Безликий - Дебора Рэли

был в своей обычной белой рубашке и черных брюках, хотя он снял галстук и сунул его в карман.

— Тебе не кажется странным, что кто-то вломился в мою квартиру, чтобы оставить записку с угрозами, а на следующий день меня чуть не застрелили?

— В тебя не стреляли. Пуля попала в твоего деда, — уточнила Линда весьма едко.

Винтер моргнула. Неужто она разочарована тем, что на больничной койке лежит не Винтер?

— Линда, — голос Эдгара прозвучал необычно строго. — Подожди меня в машине.

— Но…

— Пожалуйста.

— Очень хорошо. — С поджатыми губами Линда повернулась, чтобы взять свой пиджак с одного из диванов и направилась к выходу.

Как только она исчезла, Винтер сузила глаза.

— Ты собираешься принять ее сторону? — потребовала она.

Эдгар снял очки и начал полировать их носовым платком, который носил в кармане.

— Я не становлюсь ни на чью сторону, — мягко поправил он ее. — Мы не знаем, что произошло, но полагаю, тебе стоит принять во внимание тот факт, что твой дедушка жаловался, что только на прошлой неделе поймал группу охотников, вторгшихся на его землю. Они подстрелили двух индеек, прежде чем он смог их прогнать.

Винтер удивленно моргнула. Ее дедушка никогда не говорил ничего о проблемах с браконьерами.

— Ты уверен?

— Да. Я посоветовал ему вызвать полицию, но он сказал, что позаботился о них. Ты же знаешь, какой он.

— Упрямый, — пробормотала она.

— Именно. — Ее отец надел очки и спрятал носовой платок. — Это просто нужно иметь в виду.

Винтер кивнула, но Эдгар уже повернулся, чтобы взять свой плащ, сложенный на журнальном столике.

— Ты уходишь? — спросила она.

Эдгар потянулся к плащу.

— Доктор сказал, что папе пока максимально комфортно. Они позвонят, если что-то изменится.

Ее губы разошлись, чтобы возразить, но отец прав. Не похоже, чтобы Сандер знал, где они находятся — в зале ожидания или в домашнем уюте. К тому же доктор твердо сказал, что сегодня к старику никто не зайдет.

— Ты едешь с Линдой? — спросила она вместо этого.

Эдгар покраснел, его настроение изменилось. Защищаясь он сказал:

— Мы возвращаемся в офис. Мне еще нужно составить расписание летних занятий.

— Конечно.

Натягивая плащ, Эдгар неловко переминался с ноги на ногу.

— Ты хочешь остаться со мной? Хотя бы на эту ночь.

— Я останусь у Ноа.

— Оу. — Он не смог полностью скрыть свое облегчение. — Хорошо. Я… — Неопределенно подняв руку, ее отец направился к двери. — Увидимся завтра.

— Да.

Винтер покачала головой, не совсем понимая, когда ее отношения с отцом стали такими напряженными. Они никогда не считались лучшими друзьями, но им нравилось общество друг друга. Возможно, все дело в том, что она так много занималась рестораном. Винтер не могла вспомнить, когда они в последний раз ужинали вместе или проводили день. Так легко отдалиться друг от друга.

Сказав себе, что постарается стать лучше, она переключила свои мысли на заявление отца о том, что на ферме побывали браконьеры. Винтер не разбиралась в охоте, но знала, что в Айове сейчас сезон индеек. Это не первый случай, когда люди из другого города забредают на землю ее дедушки.

И все же, каковы шансы…?

Женщина в брючном костюме с темными волосами, собранными в узел на затылке, и выразительными чертами лица, пронизанными сочувствием, пересекла приемную и взяла Винтер за руки.

— Винтер, мне так жаль.

— Эрика, — выдохнула в удивлении Винтер.

И тут же разрыдалась.

Глава 11

Винтер не могла точно сказать, как долго она рыдала. Возможно, всего пару минут, но этого хватило, чтобы почувствовать так необходимую ей разрядку.

Наконец она отстранилась и вытерла слезы с лица.

— Простите. Не понимаю, что на меня нашло.

Эрика мягко улыбнулась, ее темные глаза светились состраданием, которое Винтер помнила по году, проведенному в групповой терапии. Она всегда настаивала на том, чтобы дети называли ее Эрикой, а не доктором Томалин. Не для того, чтобы попытаться стать их другом, а просто для удобства. В результате у нее получилось создать атмосферу доверия, благодаря которой группа знала, что здесь можно выражать любые эмоции, не боясь осуждения. В целом, Эрика обладала уникальной способностью вызывать чувство спокойного принятия, независимо от того, насколько ситуация могла выйти из-под контроля.

— Полагаю, у тебя стресс и необходимо плечо, чтобы поплакать, — шепнула она.

— Что-то вроде этого. — Винтер фыркнула и прочистила комок в горле. — Мне уже лучше. Можете смело возвращаться к своим обычным делам.

Эрика продолжала улыбаться.

— Я нахожусь именно там, где планировала быть, — заверила она Винтер. — Навещала подругу, которой делают операцию, и услышала, что Сандера привезли в больницу. Я знаю, что ты близка со своим дедушкой, и хотела узнать, как у тебя дела.

Винтер не пыталась изображать храбрость. Только не с этой женщиной. Эрика разберется в любом притворстве.

— Я в полном беспорядке, — прямо призналась она.

— Понятно. Переживаешь за своего дедушку. Тебе должно быть не по себе.

Винтер отвела взгляд. Все ее чувства сейчас бушевали и бурлили, и какая-то часть души жаждала поделиться страхом, который грыз ее, как раковая опухоль. Но разве это справедливо? Доктор Томалин зашла только выразить сочувствие, а не затем, чтобы разбираться с текущими проблемами Винтер.

— Это не просто беспокойство за дедушку. — Слова вырвались прежде, чем Винтер успела их остановить.

— Винтер. Пусть я больше не твой психотерапевт, но ты всегда можешь поговорить со мной, — тихо проговорила Эрика.

— Мне бы этого хотелось.

— Хорошо. — Эрика направила ее к ближайшему дивану, и они обе сели на жесткие подушки. Часы посещений в отделении интенсивной терапии закончились, что позволило им уединиться, несмотря на открытое пространство. Повернувшись так, чтобы изучить лицо Винтер, Эрика потянулась, чтобы погладить ее по колену.

— Что случилось?

Винтер понадобилась минута, чтобы собраться с разбегающимися мыслями. Она не хотела обсуждать стрельбу. Или записку, оставленную в ее квартире. В этих вопросах она ничем не могла помочь. Но зато Эрика обладала особым чутьем, в котором Винтер отчаянно нуждалась.

— Когда я была в группе, вы сказали, что знали маму, но не можете ее обсуждать.

Доктор Томлин не смогла скрыть свое удивление на заявление Винтер.

— Терапия касалась твоего исцеления и принятия смерти матери, — сказала она, тщательно подбирая слова.

— Но вы дружили? — надавила Винтер.

— Да. — Эрика наклонила голову в сторону. — Есть ли какая-то особая причина, по которой ты спрашиваешь?

— На этой неделе годовщина смерти мамы.

Бледное лицо Эрики напряглось, как будто слова Винтер задели чувствительный нерв.

— Двадцать пять лет.

— Да. — Винтер моргнула. Казалось немного странным, что психотерапевт знала точный год смерти ее матери.