Ротвейлер - Рут Ренделл

Зулуета был целеустремленным. Он неплохо продвинулся по служебной лестнице и намеревался до тридцати лет стать инспектором уголовной полиции. Криппен учил его, что для этого требуются две вещи – много работать и вцепляться в каждую мелочь и каждое сомнение, словно бультерьер в кость. Этих псов разводила жена Криппена. Как всякий восточный человек, Зулуета считал, что Зейнаб Шариф очень красивая женщина, но еще он считал, что она лгунья. Что-то в ее поведении его настораживало. А какой смысл врать полиции? Скорее всего, она и работодателя своего обманывала.

Вообще Зулуета считал, что в каждом из жильцов этого дома есть нечто подозрительное. Взять, к примеру, Перфекта, который постоянно сует свой нос куда не следует, или этого строителя, который притворяется, будто у него не все дома, да и сама Инес Ферри… Зулуете не верилось, что она просто нашла этот серебряный крестик и кольцо для ключей, когда вытирала пыль. Скорее всего, кто-то просто продал их ей, и она собиралась перепродать, а в последний момент струсила. А этот строитель? Чем он вообще занимается в свободное время? Одним словом, и он сам, и Криппен, и начальство – все были убеждены, что кто-то из этого дома замешан в убийствах. А что до девушки… Тут стоит превратиться в бультерьера и вцепиться в косточку. Он лично сходит на Редингтон-роуд и проверит, кто там живет. Звонить не стоит. К тому же в его распоряжении была только справочная служба «Бритиш Телеком».

Дом был огромным, настоящий дворец, такие стоят не меньше пяти-шести миллионов. Зулуета ожидал, что ворота будут заперты и ему придется возиться с кодом или диктовать в домофон свое имя и должность. Однако ворота открылись легко, и во дворе не было заметно охранника, видеокамер, собак и даже табличек, предупреждающих о злых собаках. А Зулуета терпеть не мог собак, особенно крупных. Он позвонил в дверь.

Он бы не удивился, если бы ему открыла служанка в фартуке, но к нему вышел сам хозяин. Он был очень высокий и полный, с красным лицом. В майке и джинсах.

– Мистер Шариф? – спросил Зулуета, показывая ему документ.

– А я что, выгляжу, как мистер Шариф?

«Он что, на расизм намекает?» – подумал Зулуета и испугался, но успокоился, разглядев хозяина. Его курносый нос, светло-голубые глаза и остатки светлых волос никак не могли быть неевропейскими.

– У вас в доме никто под такой фамилией не живет?

Зулуета смягчил тон, и это подействовало на мужчину.

– Никто. Моя фамилия Дженнингс, я живу с женой и сыном. Их зовут Маргарет и Майкл Дженнингс. Можно поинтересоваться, что заставило вас думать, что здесь должен жить мистер Шариф?

Зулуета не планировал отвечать на расспросы.

– Нас, кажется, неверно проинформировали, сэр.

– Да, кажется, неверно. До свидания.

– До свидания.

Криппен остался доволен работой Зулуеты, но сказал, что эту же информацию можно было найти в журнале избирателей.

– Просто хотелось собственными глазами увидеть.

– Правильно.

Оба прибыли на Стар-стрит в двадцать минут десятого, но Зейнаб не застали.

– Она, случайно, не сбежала? – спросил Криппен у Инес.

– Для нее это еще не сильное опоздание, – сказала Инес. – Начинайте волноваться, только если она не появится после десяти.

Инес была в магазине одна. Джереми Квик заходил и уже ушел, а Фредди с Людмилой решили пройтись по недавно открытому мосту Миллениум-бридж к Шекспировскому театру «Глобус». Оба они уже несколько лет жили в Лондоне, но все еще вели себя как туристы, боялись пропустить любое важное событие столицы.

Криппен сидел в сером бархатном кресле, а Зулуета расхаживал по магазину и вел себя почти как Фредди. Только выбрал он очень уж некрасивое викторианское янтарное ожерелье, которое всегда не нравилось Инес. Вместо того чтобы спросить, сколько оно стоит, он поинтересовался:

– Сколько вы за это хотите?

Это разозлило Инес.

– Сорок восемь фунтов, – сказала она.

– Сорок, – ответил Зулуета.

– Простите, но я не торгуюсь. Такова цена.

Зулуета собрался поспорить, но тут вошла Зейнаб. Она остановилась в дверях, с трудом скрывая свою растерянность. Криппен встал, не отрывая глаз от ее сережек.

– Что вы на меня уставились? – Зейнаб приняла позу боевой готовности.

– Не на вас, а на ваши серьги. Откуда они у вас, мисс Шариф?

– Это не ваше дело. Мой жених подарил.

Инес хотелось спросить: «Который из двоих», но она промолчала.

– Эти серьги, – сказал Зулуета, забыв про ожерелье, – очень похожи на те, которые носила исчезнувшая Джеки Миллер.

– Да вы шутите. Это же настоящие бриллианты.

– Ну тогда, мисс Шариф, – вмешался Криппен, – снимите их, пожалуйста, и мы сравним с теми, что на фотографии. А пока мы будем это делать, объясните, почему вы сообщили нам неверный домашний адрес.

Зейнаб, внезапно осмелев, прошлась по магазину, скинула туфли, взамен которых надела сандалии на каблуках.

– Ладно, мой отец раньше там жил, а теперь переехал. Они с мамой живут по адресу: Лиссон-гроув, Миником-хаус, 2.

Мать Зейнаб действительно жила по этому адресу. Криппен выглядел так, словно собирался намекнуть на то, что, судя по месту жительства, их семья значительно обеднела, но решил этого не делать.

– Если хотите знать, где были куплены серьги, – спросите мистера Хори, нашего соседа. Мой жених купил их у него.

Криппен кивнул, и все трое вышли за дверь. Инес подумала, что в этот раз женихом был Роули Вудхауз. Фиблинг не решился бы иметь дело со скромным ювелиром, таким, как мистер Хори.

К дому подъехал фургон Кейта Битти, оттуда вышел Уилл и поспешил к себе. Инес предположила, что он опять что-то забыл в доме. Уилл выходил через боковую дверь для квартирантов, держа в руке какой-то пакет, очевидно, со своим ланчем, когда из магазина Хори появились Криппен, Зулуета и Зейнаб. Инес вышла на крыльцо. Видимо, у Зейнаб все обошлось и ей удалось доказать, что ее серьги намного дороже тех, что были на девушке, так что она теперь выглядела победительницей и даже весело обратилась к Уиллу.

– Привет, Уилл. Как дела? Сто лет тебя не видела.

Уилл, казалось, испугался. Он всегда пугался, когда к нему обращалась Зейнаб. Он что-то невнятно пробормотал, оглянувшись на нее через плечо, почти бегом обогнул фургон и сел на свое место. Зулуета проводил его подозрительным взглядом. Инес тоже заметила, что поведение Уилла кажется неестественным. Он выглядел виноватым. А какая вина может лежать на этом простоватом, невинном создании?

К облегчению Инес, которая сегодня все еще ничего не продала, полицейские не пошли в магазин, а сразу уехали. Зейнаб, вернувшись в магазин, посмеялась над полицейскими и встала перед «своим» зеркалом, чтобы подготовиться к визиту Мортона Фиблинга.

Глава 11

Уилл не умел лгать и потому не попросил Кейта высадить его у Шестой авеню, когда в четыре пятнадцать они ехали по дороге с Лэдброк-гроув. Ведь если Кейт спросит, Уилл не сможет объяснить, почему ему нужно попасть туда. Придется придумывать что-то, какую-то отговорку. А это слишком сложно для Уилла, да и неправильно. Уилл был не очень умным, но походил на серьезного и очень правильного ребенка. Его воспитали быть правдивым, вежливым и добрым, однако, посмотрев фильм, он не задумался о том, кому на самом деле принадлежали драгоценности: тем, кто их закопал, государству, или ювелирам, у которых все это украли. Эти вопросы не пришли Уиллу в голову. К тому же, хоть он это и не осознавал, сокровища были частью мира сказок, мира, к которому правила собственности и запреты на воровство неприменимы.

Поэтому он ничего не сказал Кейту утром, когда они поехали на новое задание. Уиллу пришлось вернуться, потому что он забыл свои бутерброды, и пережить неприятный момент, когда он увидел полицейских, которых не любил, и Зейнаб, которую стеснялся. Но сейчас он вернулся домой никем не замеченным, выпил чашку чая и съел датское печенье. Часы перевели. Инес помогла ему справиться с двумя настенными и одними наручными часами, потому что он не знал, в какую сторону крутить стрелки. Теперь даже в семь тридцать на улице будет светло. А нужна ли ему темнота, чтобы осуществить задуманное? Может, и нет, но в фильме было темно.

Он решил поужинать перед уходом. В половине шестого вернулись Фредди с Людмилой и включили музыку. Людмила почти всегда слушала Шостаковича. Уилл об этом не знал, но музыка казалась ему слишком шумной, он не возражал, но предпочел бы что-нибудь помелодичнее или какие-нибудь песни. Он не слышал, пришел ли Джереми. Его мягкие туфли почти не стучали, к тому же их в это время обычно заглушала «Седьмая симфония». Уилл взбил вилкой три яйца, но этого показалось мало, и он добавил четвертое. Он сделал тост, намазал его маслом, открыл пачку хрустящей кукурузы, достал бутылку кетчупа и сел ужинать. В прошлый раз Бекки дала ему с собой кремовый торт на десерт, он съел два куска. За окном поползли тени, стало смеркаться.