда!.. Такой неотвратимостью повеяло от этого слова, что у Пирошникова дрогнул подбородок и комок подкатил к горлу…

Он закрыл глаза и дотронулся рукою, показавшейся ему чужой, до лба. Прикосновение разбилось на осколки, заструилось по телу и проникло внутрь, где его собственный голос начал говорить, сначала тихо, а потом все уверенней и громче.

«…Если смерть неизбежна, какое значение имеет твоя судьба? Зачем ты мучаешься в поисках выхода? Зачем ты мучаешь других, вовлекая их в бессмысленную и жалкую игру собственной жизни? Чем ты можешь отплатить им?

Ты всегда верил, что жизнь — по крайней мере, твоя — имеет смысл, но никогда не задавал себе труда найти его. Ты полагал, что смысл будет дан тебе так же естественно, как была дана сама жизнь. Более того, ты рассматривал остальной мир лишь с точки зрения твоего смысла жизни. По существу, все, что тебя окружало, начиная от камней и деревьев и кончая близкими людьми, было декорацией, фоном, на котором разыгрывалась трагедия твоей жизни. Ты искал занятие души, способное сравниться по значению с фактом телесной смерти, — и не находил его. Все казалось тебе мелким и недостойным, потому что ты неправильно задал условия задачи. Ты решил противостоять в одиночку.

Мир для тебя состоял из суммы одиночества, причем только одно из них — твое собственное — заслуживало внимания и скорби. Никто не был твоим должником, но и ты никому не был должен. Ты считал это справедливым, забывая или не замечая того, что всю жизнь, начиная с рождения, ты потихоньку брал в долг.

Тебе не нравилось это слово. Оно предполагало в себе, как ты думал, систему нечистых обменов по принципу “ты — мне, я — тебе”, которые никогда не бывают эквивалентными и ведут к зависимости одного от другого. Ты не хотел никому быть должным, считая, что только так можно сохранить свою свободу. Но ты забыл о другом, высшем значении слова “долг”, предполагающем душевную необходимость отдачи не тому, у кого брал, а тому, кто нуждается и бедствует.

Взгляни внутрь себя — там мерзко, там натоптано грязными башмаками, почти нет чистого места… Что это там? Ах любовь!

Любовь!.. Ты сам разменял ее на двухкопеечные монетки, чтоб обзвонить всех знакомых женщин и каждой сказать одно и то же. И каждая взяла у тебя частичку, и поблагодарила вежливо, и чмокнула губами в трубку, а потом короткие гудки сказали тебе “отбой”.

А вот честь лежит в уголке, прикрытая носовым платочком. Сорви его, и она начнет качаться, кланяясь и крича, как заводная кукушка: “Честь имею! Честь имею! Честь имею!”

Скромница-совесть, изогнувшись, как скрипичный ключ, висит на гвоздике и корчит из себя шпагу на пенсии. Когда-то она была отточена, пряма и даже способна на легкие уколы, но ты использовал ее как украшение своего внутреннего “я”, похожего на неприбранную комнату, и вот теперь она ничем не отличается от штампованной пластмассовой собачки с высунутым языком, каких вешают на дверях домашнего туалета.

А где же твоя храбрость?.. Нет ее. Зато ходит напудренная трусость в шляпке, чертовски привлекательная на вид. Она весьма кокетлива — так и хочется простить грехи и выдать годовой желтый билет, чтобы не нужно было каждый раз оправдываться обстоятельствами.

Смотри, смотри! Да не закрывай же ты глаз, прошу тебя! Вон там, видишь?.. Твоя пошлость размазана по стене слоем прогорклого желтого масла, которое капает, когда ты перегреешься спиртным, и растекается по полу вязкой и липкой лужей.

Твоя скромность в картонной маске ягненка смущенно ковыряет в носу, но дырочка в маске узкая, и коготь волка не пролезет в нее.

Доброта?.. Ау, где доброта? Она только что пообедала и лениво наблюдает хоккей по телевизору. Она добрая, твоя доброта. Она никогда и никому не сделала ничего плохого. Она застрахована от несчастных случаев на круглую сумму и теперь ждет конца страховки, надеясь не без основания, что шею себе не поломает.

Что же остается? Остается блистательное Предназначение, но его трудно рассматривать сколько-нибудь серьезно, потому как это блажь чистой воды, наподобие гомеопатических шариков, в которых ничего нет, кроме сахара, но которые тем не менее излечивают, если верить, что это так.

Ну так в чем же дело? Поверим, что это так. В чем же оно состоит, твое предназначение?

Начнем издалека. Твоя жизнь была когда-то мельчайшей клеткой, начавшей свой путь с удивительной целенаправленностью. Ей было необходимо сделаться живым человеком. Может быть, отсюда нужно вести твое предназначение? Но вот ты появился на свет и стал расти, и в это время у тебя имелась также вполне определенная цель. Ты был предназначен стать разумным человеком. И ты им стал.

Далее твое предназначение состояло в том, что ты должен был обзавестись так называемой душой. Это очень и очень зыбкое понятие — душа. Это не просто способность чувствовать. Способность “мыслить и страдать” — вот что это такое. Страдание рождает мысль, но и мысль рождает страдание. И наконец, предназначение души — сделать тебя человеком творящим, то есть побеждающим смерть.

Что же ты должен творить?

Душу, только душу.

Ты должен творить ее ежечасно в себе и других любыми доступными тебе способами. Ты должен творить ее ежечасно, потому что душа — нежное растение и требует постоянного ухода. И если тебе удастся сохранить ее до конца и присовокупить к ней еще хоть одну человеческую душу, сотворив и воспитав ее, то твое предназначение исполнится.