Алька. Вольные хлеба - Алек Владимирович Рейн

в основном детская одежда.

В означенное время я сидел в кабинете Семёнова, появились Серёга Кузинов с Гуськом, сухо поздоровались, сели напротив.

Семёнов начал разговор, обращался он к Сергею, просчитав, кто в их паре главный:

– Вас как по батюшке?

– Васильевич.

– Сергей Васильевич, я ознакомился с вашим заявлением. Скажите мне, пожалуйста, если бы вся эта группа ваших бывших коллег ушла от вас, не забирая ничего из вашего совместного имущества, у вас были бы к ним претензии?

– Нет, претензий бы не было.

– Очень хорошо, а вот теперь скажите: а Рейн, Орлова и Чертов входили в состав основных учредителей «Софтекса»?

– Входили, но роль их была весьма… – Майор жестом остановил Серёгу.

– Формально входили?

– Формально, да.

– А остальные сотрудники могли бы претендовать на какие-то доли при разделе имущества? Пусть самые маленькие.

– Ну… В общем да.

– Иными словами, при согласовании какой-то другой, существенно меньшей доли при разделе имущества вас устроил бы их уход.

– Ну да.

– Значит, по существу, дело не в их уходе и даже не в самой форме ухода, как вы пишете у себя в заявлении: «…ночью тайно вывезли…», а в правильности раздела имущества – они взяли больше, чем им причитается. Если всю эту словесную шелуху убрать, по сути, так?

– По сути так.

– Вот теперь смотрите, что получается. Коллектив ваш разделился практически пополам, перед разделением у вас шёл разговор о разделе имущества?

– Шёл.

– Давно?

– Месяца три, может, больше.

Я вставил свои двадцать копеек:

– Какие три месяца? Полгода делимся, никак не разделимся.

– А почему не разделились-то?

– Не смогли прийти к согласию.

– Не смогли прийти, так часто бывает. Смотрите, что получается: вы согласны, что ваши бывшие коллеги имеют право на свою долю, вас не устраивает только её размер. Как вы расстались, это не имеет никакого значения, выбор такого способа – это вопрос этический, но не более. Я не вижу здесь признаков преступления – нет хищения. Алек Владимирович всё осуществил в рамках своих полномочий. Я вам больше скажу: он бы мог всех вас просто уволить по тем или иным причинам, и я уверяю вас: ни один суд не смог бы вам помочь в восстановлении справедливости. Вам надо обращаться в суд, требовать более справедливого раздела, приводить аргументы, почему вам должно достаться больше. Для возбуждения уголовного дела я не вижу оснований, типичное гражданское дело. Вы мне объясните – я просто хочу понять: что вы сейчас от них хотите?

– Мы хотим, чтобы они вернулись назад.

Семёнов опешил:

– Назад – для чего?

– Мы начнём процедуру раздела заново.

Семёнов с недоумением поглядел на меня, и я вдруг вспомнил про вчерашний звонок из Риги, обратился к Семёнову:

– Можно мне дать пояснения?

– Говорите.

– Сергей Васильевич предлагает начать делиться заново. Почему нет? Только что у нас получается с разделом? Ты меня, Серёжа, а потом и всех нас в воровстве обвинил, ладно, твоё право, даже доказывать ничего не собираюсь. Но пока делились, к разделу ещё «Форд Транзит» приплюсовался, только ты, Серёжа, забыл всем рассказать, что ты его получил. На днях с Дубопятовым получили товара по доверенности «Софтекса» на сорок тысяч долларей и заныкали где-то по-тихому, это как?

Семёнов вдруг преобразился, как будто на него свежим ветерком подуло, спросил Сергея:

– Вы получали товар по доверенности «Софтекса»?

– Да.

– Какой товар, где он хранится?

– Детская одежда. Хранится у меня дома и в старой квартире, у Дубопятова в гараже.

– Товар был оплачен из средств «Софтекса»?

– Да.

Евгеньевич повернулся ко мне.

– Алек Владимирович, вы выдавали Сергей Васильевичу доверенность?

– Нет.

Потом обратился к Гусеву:

– А вы в курсе этой торговой операции?

– Нет. – Гусёк был явно ошарашен.

Семёнов обратился снова к Кузинову:

– Сергей Васильевич, вы получили по поддельной ведомости товаров в пересчёте на рубли – на четыре миллиона рублей. Это хищение общественного имущества в особо крупном размере, у нас пока размер особо крупного – это десять тысяч рублей. Действовали в группе, это отягчающее вину обстоятельство. По этой статье минимальный срок – три года, и условного быть не может. Если сейчас Алек Владимирович напишет заявление, то я задерживаю вас, чтобы вы не смогли чинить препятствий следствию. Потом едем к вам, конфискуем товар, потом – к другу вашему. Преступники изобличены и задержаны, улики налицо, всё, дело раскрыто, недели три максимум – и дело в суде. До суда отпустим, скорее всего, а там… Но перспективы весьма неблагоприятные – в лучшем случае дадут три года, отсидите, скорее всего, полтора. Как вам такие перспективы.

Серёга откинулся на спинку стула, как-то подняв голову, глядел куда-то поверх головы следователя, лицо его стало мертвенно-бледным, даже с каким-то зеленоватым оттенком. Семёнов обратился к Гусеву:

– А вы точно не в курсе всего произошедшего?

Гусёк занервничал, заёрзал на скамейке.

– Я вообще не при делах.

Серёга вдруг распрямился и произнёс, по-прежнему глядя куда-то в вверх, в пространство:

– Пусть восторжествует истина, – после чего поднялся и ушел, не прощаясь.

Майор с удивлением спросил меня:

– Это что было?

– Я сам не понял.

Вслед за Серёгой со стула вскочил Гусев и, буркнув «До свиданья», тоже исчез.

Владислав Евгеньевич спросил:

– Заявление будешь писать?

– Я что, сумасшедший, что ли? У него двое малышей, мы дружили пятнадцать лет. Нет, конечно.

– Ну, тогда давай прощаться, если будут вопросы, обращайся. Телефон есть.

– Спасибо, до свиданья.

***

Людуся, жинка моя, уволилась из отдела писем приёмной Госдумы, куда их всех в полном составе перевели из бывшего Верховного Совета вследствие его ликвидации. Уговаривал я её давно, атмосфера в коллективе у них стала невыносимой, многие боялись увольнения по сокращению. Народ в коллективе был «из блатных», в том смысле, что в основном люди попадали туда по протекции, по блату. Боясь потерять тёплое местечко из-за всех произошедших пертурбаций, теряли бабёнки человеческий облик. А ей чего бояться? Поменялся и депутатский контингент, Людмила рассказывала, что появилась такая публика, с которой было неприятно входить в лифт. Время поменялось, и я уговорил её уйти с работы.

***

В августе я зашёл в Красный угол посмотреть, что у них нового, поболтать с Сашей Поляковым. Стояли, разговаривали. Пришёл знакомый художник с расстроенным лицом, Александр спросил:

– Ты чего такой, случилось что-нибудь?

– Случилось. Война в Абхазии.

– А тебе чего? Осколок, что ли, в окно залетел?

– То-то и оно, и не просто осколок. Накрыло медным тазом, если не сказать хуже. Я только что с Вернисажа у Крымской набережной8.

– И чего там произошло?

– Произошло. В Абхазии, Грузии война полным ходом,