Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй - Сергей Самаров

Оставшись без щита, граф Оливье видел единственное спасение в быстроте действий. Перехватив меч двумя руками, он атаковал стремительно, не давая возможности Веславу нанести единственный решающий удар. Веслав ловко орудовал щитом, подставляя его под эти быстрые удары. Однажды даже защитился мечом, чтобы вывести его в положение для удара ответного. Легкие и быстрые удары графа воеводу, казалось, совершенно не волновали, и не беспокоили. После защиты мечом Веслав свой меч успел развернуть, и нанес удар по шлему оливье. Граф пытался защититься мечом, но его меч был намного короче и легче меча вагра, и не выдержал удара. Но сломался, но подался ближе к голове Оливье. Это смягчило силу удара, да и сам удар был нанесен в торопливости, и потому не был самым сильным. Однако, граф зашатался в седле, и опустил руку. Веслав развернул коня, и поднял руку, чтобы завершить схватку. И тут из среды зрителей выступил воин-франк, вооруженный традиционной франкской секирой, и с размаху ударил Веслава секирой промеж лопаток. Доспех выдерживал догоняющие удары копий, но мощного, с размаха нанесенного удара секирой не выдержал. Воевода сначала неестественно выпрямился, уронил меч, потом упал вперед, на круп коня, но в седле еще держался. Однако он был уже беззащитен против любых действий приходящего в себя графа Оливье. Но граф решающего удара не нанес. Вместо этого он развернул коня, и направил его к воину с секирой.

– Что ты сделал? – спросил граф.

– Я спас тебе жизнь, твое сиятельство, сказал воин. – И, кажется, уже во второй раз.

– А… Я узнаю тебя. Кажется, ты Третьен из Реймса.

– Да, твое сиятельство. Это я.

– Ты спас мне жизнь, но лишил меня чести, Третьен. Что, по твоему, для меня дороже?

Воин не знал, что ответить.

А Оливье поднял на дыбы коня, и одним ударом меча срубил голову своего солдата.

После этого повернулся к окружившим его франкам.

– Ваш командир выходит из боя с позором. Теперь честь своего короля предстоит защищать только вам. А я уезжаю, и не имею права даже нового командира назначить. Считайте меня убитым. Вагры, – повернулся Оливье к другой стороне круга. – Окажите помощь своему воеводе. Он еще жив. Вынесите его. И пусть никто из бывших моих солдат не мешает этому. Мой меч будет защищать воеводу. Веслав был славным воином и храбрым человеком. Если он встанет на ноги, я вернусь в армию с тем, чтобы снова встретиться с ним. Помогите ему, помогите…

Кто-то из конных вагров, знающий франкский язык, синхронно толмачил слова графа. Вои-вагры тоже находились рядом, и многие имели возможность нанести самому графу такой же удар в спину, какой был нанесен Веславу. Но они оружия не подняли.

Последние слова Оливье были произнесены громко, чуть не на крике, потому что Веслав начал сползать с седла, падая под ноги своего коня. Но простые вагры тут же подскочили, и взяли своего тяжелого воеводу на руки. Кто-то снял свой плащ, на который Веслава уложили, и стали выносить в тылы передовых рядов. Другие воины, и франки, и вагры, расступались, составляя коридор.

Граф Оливье, понурив голову, и вложив окровавленный меч в ножны, отпустил повод, и тронул коня шпорами. Конь пошел с поля боя, понурив голову, как и всадник. Графу освободили точно такой же коридор, как и Веславу, но он воспользовался первым коридором, и подогнал коня, чтобы догнать воеводу вагров…

* * *

Пока шел поединок предводителей, на флангах бой не прекращался. Русалко со своими стрельцами спустился до самой реки, зайдя франкам в тыл, и оттуда продолжал обстреливать ряды франков. Таким образом, плотный строй пехоты, с трудом сдерживающий менее плотный, но атакующий сверху строй конных вагров, вдруг обнаруживал, что за спиной у него нет никакой поддержки. Это вносило в ряды франков смятение. Щитоносцы попросту бросали свои тяжелы щиты, делающие воином малоподвижными, и бежали к середине, где их снова доставали стрелы. А конные вагры уже повернули строй, и фланговой атакой быстро смяли левый фланг франков. Так общий бой существенно сместился в сторону центра, где стояла франкская рыцарская конница. В отсутствие предводителя кто-то из франкских баронов решился взять на себя командование. И только встречная атака рыцарей остановила стремительное продвижение вагров. Пришли в себя после панического отступления и пехотинцы, и уперлись, решили доказать, что они воины сильнейшей армии Европы. Тем не менее, конники-вагры сильно теснили, и постепенно, но уверенно и безостановочно продвигались к центру. Этому существенно помогали словенские стрельцы из сотни Русалко. Они попросту снимали с коней рыцарей франков, причем, делали это и выборочно, в случае, когда кто-то их них наносил ваграм урон, и массированно, когда где-то продвижение вагров тормозилось. В саму сечу Русалко своих стрельцов не пускал, а когда пара десятков рыцарей попыталась прорваться к стрельцам, видя в них существенную угрозу, Русалко дал приказание расстрелять их. Рыцари не смогли даже близко к сотне приблизиться. Только два коня, потерявшие всадников, доскакали.

Русалко вздохнул.

– Нам придется в Старгород целый табун гнать. Мне таким делом заниматься еще не приходилось ни разу. Проблема в том, что все лошади в рыцарском вооружении.

– Такие лошади немало стоят, – сказал рыжеусый стрелец, мечтательно сощуривая рыжие же глаза. – Думаю, Бравлин с удовольствием у нас их купит.

– Нечто мы в такой беде продавать ему будем! – возмутился другой стрелец.

– А почему же не продать. Все рыцари потому и воюют, что на войне наживаются.

– Не будем, – прекратил спор сотник. – Не будем мы на беде Бравлина наживаться. А лошади князю сгодятся. Тем более, такие сильные. Слышал я, что он, если Карлу противостоять не сможет, хочет народ свой вместе с имуществом вывозить куда глаза глядят.

– Целый народ?

– Кто захочет, думаю…

Прерывая себя, Русалко поднял лук, и после короткого прицеливания пустил стрелу в шлем рыцаря в черных доспехах и на вороном коне, что прорвался через первые ряды вагров, поразив при этом несколько человек. Выстрел оказался точным. Стрела пробила шлем, в котором вместо забрала была только смотровая прорезь. Но попасть в прорезь было проблематично. А круглый шлем мог бы и послать стрелу в рикошет. Однако, Русалко рискнул, и шлем, в итоге, пробил. Точно так же выбирали себе цели, которые считали важными для помощи ваграм, другие стрельцы, пользуясь тем, что Русалко расположил сотню на возвышенности, откуда было видно сражение вплоть до середины строя.

– А у кого глаза получше моих? – громко спросил сотник. – Что там в центре происходит? Я никак не пойму…

– Вроде как, драться перестали, – сказал рыжеусый стрелец, всматриваясь туда же, куда и сотник. Стоят толпой. Почему – спросить у Бравлина надо. Надеюсь, хоть мириться не начнут.

– А чем тебе мир не нравится?

– Я не против мира. Но я солдат. А солдату на войне платят больше. Даже на чужой войне должно быть так. И даже, тем более, на чужой.

– Каждый видит войну по-своему… – вздохнул Русалко…

* * *

Долго дожидаться вестей из центра не пришлось. Вести разносились от воя к вою, от ряда к ряду, хотя ряды все давно перемешались, но франки разносили свою весть, вагры – свою, и не мешали в этом один другому, хотя лязг оружия, предсмертные хрипы людей, и ржание раненых конец создавали помехи, и мешали расслышать отдельные слова. Но были и те, кто вышел из боя в задние ряды, чтобы дыхание перевести, и дать рукам и плечам короткий отдых. Именно они, в основном, и становились переносчиками свежей информации. Они же, как водится, и договаривали свое. Люди любят добавлять свои подробности, даже в то время, когда сосед, которому эти подробности предназначены, уже передает их следующему в строю. Но смысл был понятен, хотя, как подумал Русалко, наверняка искажен, как всегда бывает при таком способе передачи, если только не передается одна короткая команда, которую исказить невозможно.

Но передалось главное. Оба войска остались без предводителей, которые сошлись в яростной схватке. Как передавала молва, пробежавшая по строю, воевода Веслав почти победил графа Оливье, и осталось только нанести последний решающий удар, для которого Веслав уже поднял меч, как его самого кто-то из франков ударил в спину топором. Раненого Веслава унесли вагры, а граф Оливье сам признал, что Веслав победил его, и сдался славянским конникам.

От таких известий франки, тоже их получившие, кажется, поникли духом, считая, что чей-то топор покрыл их позором, и лишил их такого предводителя. Вагры же, наоборот, возмутились предательским ударом, и стали драться с утроенной силой, как обычно и бывает при сильном гневе. И необычно быстро смяли ближайшие ряды франков, которые, казалось, совсем потеряли желание драться. Русалко же часто поглядывал на противоположный фланг сражения. Туда, видимо, пришла другая весть, потому что там, как сотник видел, франки теснили вагров так же сильно, как вагры теснили франков прямо перед глазами Русалко.