Валтасаров пир - Роксана Гедеон

Вошел старик Брено. Поклонившись, он медленно поставил поднос с кофейным сервизом и горячим кофе на мраморный столик и так же степенно вышел.

– Этот проклятый лакей!.. Он чуть все не испортил!

Граф д'Артуа снова подошел ко мне, его руки вновь попытались обвиться вокруг моей талии. Я решительно отстранилась. Мне пришло в голову, что приход Брено не случаен. Он спас меня, этот старик. Спас от нового падения.

– Ну, не говорите, что вы все забыли, что на вас мои слова никак не подействовали…

– Я и не говорю, – произнесла я невнятно.

– Вы моя болезнь, Сюзанна. Я хочу вас, хочу, чтобы вы были рядом…

– И всегда к вашим услугам, – закончила я тихо.

– Пусть так. Но ведь вы кое-что припомнили, были взволнованы. В конце концов, нас связывает не только прошлое, но и ваш ребенок. Когда он родился?

– В сентябре, – солгала я, зная, что Жанно родился в июле.

– Значит, он вполне мог быть и моим сыном. Хотя, в сущности, меня это не интересует… Вы вернулись в Париж такая стройная, похорошевшая… А эта кожа – она кремово-медового оттенка…

Вот как. Наверно, граф д'Артуа не мог придумать ничего хуже, чем напомнить мне о Жанно. У меня мучительно засосало под ложечкой. Я уже ничего не чувствовала…

– Послушайте… Вы многое заставили меня вспомнить. Но не то, чего бы вам хотелось. Я была глупой и неопытной. Вы пользовались этим, как хотели. Вы совратили меня и никогда-никогда не интересовались, каково мне от этого. Вы думали только о теле… Вы удовлетворяли меня, но ведь я не животное, в конце-то концов! Из всех моих чувств вы давали пищу только тщеславию. Как же, любовница принца крови… Но ведь этого так мало. По крайней мере, для меня сейчас недостаточно.

Я говорила сбивчиво и горячо, не замечая, как он привлекает меня к себе, страстными поцелуями осыпает лицо.

– Я вовсе не хочу вас обвинять. Что было, то прошло. У меня нет на вас зла; может быть, и хорошо, что вы так многому меня научили… Но я не хочу, не желаю быть игрушкой… Неужели это так сложно понять? На свете есть много женщин, которые охотно станут вашими игрушками и будут вполне счастливы от этого. Найдите их и оставьте меня в покое…

– Но мне нужна ты, только ты!

– Не трогайте меня, я еще не договорила! Вы сейчас что угодно готовы сказать. Скажите еще, что вы меня любите… Я-то прекрасно знаю, отчего вы так меня осаждаете. Желание не играет в этом главной роли. Вы просто не можете, не хотите смириться с потерей своей любимой игрушки, не можете пережить мысль о том, что она принадлежит другому. В вас играет гордая кровь Бурбонов, и в этом вся причина. В ревности всегда больше самолюбия, чем любви…

Он почти не слушал меня. Как, впрочем, и всегда. Мои слова были ему неинтересны, он не считал меня умной и достойной внимания. Он распахнул на мне пеньюар, горячими губами припал к груди, его пальцы путались в моем нижнем белье. Это было похоже на экстаз, на непобедимое желание удовлетворить свои инстинкты…

– Избавьте меня от вашей похоти, вы слышите? Вместо ответа он сделал мне подножку и, рванув за руку, свалил на одну из тюльпанных грядок рядом с мраморным кофейным столиком.

Я уперлась локтем ему в грудь, тяжело дыша в пылу борьбы. Я не хотела кричать, однако и позволить ему торжествовать я тоже не желала – вся моя гордость восставала против этого. Он потерял всякий контроль над собой, а ярость и желание придавали ему отваги. Я поняла, что он готов на все, и, поразмыслив, сделала вид, что поддаюсь и мое сопротивление слабеет. Пока он пытался раздеть меня, я осторожно высвободила одну руку и принялась шарить пальцами вокруг себя. Поблизости, к сожалению, ничего не было, кроме комков земли, старательно размягченных садовником, – они рассыпались у меня между пальцами, едва я к ним притрагивалась. Платье у меня пропиталось соком раздавленных нежных тюльпанов и прилипло к спине.

И тут, к счастью, моя рука наткнулась на что-то круглое, гладкое и горячее – даже скорее обжигающее. Милый Брено! Это он, именно он принес нам горячий кофе и поставил кофейник прямо на мраморный столик.

Изловчившись, я ухватила кофейник за маленькую изогнутую ручку и, недолго думая, выплеснула горячий кофе прямо в лицо графу д'Артуа.

Он закричал, хватаясь руками за обожженное лицо, и мгновенно отпустил меня.

Тяжело дыша, я вскочила на ноги, лихорадочно отряхнула пеньюар от налипшей земли. Ярость душила меня, первое время я не могла произнести ни слова.

– Как… как ты посмела! Я – принц крови!

– Скажите лучше, как посмели вы!

– За это ты будешь в Бастилии!

– Ну да? Не советую вам быть так в этом уверенным!

Не глядя на него, я закрыла за собой дверь и живо взобралась по узкой лестнице на второй этаж. Сонной тишиной спален повеяло на меня. Исчезли все силы… Это утро было слишком утомительно. А впереди – длинный день. После свадьбы все будут ездить к нам отдавать визиты. Приемы, карты, танцы… Я в изнеможении прислонилась к стене.

По галерее шел Брено с подносом в руке. Поклонившись, он обеспокоенно посмотрел на мое грязное от земли платье.

– С вами все хорошо, мадам?

Найдя в себе силы улыбнуться, я кивнула.

– Все прекрасно, Брено. Впрочем, как всегда.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ОПАЛА

1

Был теплый май 1788 года, и Париж благоухал цветами, сиял чистым небом и яркими шпилями колоколен. В легком сиреневом платье и вышитой бисером накидке, в широкополой шляпе с приспущенной на лицо густой вуалью я шла по улице Катрфис, направляясь к Сене. Я была совершенно одна, затерявшаяся в толпе прохожих. Меня никто не сопровождал. Любой придворный из Версаля, встретив меня на улице, непременно подумал бы, что новоявленная принцесса д'Энен, не успев выйти замуж, уже живет по законам адюльтера.

Но у меня не было любовника, и спешила я не на свидание с ним. Я шла к Паулино, встреча с которым была назначена на пять вечера у монастыря святого Бенуа.

Я чувствовала себя удивительно легко и свободно и летела по улицам как на крыльях. Мне не хотелось нанимать экипаж. Приближался вечер, и из окон домов доносились запахи скорого ужина. Было душно, и вода у водоносов подскочила до целого су за стакан. Окна почти везде были распахнуты; на подоконниках цвела герань и стояли клетки с канарейками. Дикий виноград уже начинал виться по стенам домов.

Я расточала улыбки всем, кто удостаивал меня взглядом. Мне казалось все таким знакомым, милым, родным, я была в восторге от того, что снова оказалась в Париже и Париж принял меня так дружелюбно. Эмманюэль уехал в провинцию, отец больше не докучал мне, сердце мое не было затронуто никакой любовью, и даже жгучая боль от разлуки с Жанно стала глуше. Словом, душа моя была почти умиротворенной. Впервые за несколько месяцев мне хотелось петь – к примеру, даже этого «Милого Августина», что пиликал на углу шарманщик. Услышав звуки музыки, я прибавила шагу и замурлыкала песенку. Взгляды встречных мужчин говорили мне, что я привлекательна.