По стопам «Вечного Жида» - Феликс Кандель

Однако и Кащей Бессмертный не избежал гибели.

В другой русской сказке солдат загнал Смерть в волшебную котомку, пригрозил утопить ее в болоте, и, чтобы освободиться, Смерть пообещала ему тридцать лет жизни. Прошли годы, она снова явилась за солдатом, но он обманом завлек ее в гроб, захлопнул крышку, сбросил гроб в реку, и течение унесло его в море.

"Много годов прошло, а Смерть всё носит по морю. Народ живет припеваючи, солдата славит".

Джонатан Свифт, из книги "Путешествия в некоторые отдаленные страны света Лемюэля Гулливера" (1726 год). Знаменитый путешественник посетил также остров Лаггнегг, где жили бессмертные струльдбруги, и отметил в путевых заметках:

"Собеседник сказал мне, что время от времени, впрочем очень редко, у кого-нибудь из лаггнежцев рождается ребенок с круглым красным пятнышком на лбу… Это служит верным признаком, что такой ребенок никогда не умрет… В восхищении я воскликнул: Счастливая нация, где каждый рождающийся ребенок имеет шанс стать бессмертным!.."

Гулливер размечтался о том, какие возможности появятся у него, стань он бессмертным, каких добьется успехов в изучении наук и искусств, затмив всех своей ученостью. "С течением времени я привык бы относиться равнодушно к смерти друзей и не без удовольствия смотрел бы на их потомков, вроде того, как мы любуемся ежегодной сменой гвоздик и тюльпанов в нашем саду, нисколько не сокрушаясь о тех, что увяли в прошлое лето".

Собеседник разъяснил Гулливеру, что придуманный им бессмертный "образ жизни безрассуден и нелеп, предполагая вечную молодость, здоровье и силу… Но здесь, на острове Лаггнегге, нет этой бешеной жажды жизни, ибо у всех перед глазами пример долголетия – струльдбруги…

Почти до тридцатилетнего возраста они ничем не отличаются от остальных людей; затем становятся мало-помалу мрачными и угрюмыми, и меланхолия их возрастает до восьмидесяти лет… По достижении этого возраста, который считается здесь пределом человеческой жизни, они не только подвергаются всем недугам и слабостям, свойственным прочим старикам, но бывают еще подавлены страшной перспективой влачить такое существование вечно…

При виде похорон они ропщут и жалуются, что для них нет надежды достичь тихой пристани, в которой находят покой другие… В девяносто лет у струльдбругов выпадают зубы и волосы; в этом возрасте они перестают различать вкус пищи, едят и пьют всё, что попадается под руку, без всякого удовольствия и аппетита. Болезни, которым они подвержены, продолжаются без усиления и ослабления. В разговоре они забывают названия самых обыденных вещей и имена людей, даже ближайших друзей и родственников…

Они не способны развлекаться чтением, их память не удерживает начала фразы, когда они доходят до ее конца; поэтому они лишены единственного доступного им развлечения… Рождение каждого из струльдбругов служит дурным предзнаменованием…"

И далее, из записок Гулливера: "Читатель легко поверит, что после всего увиденного и услышанного мое горячее желание быть бессмертным значительно поостыло".

АВТОР НЕДОУМЕВАЕТ

А что же Вечный жид? Не струльдбруги, выдуманные писателем, не Кащей Бессмертный из сказки и не бездушный глиняный чурбан, а бессмертный странник из мифов и легенд?

Путь его долог.

Путь бесконечен.

И если поверить, что он действительно существовал, не пришел ли Агасфер в двадцатый век, не стал ли вместе с другими евреями узником Бухенвальда или Треблинки, жертвой "окончательного решения еврейского вопроса", который осуществляли нацисты?

И если он вечен, этот Вечный жид, не выжил ли он и в лагере смерти, чтобы поведать миру о страданиях народа?

Всеволод Иванов, из рассказа "Агасфер" (Москва военной поры, лето 1944 года):

"Это был человек среднего роста с тонкой и длинной головой. Он дышал тяжело и пошатывался от усталости и, может быть, истощения… Платье на нем словно распухло и похоже было на волокно гнилой и растрепанной временем веревки. Платье хранило название, но не предназначение. Пахло от него прелым; плохо пахло…"

Вечный жид сказал герою рассказа: "Я космополит и не прописан нигде… Я даже сидел в гитлеровском концлагере, правда, недолго. Мне ведь нельзя задерживаться на одном месте. Я иду".

Во все века уходили евреи.

Уходили, никуда не придя. Приходили, чтобы уйти снова. Оставались на время, уходили навсегда. Потому что приходить было некуда.

Даже те, кто оставался, уходили во снах.

Ушедшие – во снах возвращались.

Они брели по миру – Агасферы, "вечные жиды", везде неприкаянные и везде нежеланные, прилепляясь корнями к очередной земле, рожая на ней детей, закрывая глаза старикам, оставляя на пути родные могилы.

В восемнадцатом веке, почти за двести лет до нацистских лагерей смерти, странствовали по городам и местечкам Украины и Польши два брата, рабби Зуся и рабби Элимелех, распространяя среди евреев хасидское учение.

Однажды они заночевали в маленьком городке возле Кракова, но внезапно почувствовали беспокойство, ими овладело неудержимое желание как можно скорее покинуть то место. И хотя было уже темно, они немедленно ушли оттуда и провели ночь в дороге.

Название этого городка – Освенцим.

Добавления, без которых не обойтись

Вечножители иных народов – было их немало, но назовем лишь некоторых.

Красавец Ганимед из греческой мифологии, сын нимфы и царя Трои. Пас отцовские стада на склонах гор, но спустился на землю Зевс в образе орла и вознес Ганимеда на Олимп. Ему даровали вечную юность, и он стал виночерпием на пирах богов, подавая им нектар и амброзию.

Лукиан, греческий писатель второго века новой эры. В его "Диалогах" Зевс говорит Ганимеду: "Ты не будешь больше человеком, а сделаешься бессмертным, звезда одного с тобой имени засияет на небе, – одним словом, тебя ждет полное блаженство". (Ганимед – так назван один из четырех спутников Юпитера, обнаруженных Галилеем в 1610 году.)

Борис Пастернак:

Я рос. Меня, как Ганимеда,

Несли ненастья, сны несли.

Как крылья, отрастали беды

И отделяли от земли…

Эндимион – тоже из греческой мифологии. Отличался необыкновенной красотой, а потому пожелал навеки уснуть, чтобы оставаться юным и бессмертным, – Зевс погрузил его в глубокий вечный сон.

Великан Амирани – герой грузинского эпоса. Обладал неутомимостью волка и силой двенадцати пар быков; обучил людей добыванию огня и обработке металлов, боролся с богами, за что они приковали его – подобно Прометею – к скале. Орел клюет печень Амирани, верная его собака лижет цепь, чтобы ее истончить и освободить хозяина, но появляются кузнецы и укрепляют цепь.

Абрскил – герой абхазского эпоса, которого верховный бог приказал приковать с конем к железному столбу. Век за веком Абрскил расшатывает столб, но когда он почти освобождается, на столб садится крохотная трясогузка. Абрскил замахивается на нее молотом, птичка улетает, а молот ударяет по вершине столба и вгоняет его в землю еще глубже.

Лю Хай из китайской мифологии проглотил пилюлю вечной жизни, превратился в журавля и улетел на небо, а Сюй Чжэньцзюнь вознесся на небо вместе с домочадцами, петухами и собаками. Бессмертный Жун Чэн восполняет свои силы во время полового акта, а также возвращает молодость, восстанавливает у стариков цвет волос, вставляет выпавшие зубы.

***

Самири из мусульманской мифологии. Во время скитания евреев по пустыне он создал для поклонения золотого тельца, за что Моше проклял его. С тех пор Самири блуждает по земле подобно дикому зверю, пугая людей; они стирают следы его ног, а он кричит, остерегая: "Не дотрагивайтесь до меня!" Его называли "вечно движущимся"; матросы-арабы видели, как поднималось над водой морское чудовище с лицом человека, – может, это и был Самири?

У народов, населяющих острова Океании, существует поверье: в давние века люди умели сбрасывать кожу, как змеи, и омолаживаться, но затем они утратили эту способность и стали смертными. В мифах африканских народов сказано: люди проспали обещанное им бессмертие и начали умирать.

***

Дикий Охотник в европейской мифологии – бессмертный предводитель призраков, проносящийся по небу со сворой собак; его свита – демоны и души грешников, обреченные на вечное преследование дичи. Они скачут на черных конях, их собаки с огненными глазами выдыхают пламя и дым. Дикая Охота – предвестник войны и эпидемии; встреча с ней приводит к потере рассудка или к гибели.

Людвиг Тик, немецкий поэт девятнадцатого века. Из стихотворения "Дикий охотник":

Лети же, охота, препятствия прочь!

Победа за нами, пусть царствует ночь!

Того, кто пугается воя и лая,