Корабли уходят к планетам - Юрий Маркович Зарецкий

к поверхности Венеры.

Иногда появлялась жутковатая мысль, что какая-то давно исчезнувшая цивилизация либо прилетавшие инопланетяне знали, что за условия царят на планете: уж больно совпадало понятие ада с венерианской «жизнью».

Если продолжить кривые температур и давлений, построенные по измерениям станций «Венера-5» и «Венера-6», только что завершивших полет, и считать, что и дальше изменения будут соответствовать адиабатическому закону, то у поверхности планеты можно было ожидать давление порядка 100 атмосфер и температуру около 500 °C. Итак, температура в полтыщи градусов, когда плавятся цинк, олово, а давление, как на километровой глубине океана. Чем не ад? И такой ад предстояло покорить.

Несмотря на полученную достоверную информацию о планете, никто не мог поручиться, что для глубинных слоев и у самой поверхности принятая модель строения атмосферы верна. А чтобы получить ответ на принципиальные вопросы: какова природа атмосферы планеты, ее эволюция, отчего возник столь необычный тепловой режим, почему удивительно различны структуры атмосферы Земли и Венеры, — необходимо было проникнуть на саму поверхность. Ну, а чтобы дойти до поверхности, работать на ней и иметь при этом определенный запас прочности, решено было создать новый спускаемый аппарат, способный выдержать внешнее давление до 180 атмосфер — почти в 7 раз (!) больше, чем мог выдержать предыдущий шар — и температуру до +530 °C — соответственно в 1,7 раза выше.

Первая же прикидка показала, что для нового аппарата абсолютно необходимо изыскать массу на сто килограммов. Но как это сделать, когда при разработке предыдущих станций уже выжали казалось бы невозможное. Отработанную серийную ракету-носитель трогать нельзя. Можно взяться лишь за четвертую ступень — ракетный блок, выводящий станцию с околоземной орбиты на траекторию к планете, — за орбитальную часть станции и, наконец, пересмотреть всю компоновку самого «шарика». Один из журналистов, наблюдая на предприятии за нашей работой, остроумно заметил: «Говорят, Хемингуэй всегда работал стоя. Это помогало ему избавляться от лишних слов. Мне кажется, что вы с радостью стояли бы даже на головах, если бы это помогло сбросить лишние граммы с конструкций».

На досках объявлений появился приказ: «В целях привлечения изобретателей и рационализаторов к решению первоочередной задачи — уменьшению массы конструкции станции при сохранении надежности, качества и технологичности изделия — Приказываю: Объявить конкурс по снижению массы…»

В этот острый момент решающую роль сыграл опять-таки Георгий Николаевич. Он пошел на риск, правда, технически обоснованный. Прежде всего он решил снять телеметрическую и траекторно-измерительную аппаратуру с четвертой ступени, что дало уже немалый выигрыш. Он рассуждал так: ступень отработана неплохо. Если откажет, то, допустим, по телеметрии установим причину, но нам от этого легче уже не будет. А траекторию?.. Ее построим по данным самой межпланетной станции. Таким образом, несколько десятков килограммов уже есть. Затем добрались до орбитальной части, той, что доставляет спускаемый аппарат к атмосфере планеты. Несколько килограммов выжали и из нее: к этому времени научились точнее проводить выведение, ориентацию и коррекции, а следовательно, можно было пойти на уменьшение запасов топлива и рабочего тела. А потом взялись за спускаемый аппарат…

Николай Иванович Власьев, молчаливый, выдержанный, инженер-проектант, был прирожденным компоновщиком. Надо было обладать дьявольским терпением, необыкновенной усидчивостью, чтобы раз за разом компоновать и перекомпоновывать приборный отсек спускаемого аппарата, биться за каждый кубический сантиметр объема. Когда ни зайдешь в проектный зал, всегда видишь у окна слева Николая Ивановича, склоненного над чертежом, в черных «бухгалтерских» нарукавниках. Чуткие, как у музыканта, руки Власьева постоянно что-то кропотливо и скрупулезно измеряют. Уверен, и в век автоматического проектирования такие руки будут необходимы.

Затем за дело взялись конструкторы, технологи. Всякий «жирок» и лишнее «мясо» безжалостно срезаются, остаются только «кости» да «мускулы» конструкции. Искусство рабочего. Культура рабочего. Как важны они! Еще на конструкторском макете они просмотрели и прощупали каждый кронштейн, каждый болт, каждый кабель и жгут. Можно срезать пару ниток резьбы болта — срезали, можно хоть на несколько сантиметров укоротить жгут — укорачивали; отпиливали выступающие на три-четыре миллиметра кронштейны. Из миллиграммов складывались граммы.

На стапелях — новые «Венеры». Сначала технологические. Двойники. Разворачиваются кисовские испытания.

…Не надо было обладать особой прозорливостью, чтобы предугадать: теперь на пути создания новой станции станут и новые препятствия: 180 атмосфер, +530 °C, и не в простой, а в углекислой среде. Так оно и оказалось.

Все началось с сотворения ада. Адову камеру назвали просто: КВД — камера высокого давления. В ней напрочь обугливались «вылизанные» машины. Исчезали, испарялись, словно их не было и в помине, наружные приборы. Смежники, когда открывали камеру, от удивления беспомощно разводили руками:

— Где же мой блок?

— На давление испытывали?

— Испытывали.

— На тепло?

— Испытывали.

— В углекислой среде?

— Да испытывали же!

— А все вместе?

— Где же нам такую камеру взять? Она же в единственном экземпляре!

— То-то же! Ищите новые сплавы.

— Придется, — горестно вздыхали специалисты.

Дорабатывали конструкцию. Приборы. И вновь «лезли» в «пасть дракона». Горела обшивка, жар прорывался внутрь. Уже на подходе к испытаниям были летные машины, а мы все еще испытывали огневые. Молодой начальник КИСа, сменивший Базова, хватался за голову:

— Когда же, наконец, мы разделаемся с ними?

— Ничего, Сережа, прорвемся, — успокаивал его Крупнов. И опять эксперименты, испытания, ошибки поиска и вновь испытания.

— Сколько же мы будем искать? Когда кончим ошибаться?

Семен Крупнов философски изрек:

— Новое не бывает без творчества, творчество не бывает без поисков, поиски не бывают без ошибок.

— Что же, вы оправдываете ошибки? Философия: отрицательный результат — тоже результат! — нам не подходит.

— Я не оправдываю. Я объясняю.

* * *

А «семерка» все-таки прорвалась. Прорвалась к самой поверхности планеты.

Но радость наша была омрачена. И мы не чувствовали себя победителями. Скромно отреагировала на завершение полета и наша печать. И только искреннее признание крупнейших зарубежных ученых, выразивших неподдельный восторг по поводу того, что русские смогли создать аппарат, способный работать в столь экстремальных условиях, несколько скрасило наше огорчение.

Но давайте все по порядку. Что же произошло со спускаемым аппаратом?

Накануне «привенеривания» ничто не предвещало опасности. Состояние станции было нормальное. Некоторые ходили по НИПу радостно-возбужденные, предвкушая близкий успех, но только не испытатели и старые «волки» — управленцы… Итак, последний сеанс…

— Сигнал устойчивый! — звучит голос радиста.

Ясно. Парашют раскрылся. Сейчас должны заговорить телеметристы.

Они поведут репортаж. Вот-вот прозвучит: «Температура… Давление… Параметры…»

Но что такое? На ленте… абракадабра. Странно, сигнал устойчивый, а пишется — не поймешь что. Мы знаем, что парашют сделан небольшим, чтобы поскорее проскочить атмосферу и подольше посидеть на поверхности. Скоро посадка. Еще есть надежда: аппарат тряхнет и запись восстановится.

— Сигнал упал!.. Возрос!!!