Великий мертвый - Андрей Степаненко

— Кто-кто, а уж ты помолчал бы, — обрезал его падре Диас; он прекрасно слышал, что и монах в совместной мольбе участие принял.

Понятно, что святым отцам все это не слишком нравилось, но ни разрушать солдатскую традицию, ни, тем более, связываться с Каталонцем, ни тот, ни другой не рисковал.

Да, по правилам, Каталонца следовало предать церковному суду, и, как говорили, тот уже попадал в руки инквизиции — еще в Кастилии. Но здесь он был неуязвим. Именно Каталонец лечил солдат заговорами и человечьим жиром. Именно Каталонец лучше всех мог раскинуть карты или даже кости и тут же выдать человеку все, что его ждет, — до деталей. И именно Хуан Каталонец подсказал солдатам перед заходом в каждый город ставить виселицу на тринадцать веревок. И это всегда приносило удачу.

Но главное, в отряде все знали: этому лекарю человека угробить, — что вошь меж ногтей раздавить, и потому Каталонец делал, что хотел.

А назавтра, после ночевки, как всегда, поутру, в самый сон, отряд ворвался в Тисапансинго. Только на этот раз выскочившими из домов вооруженными мужчинами занялись не арбалетчики, а семпоальцы.

— Так, — развернулся Кортес к нотариусу, — начинай зачитывать.

Ко всему привычный Диего де Годой вытащил потрепанную тетрадку с «Рекеримьенто» и начал:

— От имени высочайшего и всемогущего всекатолического защитника церкви всегда побеждающего и никогда и никем не побежденного…

Кортес привстал на стременах. Вооруженные арканами семпоальцы уже взяли самых сильных, самых желанных их кровавым богам воинов.

— Я, Эрнан Кортес, их слуга… — читал нотариус, — извещаю вас… что Бог, Наш Сеньор единый и вечный, сотворил небо и землю, и мужчину и женщину от коих произошли мы и вы, и все сущие в мире…

— Троих сюда! — махнул рукой Кортес. — Пусть слушают.

От колонны отделился Гонсало де Сандоваль с несколькими солдатами, и вскоре перед Королевским нотариусом стояли трое багровых от ярости и рвущихся из ошейников вождей.

— И избрал из всех сущих Наш Сеньор Бог одного, достойнейшего, имя которого было Сан Педро[18], — на одном дыхании шпарил нотариус, — и над всеми людьми, что были, есть и будут во вселенной, сделал его, Сан Педро, владыкой и повелителем…

Кортес оценил ситуацию и махнул арбалетчикам.

— Вперед! Добивайте остальных!

Арбалетчики тронулись и пошли.

— И повелел ему Бог, чтобы в Риме воздвиг он престол свой, ибо не было места, столь удобного для того, чтобы править миром…

«Черт! А хорошо на этот раз возьмем! — восхитился Кортес. — Тысячи две-три точно будет…»

— Один из бывших Понтификов… дал в дар эти острова и материки… со всем тем, что на них есть, названным королям…

И вот тогда из домов повалила главная добыча — женщины и подростки.

— Сантъяго Матаморос! — яростно выкрикнул Кортес. — Кавалерия, вперед!

— Бей мавров! — подхватили всадники, ставя лошадей на дыбы.

Бабы завизжали, похватали детей и, давя друг друга, рванули вдоль по улице — к площади, в самый центр мышеловки.

— Чтобы вы… по своей доброй и свободной воле, без возражений и упрямства стали бы христианами, дабы Их Высочества могли принять вас радостно и благосклонно под свое покровительство…

Стоящие, а точнее, повисшие в ошейниках вожди уже хрипели от удушья и бессильной злобы.

— И в силу изложенного я прошу вас и я требую от вас, чтобы, поразмыслив… признали бы вы католическую церковь сеньорой и владычицей вселенной…

— Ну что здесь у тебя?! — подлетел на взмыленном жеребце Кортес. — Дочитал?

— Немного осталось… — хрипло выдохнул Годой.

— Ладно, хорош! — махнул рукой Кортес и повернулся к удерживающим вождей на цепях солдатам. — Тащи их сюда! Пусть засвидетельствуют, что все по закону…

* * *

Добыча была немыслимо богатой. Нет, золота взяли немного, но рабы из горного сурового Тисапансинго были превосходны, — как на подбор! Кортес набил ими шесть каравелл — до отказа и отправил груз на Кубу. Да, приходилось ждать, но в прошлый раз каравеллы обернулись до Ямайки и обратно за месяц, и Кортес искренне молился, чтобы суда вернулись до того, как подтянутся войска Мотекусомы.

А потом случилась эта неприятность. Никогда не воевавший по одной стороне с маврами, взвинченный устроенной ими резней, падре Хуан Диас весь обратный путь до Семпоалы был не в себе. А когда празднующие победу союзники начали сотнями приносить пленных в жертву, святой отец напился, — как свинья. И то ли местная бражки из плодов агавы оказалась чересчур крепка, то ли падре Диас просто потерял меру, но вот в таком виде он и напал на местных идолов.

Кортес поежился; честно говоря, он тогда подумал, что теперь им — точно конец.

Едва семпоальцы увидели, как ревущий от ярости, залитый слезами и очень сильно нетрезвый святой отец крушит их богов, тут же его связали, намереваясь немедленно, в качестве искупления, принести в жертву. Понятно, что Кортесу пришлось вступаться, и дело дошло до самой настоящей сечи, и толстого вождя, а вслед за тем и всю его семью просто пришлось брать в заложники! Никогда еще Кортес не был так близко и к смерти, и к провалу всего похода.

А потом за дело взялась Марина. Кортес не знал в точности, что она говорила, но имя Мотекусомы и ссылки на взятых капитанами дочерей Семпоалы хорошо расслышал. И воины остыли, а через пару дней ожесточенных споров стороны сошлись на том, чтобы ту самую, оскверненную святым отцом пирамиду очистить от многолетних наслоений гнилой крови и передать под католический храм.

Но доверие все одно было подорвано. Люди стали бояться, капитаны напрочь отказались от пьянки, а Кортес по два раза в ночь проверял караулы. И лишь когда примчался гонец с известием о возвращении судов с Кубы целыми и невредимыми и — более того — с новостями, все с облегчением вздохнули.

* * *

До вождей смысл рассказанного гонцом дошел не сразу.

— Как это Тисапансинго пал?!

— Это так, — склонился потный, тяжело дышащий гонец. — Вот письмо.

Члены совета кинулись читать послание одного из ушедших в горы жрецов, а Мотекусома расстелил карту. Теперь столь трудно создававшийся его предками Союз был отрезан от моря двумя враждебными провинциями.

— Они уже у самых наших границ! — завопили вожди. — Мотекусома! Ты слышишь?!

— Да.

— Надо немедленно напасть! Тлатоани! Почему ты молчишь?!

Мотекусома поднял голову.

— Что пишет жрец? Породнился ли Тисапансинго с кастиланами?

— Да… — растерянно проронил Верховный судья. — Они отдали кастиланам восьмерых дочерей…