МОРСКОЙ ЯСТРЕБ - Рафаэль Сабатини

Нагие рабы-христиане, обливаясь потом, стонали от напряжения под ударами мусульманских плетей, понуждавших несчастных нести гибель христианским собратьям.

Впереди сражение уже началось. В спешке «Испанец» сделал только один выстрел, не достигший цели, и корсары уже зацепили абордажными крючьями корму его левого борта. Тучи смертоносных стрел осыпали его палубы с салингов мусульманской галеры, а по обоим бортам карабкались толпы разгорячённых мавров, нетерпение которых было особенно велико в тех случаях, когда дело касалось захвата «испанских собак», изгнавших их из родного Андалузского халифата. К корме «Испанца» спешила вторая галера, чтобы подойти к нему с левого борта, и, пока она приближалась, её лучники и пращники сеяли смерть на галеоне.

Сражение было недолгим и жарким. Застигнутые врасплох испанцы настолько растерялись, что не сумели отразить нападение. И всё же они сделали всё, что могли, и оказали мужественное сопротивление. Но и корсары сражались не менее доблестно. Не щадя жизни, они были готовы убивать во имя Аллаха и его Пророка и с готовностью принимали смерть, раз Всевышнему было угодно, чтобы именно здесь свершилась их судьба. Они теснили испанцев, и те, проигрывая им в численности раз в десять, отступили.

Когда галиот Сакр аль-Бара подошёл к борту испанского галеона, сражение подходило к концу, и один из корсаров, забравшись на марс, срывал с грот-мачты испанский флаг и прибитое под ним деревянное распятие. Спустя мгновение под громовые крики на лёгком бризе развевался зелёный полумесяц.

Сквозь давку, царившую на палубе, Сакр аль-Бар прошёл на шкафут. Корсары давали ему дорогу, в исступлении выкрикивали его имя и, размахивая саблями, приветствовали Ястреба Моря, самого доблестного из всех слуг ислама. Правда, прибыв слишком поздно, он не принял участия в схватке. Но именно ему принадлежал дерзкий замысел устроить засаду так далеко на западе; его воля привела их к быстрой и радостной победе во имя Аллаха.

Палубы галеона, скользкие от крови, были усеяны телами раненых и умирающих, которых мусульмане выбрасывали за борт. Раненые христиане разделили участь погибших, поскольку корсарам не было никакого смысла возиться с увечными рабами.

У грот-мачты, как стадо робких, растерянных овец, сбились оставшиеся в живых испанцы, обезоруженные и павшие духом. Сакр аль-Бар выступил вперёд и остановил на них суровый взгляд своих светлых глаз. Их было человек сто — в основном авантюристы, отплывшие из Кадиса в надежде разбогатеть в Индиях. Путешествие оказалось коротким, и они хорошо знали свою участь — тяжёлый труд на вёслах мусульманских галер или, в лучшем случае, невольничий рынок в Алжире или Тунисе, где их продадут какому-нибудь богатому мавру.

Взгляд Сакр аль-Бара оценивающе скользил по испанцам, пока не остановился на их капитане, который стоял несколько впереди. На нём был богатый кастильский костюм чёрного цвета и бархатная шляпа с пышным плюмажем, украшенная золотым крестом.

Сакр аль-Бар церемонно обратился к нему:

— Fortuna de guerra, senor capitan[12], — бегло произнёс он по-испански. — Как ваше имя?

— Я — дон Паоло де Гусман, — гордо выпрямившись, ответил капитан; в его голосе звучало сознание собственного достоинства и нескрываемое презрение к собеседнику.

— Вот как! Знатный джентльмен! И, надо полагать, достаточно крепкий и упитанный. На саке[13] в Алжире можете потянуть на две сотни филипиков[14]. Нам вы заплатите за выкуп пятьсот.

— Роr las Entranas de Dios![15] — воскликнул дон Паоло, который, подобно всем благочестивым испанцам, впитал страсть к божбе с молоком матери. Каким было бы следующее заявление задыхающегося от ярости капитана, осталось неизвестным, поскольку Сакр аль-Бар презрительным движением руки дал знак увести его.

— За богохульство мы увеличим выкуп до тысячи филипиков, — сказал он и, обращаясь к стоявшим рядом корсарам, добавил: — Увести его! Окажите ему всяческое гостеприимство, пока не прибудет выкуп.

Испанца, призывающего на голову дерзкого корсара все кары небесные, увели.

С остальными пленниками разговор Сакр аль-Бара был короток. Всем, кто пожелает, он предложил заплатить выкуп, и трое испанцев приняли его предложение. Остальных он препоручил заботам Бискайна, исполнявшего при нём обязанности кайи, или лейтенанта. Однако прежде он приказал боцману захваченного судна выступить вперёд и потребовал у него сведений о рабах, находившихся на борту. Оказалось, что на судне была лишь дюжина рабов, выполнявших обязанности прислуги: три еврея, семь мусульман и два еретика. С приближением опасности всех их загнали в трюм.

По приказу Сакр аль-Бара рабов извлекли из тьмы, куда они были брошены. Мусульмане, узнав, что попали в руки единоверцев и, следовательно, их рабству пришёл конец, разразились радостными восклицаниями и вознесли горячую хвалу Господу всех правоверных, ибо: нет Бога, кроме Аллаха. Трое евреев — стройные, крепко сбитые молодые люди в чёрных туниках по колено и чёрных ермолках на чёрных вьющихся волосах — заискивающе улыбались, надеясь, что их судьба изменится к лучшему. Они оказались среди людей, более близких им, чем христиане; во всяком случае, связанных с ними узами общей вражды к Испании и общими страданиями, которые они терпели от испанцев. Двое еретиков стояли, угрюмо понуря головы. Они понимали, что для них всё случившееся означает лишь переход от Сциллы к Харибде и что от язычников им так же нечего ждать, как и от христиан. Один из них был кривоногий крепыш, одетый в лохмотья. Его обветренное лицо было цвета красного дерева, а над синими глазами нависали клочковатые брови, некогда рыжие, как волосы и борода, теперь же изрядно тронутые сединой. Его руки покрывали тёмно-коричневые пятна, как у леопарда.

Из всей дюжины рабов он один привлёк внимание Сакр аль-Бара. Еретик понуро стоял перед корсаром, опустив голову и вперив взгляд в палубу, — усталый, подавленный, бездушный раб, готовый предпочесть смерть своей жалкой жизни. Прошло несколько мгновений, а могучий мусульманин всё стоял рядом с рабом и не отрываясь смотрел на него. Затем тот, будто движимый непреодолимым любопытством, поднял голову: его тусклые, утомлённые глаза оживились, застывшую в них усталость как рукой сняло, взгляд стал ясным и проницательным, как в минувшие времена. Раб вытянул шею и, в свою очередь, уставился на корсара. Затем растерянно оглядел множество смуглых лиц под тюрбанами самых разнообразных цветов и вновь остановил взгляд на Сакр аль-Баре.

— Силы небесные! — в неописуемом изумлении наконец воскликнул он по-английски, после чего, поборов удивление и перейдя на свой циничный тон, продолжал: — Добрый день, сэр Оливер. Уж теперь-то вы наверняка не откажете себе в удовольствии повесить меня.