Время Перемен - Анвар Кураев

радуется. Некоторые с луками, а вон, в задней телеге, копья свалены на случай чего. Ко всему готовые свирепые горные задиры. Аж гордость берёт за такой отряд!

Только баба всё портит: идёт, вон, с кислыми щами, да молчит, рыба вяленая. А как скажет чего, так всё его уколоть норовит. Неловко перед своими людьми, нужно бы проучить маленькую дрянь. Ведёт себя, словно и не вождь перед ней, а охотник какой. Он решил, что уж на следующей перевязке задаст ей как следует. Что он, зря четвёртый, что-ль?

— Эй ты, перевяжи меня!

Баба боли зло посмотрела:

— Меня Изергиль зовут! И вообще, рано ещё.

— Дальше тропка под горку, не до твоей перевязки будет. И не перечь вождю, — грозно зыркнул Тром и крикнул отряду, — Стоять! Привал. Кто хочет ссать, срать, или ещё там чего, самое время сейчас.

Горцы расселись на земле, некоторые разбрелись по кустам, а девчонка склонилась над его ногой, развязывая на ней тряпки. Лучше бы он старуху взял, честное слово. Нужно сломить дуру, и сейчас момент не хуже других:

— Эй ты, смотри, без ноги меня оставишь, так я тебя прибью, поняла? Целительствуй как следует.

— Без ноги не прибьёте. А насчёт целительства — я ведь не только вылечить, но и извести могу. Паршивого вождя, например…

— Заткнулась! — Тром сильно толкнул её рукой. Невесомая, баба боли отлетела назад и сильно ударилась о борт телеги. Голова откинулась, вырвался стон. Тром поднялся и навис над ней:

— Держи свой язык на привязи и не порть мне порядок в отряде, а не то казню!

— Чем же я его порчу? Я вообще не воин, не из отряда!

Горцы повскакивали, во все глаза глядя на перепалку, и ждали, что будет дальше. Тром говорил громко, чтоб все слышали:

— Смотри-ка, глупая девка, вот близнецы, — он указал на двоих низеньких крепких воинов с широкими плечами, — Оба десятники, командуют людьми. Воины верные и смышлёные. Приказы выполняют, не перечат чуть что, вождя уважают. Да только если я тебе дерзость спущу, они запомнят: вождь такое проглотил. Значит, не так он твёрд, раз бабу приструнить не может. И остальные запомнят. Спущу ещё раз — судачить начнут у костров. Ну а на третий раз как бы кто из воинов проверять не начал, где пределы моей мягкости. А когда в отряде борьба за власть — погибель такому отряду!

Он вытащил меч. Во взгляде девки остался только страх. Тром уже ставил таких на место и знал: до определённого момента наглецы и не думают, что вот сейчас их могут зарубить.

— Я всё тебе разжевал и жду верного ответа, но поторопись, — слова разнеслись далеко. Отошедшие воины повыскакивали из кустов, проверяя, что стряслось.

— Простите меня, вождь, этого не повторится, — грубиянка запихнула гордость подальше. Пришлось: лучший тут Тром.

Он убрал меч в ножны и сел:

— Продолжай.

Люди расслабились, некоторые даже шумно выдохнули. Молодая баба боли тут же подскочила и занялась раной.

— Ты стал бы спорить с вождём? — спросил один близнец другого.

— То тебе сподручней — и так недолго осталось, вона, песок сыплется. А я ещё пожить хочу.

Раздались робкие смешки.

Старший близнец пихнул младшего:

— Я ещё в самом соку, а у тебя молоко на губах не обсохло.

Опять смех.

Тром и сам улыбнулся. Отличные десятники, да ещё и на шутки горазды. Всегда спокойнее с ними.

Изергиль затянула повязку и спрыгнула с телеги.

Марк на лошади поравнялся с повозкой. Склонился, и со смешинкой в голосе прошептал ему на ухо:

— Дитя запугал, не стыдно тебе?

— Пусть не дерзит.

— Не смотри, что ей семнадцать. Как ты начинаешь, так она продолжает. Весна. Её разозлить сейчас — что пальцами щёлкнуть…

— Видел, как меч ей быстро ум вернул? Значит, и по весне соображать может, коли припечёт.

Изергиль молча шла поодаль, хмурая и напряжённая.

— Друг, попробуй добром в следующий раз. Интересно, что будет?

— Посмотрим, Марк, посмотрим…

Они уже одолели половину спуска, когда увидели своего разведчика на дороге. С ним шёл долговязый воин при копье. Кольчуга сидела на нём свободно из-за худобы. Соломенные волосы торчали в разные стороны. Что-то знакомое было в нём.

Тром негодовал, что придётся предстать раненым перед посторонним. Он и так досадовал, что перед своими выглядит убогим калекой с больной ногой, а тут чужак.

Двое подошли к отряду, и разведчик представил соломенного:

— Вождь, это Ежи, главный десятник местной деревни. И у него есть просьба, — потом воин повернулся к чужаку, — Перед тобой Тром, великий поединщик, четвёртый из великой сотни!

— Я помню, как вас с Марком сделали десятниками, — ответил худой, — Много вонючих низинников вы тогда порубали. Так и думал, высоко летать будете, но чтоб вождём… Поздравляю!

— Под Северной Рудней, да? Ты тоже своим копьём проткнул кое-кого в тот раз, припоминаю. С чем пожаловал? — Тром не вставал, так и катился в телеге, а соломенный шёл рядом.

— Целый вождь, надо же… — ещё раз удивился он, — Окажи честь моей деревне: сегодня испытываем детей, кто к чему гож. Рассудишь? Очень охота мне показать людям из лучших, что в деревне нашей делом заняты. Время скоро к вечеру, так у нас на ночлег станьте. Для нас честь.

— Отчего не рассудить? Дело доброе. Марк, что думаешь?

Здоровяк покачивался в седле чуть позади:

— Далеко ли деревня?

— Двести шагов на подъём, направо, и ещё пятьсот, — худой переводил взгляд то на Трома, то на Марка, ожидая ответа. Со стороны не казалось, что Ежи их боялся. Лишь уважал, как старших братьев по оружию.

— Крюк маленький, много времени не потеряем, да и твоей царапине на пользу пойдёт.

— Веди, десятник Ежи, — согласился Тром. Ему приятно было уважение и почитание брата по оружию, и внимание целой деревни тоже. Да и Марк был прав: надоело валяться с проклятой ногой, побыстрее бы уже вылечиться, — И приготовь мне удобный стул. Самый лучший в деревне. А