Недоумок - Ксения Кривошеина

Ирэн, при всей вынужденной любви к щам и каше, никогда не смогла привыкнуть к эмигрантским друзьям своего супруга. Разговоры за столом хоть и велись по-французски, но на совершенно чуждые ей темы, чаще всего они походили на масонские заговоры, решалась политика будущей России, состав правительства, кто с кем, кто против, кто друг, а кто враг. Ирэн было скучно и страшно, а потому однажды она сама предложила Сержу встречаться со своими друзьями в ресторане каждый четверг. (После распада СССР кое-кто из них уже побывал в Москве, а некоторые даже совершили паломничества по монастырям.)

Перелистывая семейные альбомы, вглядываясь в пожелтевшие фотографии, граф частенько вздыхал: «Ах, какие благородные лица, таких уж нет». Под каждой из них подпись с именем, датой рождения, смерти, родословную семьи Сергей Сергеевич выучил назубок. По рассказам родителей он знал, что в СССР у них есть родственники, правда, доходили слухи, что кое-кто из них был арестован и сгинул в лагерях, но были и такие, которые выжили, хотя связь с ними так и не наладилась. Письма из СССР в Париж писать было опасно («родственники за границей»!), а получать «из-за бугра» — еще страшней. Теперь наступили другие времена, и Сергей Сергеевич стал подумывать о наведении русских семейных мостов.

Огромная барская квартира графа была настоящим музеем. Предметы подобраны с большим вкусом, много старинных гравюр на стенах, семейные портреты, севрский фарфор, ампирная мебель. Вся атмосфера этой квартиры, где они с супругой прожили около сорока лет, дышала богатством, обжитым уютом и роскошью, множество изящных безделушек напоминали им не только о предках, но и о путешествиях. Выйдя на пенсию, он не умирал со скуки: кроме встреч с друзьями за бриджем, походов в ресторан, ежедневного чтения английских и французских газет и пеших прогулок, у него была одна страсть, подавить которую он не мог ничем — он обожал казино.

Граф страдал настоящими игорными запоями, зеленый ковер его гипнотизировал, он много проигрывал, реже выигрывал, остановиться не мог, а потому жене врал, что всегда срывал «джэк пот».[6]

Когда они жили в Женеве, то почти каждый день после работы Серж садился в автомобиль, пересекал границу с Францией и через пятнадцать минут оказывался в знаменитом местечке Дивон, этакой микромекке Монте-Карло. Как только он переступал порог казино, начиналась его вторая жизнь. «Одноруких бандитов»[7] он не признавал, играл только на зеленом сукне. Особая шуршащая тишина, мужчины, женщины разного возраста, богатые и не очень, арабские шейхи, итальянские мафиози, женевские пенсионеры, случайные туристы… Толстые шейхи с гаремом развлекаются тем, что проигрывают миллионы, а когда выигрывают, кидают через плечо, как кость собаке, одной из жен «плак д'ор»,[8] она ловит на лету миллионный выигрыш, и он исчезает в глубоких карманах чадры. Странно, что мужчины на красивых женщин внимания не обращают, а они вьются только за спинами удачников, им иногда тоже, как кошкам рыбка, перепадают фишки, но шейхи кидают только своим «барышням», зачехленным. Кое-кто из игроков пытается делать ставки сразу на нескольких столах, у всех своя манера, нужно успеть, седьмым чувством уловить счастливый номер. Все глаза устремлены на зеленый ковер, напряженное ожидание, крупье бессознательно ловким движением запускает шарик, рулетка беззвучно вращается, десятки глаз следят, будто собирают последние силы перед броском, противно холодит под ложечкой, глоток виски, затяжка, кто-то в последнюю секунду делает ставку. Крупье отстраненным голосом: «Господа, ставок больше нет… Вышел номер 15, нечетная, черная…» Вдруг повезет? Но шарик с костяным лязгом падает на другой номер, разноцветные кружочки сгребаются лопаточкой, перед счастливцем вырастает пирамидка.

Игра затягивает, как любовный омут, остановиться невозможно, нужно победить, перебороть неудачу… Только в этом исчадии ада понимаешь, что большая игра важнее секса!

Сергея Сергеевича здесь знали все, более того, не только встречали шампанским, но даже когда он проигрывался в пух и прах и наличных денег уже не было, от него принимали чеки. Зато, когда он выигрывал, щедрее игрока было трудно сыскать, направо и налево сыпались чаевые, шампанское лилось рекой, угощались все подряд.

Ирэн, конечно, знала все! Но ради собственного покоя смогла убедить себя, что Серж всегда в выигрыше, о чем постоянно хвасталась друзьям. Однажды за вечер он проиграл двести тысяч франков. Вернулся под утро сильно навеселе, с огромным букетом роз и бутылкой шампанского. Ирэн сразу поняла, что дело плохо, но виду не подала. Вот какая она была мужественная женщина!

Все это было так давно, что сорняком поросло. Сейчас уж было не до рулетки и не до ночных безумств. Несмотря на преклонный возраст, граф Б. сохранил бодрость и любовь к пешим прогулкам. Каждый день, при любой погоде, в течение двух часов, вооружившись палкой с костяным набалдашником или зонтом-тростью, он мерил мостовые Парижа. Граф ходил один, так лучше думалось, а красота города, веселая суета парижан и туристов всегда поднимали настроение.

Сегодня он свою прогулку отложил, потому что к завтраку ожидался приезд гостей.

Они с женой волновались, это было настоящим событием в их жизни — русские родственники из Германии!

С утра граф пребывал в приподнятом настроении, одет по последней моде, в легкий итальянский пиджак, вместо галстука шелковый шейный платок, Ирэн в очень скромном и очень дорогом платьице от Диора хлопотала вокруг стола. Сергей Сергеевич, сидя в глубоком кресле, просматривал кипу газет и как бы машинально тихонечко напевал: «Бойтесь женщин, бойтесь женщин, господа, ведь у них между ног есть п…а. Ха, ха, ха…»

— Фи, Серж! Я умоляю Вас, оставьте эти армейские шуточки. Подумайте, что сейчас к нам придет молодая, скромная пара, а Вы настроены несерьезно и несете черт знает что!

Граф своего фривольного настроения совсем не стеснялся, впрочем, так же как и философского безделья. Он гордился своими прошлыми победами на сердечной ниве. А разные словечки и шутки он обычно отпускал, находясь в бездумно-радужном настроении. Неожиданное появление родственников всколыхнуло эмоции.

— Ирэн, душка, не обращайте на меня внимания. Я волнуюсь… плесните-ка мне немного виски со льдом.

* * *

Они появились на пороге квартиры, как два побитых градом котенка. Они втекли в уют, тепло и достаток. Им сразу все понравилось.

«Слушай, я ошалела. Мы где? В раю? — незаметно зашептала Мирочка. — А сколько красивых вещей. Как в музее!» Описывать ее представление о рае не стоит, он состоял всего лишь из богатства, чистоты и ласки старичков, но это было полной неожиданностью. Можно было ожидать каких угодно родственников, но не таких!

Поначалу было непонятно, как себя вести, куда сесть, нужно ли разуваться. Оказывается, в таком доме это не принято, хозяйка сказала, что у них не в мечети, повела в гостиную, навстречу поднялся очень симпатичный старикашка со стаканом в руке. Восторги, объятия, приветливые слова, их усадили на роскошный диван, и они утонули в шелковых подушках.

— А почему, позвольте спросить, Вас зовут Шурик? — со смешным картавым акцентом обратился к ним граф. — Это что за имя?

— Ну так это от Александра, Саши… Меня так с детства кличут. Бабуля московская и дед меня всегда Шуриком называли. Говорили, что это нежнее, чем Александр. А еще они мечтали всегда о внучке, хотя у них есть одна, ее Ланочкой зовут, но потом с ней одна история вышла… — Тут Мира сильно надавила каблуком на его ногу, и он понял, что дальше лучше не продолжать.

— Как странно, а мне тоже нравится имя Александр. В этом есть нечто воинственное, мужественное. Ведь и у французов есть такое же имя, — Ирэн хлопотала вокруг апперитивного столика и с нежностью поглядывала на застенчивую парочку. — А тепер, Серж, мы должны выпить шампанского в честь нашего знакомства и восссоединения семей!

Шура залпом опрокинул бокал. На голодный желудок и после ночного перепоя кислая французская» шампуза» ударила в голову. Стало приятно, будто Боженька босыми ножками пробежал по душе.

Разговаривать было трудно, да и не о чем. Он вспомнил, как много лет назад приехал к отцу в Ленинград и совершенно не понимал их языка, а тем более разных заумных тем. Вот и теперь ему было неловко в присутствии этих старичков. Может, оттого, что эти «осколки» с акцентом говорят? Хотя нет, что-то тут другое. Таких людей он видел впервые: вроде бы и русские, а на самом деле иностранцы, жесты и манеры, как во МХАТе, держатся не надменно, а просто, как наши интеллигенты, обставлена квартира, как в Эрмитаже, а у тех все венгерские гарнитуры да рухлядь с книгами. Интересно будет с Мирочкой все это обсудить.

Уже за огромным обеденным столом он рассказывал об отце — только хорошее, о бабке — только положительное, о своей творческой судьбе — только несчастное. Мирочка прибавила к рассказам ужасы выезда из СССР, отравление, унижения, рабский труд и прозябание в низших эмигрантских кругах Германии и… Израиля. Старички всему удивлялись, особенно когда услышали рассказы о бедности, они в этих странах бывали, ездили на вагнеровские оперы в Германию, а совсем недавно посетили Израиль и с восторгом вспоминали о поездке. Мира-Шура пучили глаза и не могли понять, как можно восхищаться немчурой и государством Израиль.