Казарма - Николай Наседкин

Ну вот, дружили мы таким макаром - тайком да крадучись. Только вижу, Галечка моя вытыкиваться начала. Ей уже семнадцать почти сравнялось расцвела, повзрослела, да и кровь в ней, видимо, заиграла. Поводы для ревности моей появились: она то одному улыбнётся, то с другим танцевать на вечеринке пойдет, то на меня ни с того ни с сего разозлится и начнёт сравнивать с другими...

К слову сказать - для Павла Ферапонтовича, - мы с ней дальше поцелуев и прижиманий пока не сдвинулись. Правда, раз, летом, когда я из Иркутска на щите возвратился, мы в первый вечер как с ума сошли. Она у бабки с дедом ночевала, и мы почти всю ночь в саду на лавочке под черемухой промиловались. От поцелуев захмелели. Я Галю первый раз такой видел: она сама целовала, кусала мои губы, прижималась ко мне и всё вздрагивала. Потом положила мне голову на колени, и мы опять целовались. Я сам не заметил, как рука моя скользнула по её шейке, а потом вниз, в полукружье выреза. И вдруг я услышал ладонью, как бьётся её сердце...

Галя замерла, но через мгновение положила ладонь на мою руку и прижала её сильнее к своему телу. Я наклонился и прошептал:

- Галь, я хочу поцеловать...

- Но ты же целуешь? - не поняла она. И спохватилась: - А-а-а... Но платье же? Как?

- Я разорву его!

Галя замолчала, вроде соглашаясь. Я уже схватился обеими руками за тонкое полотно, даже треск послышался... И тут: "Га-а-а-аля-а-а!" - бабуся её с крыльца кличет. Она прижалась ко мне, поцеловала несколько раз наспех и, шепнув: "Завтра в халатике буду!", -- исчезла...

Я вдруг запнулся и замолчал. Чего это я так расписываю? Меня неприятно поразил контраст в выражениях лиц у моих слушателей. Борис полулежал на подушке, смотрел куда-то мимо меня, на морозовые узоры окна, и во взгляде его, как мне показалось, застыло выражение снисходительной скуки. Зато Пашка, уже весь извертевшийся, сидел теперь снова по-турецки и словно сглатывал каждое моё слово приоткрытым ртом. В уголке губ его, с левой стороны, поблёскивала капелька слюны.

- Вот так, в общем, - тускло произнёс я и криво улыбнулся, - детские фигли-мигли...

- Ну! - вскрикнул Рыжий. - В халате-то припёрлась? Чё было-то?

- Не суетись, ничего особенного, - резко бросил я и решил назло всему и вся продолжать, но уже без картинок. Ради Пашки выворачиваться, что ли?

В общем, заканчиваю. Пришла мне повестка в армию, и Галя совсем взбунтовалась: ссоры - чуть не каждый день. То ли злилась на мою нерешительность, то ли заранее стыдилась, что не дождётся меня...

Перед праздником, 6-го ноября, в клубе были танцы. Я, как обычно, часов в семь, уже по темноте, подошел к её дому и бросил камешек в наше окно. Молчание. Я - ещё один. Калитка заскрипела, смотрю, вместо неё брат младший выходит, Витька.

- А Галька как ушла с обеда, так и нет.

Сердчишко кольнуло, но я ещё ничего не подумал, может - у подружки? Ну ладно, иду назад к Дому культуры. Прохожу мимо школы, навстречу -- парочка. Уже разминулись, как вдруг сердчишко опять - тук! Зрение-то у меня нестандартное, точно разглядеть не могу, а как бы почувствовал - она!

- Галя?

Ноль внимания.

-Галя!!!

Останавливаются. Я эдак крадучись подхожу, а сам молю Бога: хоть бы не она! Нет - она.

- Пойдём.

Она полуоглянулась на парня - здоровый, выше меня на голову - и небрежно ему говорит:

- Ты, Владик, иди, я сейчас догоню.

"Ничего себе!" - думаю. Тот отошел шагов на двадцать. Я зубы стиснул и довольно  тихо спрашиваю:

- Что это значит, Галя?

- Ничего не значит, - спокойно отвечает она. - Это -- мой брат двоюродный, из Ачинска. На неделю приехал. Меня тётя Катя попросила поразвлекать его, а то он никого не знает. Вот и всё.

- Всё?! А конкретные способы развлечений тётя Катя тебе не подсказала? - сорвался я. - Может, он не гулять под фонарями хочет, а ещё чего?

Она обидно смерила меня взглядом.

- А это мы с Владиком уж сами решим, чего нам хочется...

Я хотел подумать, что сейчас её ударю, но не успел -- она уже отшатнулась от смачной пощечины и закрыла лицо руками. Потом повернулась и так, с закрытым лицом, побежала. Парень рванулся ей навстречу, остановился и проскрипел:

- Сейчас, Галь, сейчас я его уработаю, гада!

Я шагнул к заборчику сквера и со скрежетом вырвал штакетину. Тот замялся и, совсем по-дурацки крикнув: "Ты подожди, подожди, я сейчас вернусь!", - повёл Галю, придерживая её по-хозяйски за плечи. Я ждал его почти час. Естественно, без толку.

На следующий день, после праздничной демонстрации я не стал, как обычно, скидываться, сказал приятелям, что заболел и побрел домой. пошёл почему-то не кратчайшей дорогой, через переулок, а свернул на улицу Садовую. Само собой, всё время о вчерашнем думаю, уже казню себя...

И надо же такому случиться: угораздило меня проходить мимо дома, где 10 "А", Галин класс, собрался праздник праздновать. Уже хатёнка эта позади осталась, слышу, меня окликают. Оборачиваюсь - Буча от калитки мне рукой машет. Буча этот, Кешка Бучнев, был одноклассником Гали, -- парень тупой и приблатнённый. Я с ним на уровне "привет-привет" знался. А за Бучей тот, Владик, маячит.

Буча хоть и здоров был, но трусоват, это я точно знал, а тот типчик накануне себя показал, и потому я спокойно стою и жду. Но не учёл, что праздник был, и что они уже поддатые изрядно. Буча, собака, семенит ко мне, перчатку на правую руку натягивает и для храбрости вскрикивает:

-Ты зачем Галю вчера ударил? Галю зачем вчера ударил?..

Я только подумал: "Неужели салага осмелится?" - как тут же взлетел, грохнулся спиной о землю и увидел свои ноги в облаках. Стало нехорошо.

- Буча, - сказал я тихо, глядя на него с земли. - Буча, эту секунду ты будешь вспоминать всю оставшуюся жизнь...

Буча и сам уже опомнился (он знал, что это не пустые угрозы), повернулся и засеменил обратно. Тот тип, к моему удивлению, за ним.

- Эй! - со злой весёлостью крикнул я, начиная подниматься. - Эй, Владик, а ты-то куда? Заманд-ражи-и-и-ировал!..

Подняться я не успел. Пинали от души. Буча от страха совсем ошакалел и суетливо пинал, стараясь попадать в живот. Тот же всё старался перебить мне нос или выпнуть глаза. Боль я ощущал не телом, а мозгом: дескать, меня бьют и мне больно. И было ещё жутко стыдно перед людьми, которые, разинув рты, маячили невдалеке.

Потом Буча как-то особенно ловко приложился прямо под вздох, я захлебнулся и провалился в горячую темноту. Последнее, что услышал - крик Гали...

Очнулся от её поцелуев и слез. Она стояла на коленях, поддерживала мою голову ладонями и стонала:

- Ой, ну что же это такое?! Что же они с тобой сделали!..

И вот в этот-то миг я и понял, что просто-напросто не могу жить без нее. Люблю её! Хотел сказать: "Поцелуй меня!", - но губ словно бы не было, и язык распух так, что давил на нёбо. Тогда я сам приблизил её к себе и прижался разбитым ртом к её плачущему лицу. А вдалеке уже заныла сирена "скорой", я ещё, помню, удивился -- за мной, что ли?

Вот так... Сломали они мне два ребра и левую ключицу, синяки я уж не считал. Провалялся в больнице больше месяца. Военкомат отсрочку, само собой, дал на полгода. Галю же как подменили: в больницу каждый день тайком от матери бегала, а когда выписался - оба минуты считали до вечера и потом до полночи расстаться не могли...

- Буче-то возвернул должок? - перебил Пашка.

- Да нет... Галя вроде ультиматума поставила: я, дескать, одна во всём виновата, хотела испытать тебя, и если хочешь, то на мне обиду вымещай хоть избей! Он, правда, и сам в больницу прибегал, прощения просил, а потом угощение выставил. Но мои друзья погоняли его в тот вечер - только ноги и спасли. Потом мне же его защищать от них приходилось...

Впрочем, чёрт с ним! Тут случилось то, чего Пашка с таким нетерпением ждёт.

Родители её укатили на Новый год к родственникам в соседний город. Это была огромная промашка со стороны тёти Фроси. Хотя они и Витьку оставили, но что мог сделать двенадцатилетний Витька, если это уже стало неизбежным, если мы уже настолько с ума сошли, что посреди улицы начинали целоваться, забыв обо всём и вся.

Одним словом, мы встречали Новый год в её доме. Втроём. Витька добросовестно сидел до двух ночи, но от бокала шампанского сомлел и в конце концов уполз в свою комнату. Ну и - случилось...

Потом перепугались страшно. Галя плакала навзрыд, рискуя разбудить Витьку, и всё причитала: "Что же теперь будет?!" Я её успокаивал, а у самого аж порченые рёбрышки ныли, как только о тёте Фросе вспоминал.

Короче, терзались мы, мучили друг друга страхом, а потом всё же осознали, что грех, как говорится, уже свершён и дeла не поправишь. Нацеловались ещё и уснули. Я её так и вижу чаще всего, вспоминая, - в своих объятиях, уснувшую, заплаканную и с улыбкой на распухших губах...

Я почувствовал щекотание в носу и поспешил закашляться. Борис, как я заметил, уже внимательно слушал и теперь деликатно отвёл взгляд в сторону. Пашка же нетерпеливо дожидался конца паузы.

Вот... А наутро после первой брачной ночи - немая сцена: открываем глаза и только, ещё сонные, губами друг к другу потянулись, слышим чавканье и бульканье. Вскидываемся - за столом сидит Витька, жрёт торт, лимонадом запивает и на нас вроде ноль внимания. Галя одеяло рванула на себя и аж взвизгнула: