Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй - Сергей Самаров

– Я – граф Оливье, один из командиров полков короля Карла. Ты, как я понимаю, герцог[14] Гостомысл. Я видел тебя, когда тебя привезли в Старгород. Я тогда подошел со своими полками под стены города. Ты находился в горячке, и был тогда слишком слаб, чтобы меня рассмотреть. Но я узнал тебя.

Толмач скороговоркой доносил слова графа до княжича, хотя тот вполне сносно владел франкским языком, но пока не желал этого показывать.

– Я рад тебя приветствовать, достойный рыцарь. Кое-что я о тебе слышал даже в наших далеких краях. На здешней земле я не имею права приветствовать тебя, как хозяин, но я тебя приветствую, как приветствует один гость другого гостя. Я не понимаю, говоря честно, в каком качестве ты прибыл сюда. Если ты пленник вагров, почему ты при оружии? Если ты не пленник, почему вагры не принимают тебя за врага? Но, прежде, чем разъяснить этот вопрос, я хотел бы, чтобы ты дал возможность моему сотнику рассказать мне, что случилось с Веславом.

– Именно это я, как непосредственный участник событий, и хотел рассказать тебе, герцог.

– Непосредственный участник? Тогда, конечно, ты знаешь больше сотника, который находился здесь, при мне. Я готов тебя выслушать, достойный граф.

– Наши полки сошлись с полками вагров, и неизвестно было, на чьей стороне окажется победа. Силы были примерно равны, и потому исход сражения был непредсказуемым…

– Это неправда, – сказал сотник Берислав, слушая пересказ толмача. – Франков изначально было гораздо больше, чем нас.

– Изначально нас было больше. Но ночью я разбил полк данов, идущий на помощь князю Бравлину. Даны дрались отчаянно, и мои полки понесли значительные потери. Мы в темноте не правильно сориентировались, плохо зная местность, а проводник из местных данов обманул нас, и завел в болото, где вязли ноги рыцарских коней.

– И что стало с проводником? – спросил Заруба.

– Мы захватили в заложники его семью, и по угрозой расправы над семьей отправили его к Бравлину под видом гонца от конунга Сигтрюгга, чтобы оттянуть от Старгорода конницу вагров. Пехота просто не успела бы дойти. А конница как раз успевала. Я должен был уничтожить конницу, как уничтожил раньше полк данов, а мой король в это время должен был подступить к Старгороду, и обложить его со всех сторон, чтобы конница, если часть ее уцелеет, не имела возможности вернуться. Тогда вагры не сумели бы сделать из стен города ни одной вылазки, и не смогли бы помешать нашим стенобитным машинам разрушить ворота и стены.

– Король Карл большой военный стратег, – с неодобрением сказал княжич Гостомысл. – Продолжай свой рассказ, достойный граф. Я слушаю тебя внимательно. Веслав всегда был и остается моим верным другом и побратимом, и я всей душой болею за него. Ты сам знаешь, что такое побратим. Я слышал, как ты со своим побратимом Хроутландом перекрыл Ронсевальское ущелье в Испании. Об этом, наверное, слышали в самых отдаленных краях просвещенной земли. Вы этим подвигом прославили свои имена.

– Благодарю за лестную оценку наших скромных ратных подвигов, герцог. Но я продолжаю рассказ. Силы были примерно равны, и исход сражения был непредсказуем. Это понимал и я, это понимал, одновременно со мной, и воевода Веслав. И еще оба мы понимали, что решающей могла бы быть схватка предводителей противоборствующих войск. Кто будет побежден, войска того потеряют управление, и потеряют боевой дух. Победитель же, наоборот, укрепит дух своего войска. И мы стремились один к другому, прорубая коридор через ряды воинов. Я признаю, что Веслав чрезвычайно сильный боец и рыцарь, и достоин только высоких слов похвалы. Он более умелый рыцарь, чем я, и я признаю его победу. Я едва отбивался от его ударов, и готов был уже принять смерть, когда вмешался мой солдат, и ударил Веслава в спину секирой. Это был удар предателя. И хотя однажды уже этот солдат спас мне жизнь в бою, я отрубил ему голову. Но Веславу от этого легче, я думаю, не станет. Ему срочно нужен опытный лекарь, знающий свое дело. Я предложил ваграм свои услуги, и готов был отвезти воеводу в лагерь франков под свои гарантии безопасности. Там его смог бы лечить лекарь самого короля Карла Каролинга. Но вагры не захотели. И привезли его сюда. Хотя, даже судя по внешнему виду местного лекаря, он едва ли сумеет чем-то помочь воеводе. Это малограмотный человек, а не лекарь.

– Тем не менее, меня он вернул уже из иного мира, куда я прямым ходом направлялся, – достаточно холодно сказал Гостомысл, и поймал взгляд самого Веслава, поднявшего в этот момент голову. Наверное, просто подступил какой-то момент, когда воевода вернулся на короткое мгновение к здравому уму.

Гостомысл шагнул к самому краю крыльца, не имеющего перил, и посмотрел на воеводу, сам пошатываясь, и едва не падая.

– Брат мой, граф Оливье сожалеет о том, что произошло. Не он направил удар тебе в спину. Но он наказал человека, который этот удар нанес. Он предлагает под свое честное слово рыцаря отвезти тебя к лекарю короля Карла. Кого ты сам выберешь, лекаря франков или жалтонеса Рунальда. Тебе самому решать. Я со своей стороны могу только сказать, что Рунальд только что вернул меня уже из врат смерти. Не знаю, как ему это удается, но он, кажется, может и мертвого оживить.

– Я здесь буду, у Рунальда, – тихо прохрипел Веслав. – Граф не виноват. Я знаю. Не вините его и вы. Я уже многое знаю. Оттуда мне многое видно…

Воевода уронил голову на шкуру, потом снова поднял ее, но взгляд его уже блуждал из стороны в сторону, и он ничего не говорил.

– Ты слышал, достойный граф, мнение самого Веслава? Он предпочитает жалтонеса Рунальда. Я не могу приказать его воям, чтобы они поступили против желания своего воеводы.

– На все воля Господа, – сказал Оливье, поднял перед собой меч вместе с ножнами, и перекрестился на его крестообразную рукоять, не стесняясь того, что находится среди язычников.

В этот момент из среды воев выступил долговязый Телепень.

– Княжич, тревога. Сюда едет много воев. Я слышу их еще на дороге. Скоро свернут на тропу. Тогда слышно будет хуже. Больше сотни человек. Наверное, не меньше двухсот.

– Я тоже слышу, – сказал вой Ждан.

– И я, – подтвердил вой Зеленя.

– Занимаем оборону, – распорядился слабый еще Гостомысл, которого снова заметно пошатывало. – Русалко, спрячь своих людей в лесу. Пусть будут готовы. Сам будь рядом со мной.

– Пока я здесь, франки вам ничего не сделают, – уверенно сказал граф Оливье.

– Посмотрим… Русалко, делай, что сказано…

Глава двенадцатая

Ночью Вадимир так и не зашел в маленькую спаленку, в которой мысленно металась в сердитом расположении духа Велибора. И настолько ее возбуждение было велико, настолько все ее существо пронзало возмущение таким пренебрежением, что даже усталость после трудной и морозной дороги не могла сморить гордое и властолюбивое женское создание. Она даже думать о будущем ребенке не могла, не могла заставить себя успокоиться, хотя иногда именно эти мысли смиряли ее, и заставляли всех в доме изумлять непривычным мягким и податливым нравом. Ребенку, что уже жил в ее животе и стучался в открытый мир маленькими розовыми пяточками, необходимо находиться в спокойствии, чтобы родиться здоровым. И славянские волхвы, и труболетка Бисения одинаково сказали Велиборе с Вадимиром, что родится мальчик. И отец уже выбрал для него имя, созвучное со своим – Вадим.

Окно в тесной спаленке было закрыто не только бычьим пузырем, но и занавешено бычьей шкурой, так как бычий пузырь, в отличие от стекла, выпускает тепло наружу, и взамен запускает в помещение холод. Но печка была натоплена жарко, и в спаленке было душновато. Да еще кровать стояла рядом с печкой. Велибора от жара чувствовала себя неважно, и несколько раз вставала, порывисто сбрасывала с себя тяжелую медвежью полость, и стремительно подходила к окну, приподнимала бычью шкуру, чтобы вдохнуть прохладного воздуха в оконном проеме. Смотреть в крепостной двор сквозь мутную бычью шкуру было невозможно – ничего не разберешь. Тем не менее, множество факелов княжна различала ясно. Что-то там происходило, о чем ее в известность не ставили. Так положено у славян – женщина и интересоваться не должна, чем мужчины занимаются. И никто Велибору не постарался поставить в известность. Даже сам Вадимир не показался, хотя обычно он всегда на ее вопросы отвечал. Иногда даже поступал в соответствии с ее, как правило, категоричными советами.

Велибора, говоря честно, никогда не знала, какое место в хозарских обычаях отводится женщине. Но для нее Хозярия была страной мечты, где все должно быть прекрасно, где она чувствовала бы себя значимым человеком. Она, конечно, не мечтала вернуться на родину матери. Она привыкла к местной жизни, к местному климату, хотя во сне порой видела степи, не имеющие краев, и горы вдали. Так ей, еще ребенку, мать рассказывала, выглядят места, где мать родилась и жила. Но это далеко, хотя и прекрасно. Велибора хотела быть княгиней здесь, и хотела, чтобы этими северными снежными землями тоже правили хозары, хотела, чтобы Славен, такой не слишком воинственный, и всегда только защищающий себя, да спорящий за земли с родственной Русой, стал неотъемлемой частью ее страны. И готова была приложить к этому все свои усилия. Но чтобы усилия увенчались успехом, необходимо было основательно прибрать к рукам своего мужа, как она надеялась, будущего князя словен. И не просто надеялась, но была уверена в том, что Вадимир вскоре уже станет князем. Сама труболетка Бисения сказала, что Гостомысл не вернется из закатного похода. Твердо это сказала. А Велибора постаралась воплотить слова старой ведуньи в жизнь. Она поддерживала связь с другими земляками, знакомясь с ними у приезжих хозарских купцов. Были такие земляки и в сотне стрельцов Вадимира.