Августина лучше всех (СИ) - Васильева Юлия

Мне сложно в этом признаться, но я не просто уехала в гости к крестной на материк. Я сбежала с Иланки от всего, что мне дорого и что составляло мою жизнь. Мне было невыносимо оставаться на плантациях или в Елизваре, а уж тем более ехать на побережье, туда, где вы с Виктором собирались провести медовый месяц.

Причиной тому мои чувства, в которых, как мне кажется, я не имела никакого морального права признаться тебе раньше.

…Я полюбила Виктора с первого взгляда, с первого слова и первого танца, того самого, на мое восемнадцатилетие. Отсутствие титула, приличного состояния — ничто не имело для меня значения. Одна его улыбка стоила всех званий и богатств в мире.

Он не случайно стал частым гостем в нашем доме — я искала любой повод, чтобы пригласить нового знакомого. И поначалу мне казалось, что Виктор отвечает мне если не равной, то все же обнадеживающей симпатией.

Да и что могло пойти не так? Мне с самого детства твердили, что более завидной невесты на Иланке не найти. У меня было все: титул, наследство, земли, сила, даже слишком много силы, и миловидное личико, хотя всего вышеперечисленного было бы достаточно и без него.

Какой мужчина мог мне отказать?

Так думала моя семья, и, конечно, так думала я до того самого бунта в Елизваре, который изменил все.

Многие тогда расстались с жизнью, мне же пришлось распрощаться с иллюзиями.

Помнишь, когда толпа иланкийцев окружила дом судьи и последним препятствием между разъяренными людьми и гостями стали лишь несколько солдат с винтовками у ограды, Виктор спрятал женщин и детей на чердак? Последнее место, куда могли добраться бунтовщики.

Даже в то мгновение, когда он на прощание сжал твою руку, я была безнадежно слепа.

Ты не знаешь, куда после этого он отправил меня…

На крыльцо дома, вместе с еще парой гессов, владевших боевой магией.

Я едва держалась на подкашивающихся ногах и смотрела на беснующуюся толпу у ворот, раскрытые в криках рты, искаженные гневом лица. Эти люди были тысячу раз правы в своей ярости — правосудие должно быть для всех одно. Но я знала, что, если они прорвутся за ворота, у меня не будет иного выхода, как выпустить огонь, жечь всех, не разбирая на чужих и своих.

«Целители не имеют права отнимать жизнь», — твердили нам в институте.

Наверняка я даже лечила кого-то из тех, кто в тот момент пытался перебраться через ограду.

Я видела, что могли сотворить с помощью своей силы дядя и отец, и готовилась сделать то же самое с живыми людьми… Потому что иначе они растерзают всех, кто мне дорог: тебя, Виктора, да и меня саму.

К счастью, остатки милицейской роты подоспели вовремя и непоправимого не произошло. Не случись этого, я бы просто не знала, как жить дальше с таким грузом. Почти одновременно прибыли и наши военные, доблестно отправившиеся на охоту, праздновать этот треклятый День основания колонии. Бунтовщиков безжалостно разгоняли прямо на моих глазах, а я не в силах была даже отвернуться.

Виктор так и оставил меня на том крыльце, а сам отправился проверять, все ли хорошо у вас на чердаке.

Не помню как, но я спустилась по лестнице, дошла до ограды и будто в каком-то трансе стала лечить всех, до кого могла дотянуться, не делая различий между солдатами и теми иланкийцами, которые уже были не в состоянии убежать.

Кто-то гнал меня прочь, кто-то, наоборот, протягивал руки. Силы кончились очень быстро, и я застыла посреди улицы, чувствуя себя одинокой, как никогда прежде.

Помню, что увидела тебя, выскочившую на крыльцо. Моя милая Леонора, ты была вся переживание и беспокойство. Но если бы ты знала, как в тот момент я ненавидела тебя, то никогда не заговорила бы со мной снова. А ненавидела я потому, что руки Виктора лежали на твоих плечах.

Не на моих…

К своему стыду, тогда я плакала вовсе не от ужаса происходящего, а от мелкой и недостойной обиды на тебя и на Виктора.

Понадобилось совсем немного времени, чтобы мои самые страшные опасения начали сбываться. Вы становились все ближе, последовала неизбежная помолвка, а затем и свадьба.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот только моя влюбленность и не думала утихать, и, вконец отчаявшись, я решила разорвать эту болезненную привязанность с помощью расстояния и нового окружения. Приглашение крестной пришлось как нельзя более кстати.

Я хотела не только других впечатлений, других лиц, но и самой стать кем-то другим. Мне это удалось. Но какой ценой! Страшно рассказать, каких бед натворила эта новая я!

Именно об этом ты и узнаешь из вложенных в посылку писем.

Первое письмо и еще несколько последующих я всерьез намеревалась отправить тебе сразу же, но не смогла. Будто опасалась, что вновь перекину мостик на Иланку, к той самой Августине, которая никак не может распрощаться с прошлым. Поэтому я откладывала их отправку, пока на моем туалетном столике не скопилась внушительная стопка.

Прочти их, Нора, если хочешь.

Не обращай внимания на многочисленные глупости, которыми я старалась наводнить свои строки, играя роль бесшабашной и всем довольной Августины. Досталось даже дяде, хотя и ты, и я знаем, что Зенон Кермез никогда не заставил бы меня выйти замуж против моей воли.

Я всегда считала дядю по-мальчишески легкомысленным, нечувствительным к чужим переживаниям, но выходит, что он был одним из тех немногих, кто видел и понимал мое истинное состояние все это время. Иначе бы не отпустил так легко в долгое путешествие на материк.

Сейчас мне грустно от того, какие скупые и короткие письма я ему отсылала, пусть он вряд ли когда-либо напишет мне больше двух-трех строчек в ответ.

Вот и все, Нора.

Помни, пожалуйста, что, что бы ни случилось, я всегда буду дорожить нашей дружбой и желать тебе счастья.

Августина

Часть II. Дневник. 2 сентября

Уважаемый дневник, если через пару дней, узнав, в чьи руки угодил, ты потеряешься, я пойму, не буду думать о тебе дурно и сразу заведу тетрадь. Тетради не так разборчивы и обычно сносят все, от первых школьных каракулей до неудачных стихов.

А пока слушай внимательно и не перебивай. Меня зовут Августина Кермез, мне двадцать лет, но я уже успела серьезно напортачить в своей жизни. И все бы ничего, но дело в том, что и в жизни окружающих тоже…

Другая заперлась бы в своей комнате и посыпала голову пеплом, но, как сказала утром крестная, это путь для слабых. Сначала надо попытаться все исправить, а уж если ничего не выйдет, и комната, и пепел всегда в моем распоряжении.

Признаюсь, после бессонной ночи за письмами я пала духом. И, отправив важную для меня посылку, на самом деле собиралась провести остаток дня в постели, сказавшись больной. Но гесса Версавия имела на меня совсем иные планы.

Раздался стук в дверь, и крестная вошла в комнату, не дожидаясь разрешения. Увидев меня, с головой зарывшуюся в подушки и одеяла, она уперла руки в боки.

— Августина Аврора Кермез, если ты сейчас же не встанешь с постели, я позову твою чудесную Гусму, и мы поднимем тебя вместе!

— Вряд ли кто-нибудь захочет меня видеть, — резонно возразила я и поглядела на нее в щель между кроватью и одеялом. — Оставьте, я сяду на ближайший корабль до Иланки.

— Большей чуши я еще не слышала! Девочка, ты думаешь, что никто не совершает в своей жизни ошибок?

— И вы совершаете?

— Ну, может быть, поменьше, чем остальные, — слегка потеряла уверенность крестная.

— И какая же самая большая? — Ради этого вопроса я высунула голову из-под одеяла и посмотрела гессе Версавии прямо в глаза, так что ей стало понятно — назвать придется нечто действительно ужасное, иначе дальнейший разговор не имеет смысла.

Крестная устало вздохнула и присела на край кровати.

— Разорванная помолвка с твоим дядей.

Я вытащила руки из-под одеяла и, подтянувшись, села.

— А что тогда случилось?

— Он уехал на Иланку проверять плантации, и после его возвращения мы собирались пожениться… Я была молода и слишком много слушала старших, а Зенон по характеру почти не отличался от моего Терри… Зачем тебе второй сын? Зачем тебе муж на несколько лет младше? Вода и огонь никогда не уживутся вместе, говорили мне. Хах, дай волю этим кумушкам, они начнут определять совместимость пары по звездам! Я, дурочка, дрогнула и послушала. — Гесса Версавия печально развела руками. — После моего письма твой дядя так больше никогда и не возвращался в Эрландию. Все, что я хочу сказать, это что есть ошибки, которые еще можно исправить, и твои относятся именно к таким.