Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На лице у Фило мрачное разочарование. Неужто его привезли сюда только за тем, чтобы показать дом? Но Асмодей справедливо замечает, что дом может сказать о своем хозяине ничуть не меньше, чем он сам.
В это мгновение изнутри доносится довольно явственное чертыханье. Крыша исчезает, и филоматики видят человека в дорожном плаще, торопливо спускающегося по винтовой лестнице.
— Провансаль! — кричит он что есть сил. — Прованса-а-аль! Нет, этот проклятый слуга сведет меня в могилу…
Но тут на середине пути вырастает перед ним нечто в высшей степени нечесанное и заплывшее, — этакая помесь наглости, добродушного плутовства и флегмы злодейской.
— Что вы кричите, господин директор? Не глухой, слышу…
— Наконец-то! — накидывается на него Мольер. — Опять пропадал?
— Пропадал, господин директор.
— А если по твоей милости запоздает начало представления?
— Тогда пропали и вы, господин директор.
— Мошенник! — ворчит Мольер, заметно добрея. — Играешь на моей слабости к твоему остроумию… Доиграешься! Вот выведу тебя в какой-нибудь комедии.
— И заработаете на мне кучу денег, господин директор…
— Которые ты будешь потихоньку вытягивать из моего кармана…
Провансаль плотоядно усмехается. Должен же он получить свою долю!
— Ну, хватит болтать! — обрывает его Мольер. — Мадам готова?
— Уже внизу, господин директор.
— Сундуки с костюмами?
— В карете, господин директор.
— Мольер, вы скоро? — окликает снизу капризный женский голос.
— Бегу!
Провансаль — явно для видимости — обмахивает хозяйский плащ метелкой из перьев.
— Желаю удачи, господин директор.
Мольер суеверно сплевывает. Пожелание весьма кстати, если учесть, что господин директор решился наконец показать его величеству три акта своей новой комедии…
— Это он о «Тартюфе»! — шепотом поясняет Фило. — Асмодей, а мы? Неужто мы не побываем на премьере «Тартюфа»?
— Где надо, там и побываем, — яростным шепотом отбривает его черт.
— Мольер! — нетерпеливо понукают снизу. — Да скоро вы, наконец?
— Иду, иду!
Виноватая дробь шагов по ступенькам. Хлопанье дверей. Стук отъезжающего экипажа.
— Уехали! — облегченно вздыхает Асмодей. — Теперь Провансаль отправится досматривать прерванный сон, а мы… В кабинет! Живо!
Старое бюро с поднятой крышкой Глубокое, слегка просиженное кресло у камина. Большой, местами потертый ковер… Мате оглядывает их с невольной робостью. Так вот как живут классики!
Асмодей отвечает ему жестом циркача, удачно отработавшего номер. Вуаля! Он ведь предупреждал — обстановка может сказать многое. Сразу видно: хозяин кабинета не из тех, кто служит вещам. Он предпочитает вещи, которые служат ему.
— Это что! — говорит Фило, пожирая глазами стены, уставленные книжными шкафами. — Есть здесь экспонаты покрасноречивее. Смотрите: Плута́рх, Ови́дий, Гораций… Цезарь, Геродот… Господи, кого тут только нет! Можно не сомневаться: мэтр Мольер — отличный знаток древних авторов.
Мате с недоумением вертит в руках какой-то свиток. Что за документ?
— Диплом об окончании Клермо́нского коллежа, — предупредительно подсказывает Асмодей. — А вот и второй — на звание лиценциата прав.
— Мольер — юрист?
— Как видите, мсье. Хотя и не то что бы по призванию. Скорее по необходимости. Так сказать, искания юности…
— Посмотрите, — возбужденно кричит Фило, потрясая изящно переплетенным томиком, — посмотрите, что я откопал! Сочинение Сирано́ де Бержера́ка!
— «Иной свет, или Государства и империи Луны», — сейчас же определяет Мате.
Фило не скрывает своего удивления. Так Мате тоже знаком с этой книгой? Кто б мог подумать! Но тот только плечами пожимает. Ему ли не знать один из первых фантастических романов, да еще такой удивительный! Ведь в нем предугаданы чуть ли не все величайшие изобретения двадцатого века: электрическая лампочка, радио, телевидение, звукозапись. Даже многоступенчатая межпланетная ракета…
— Да уж, — улыбается бес, — в уменье мечтать автору не откажешь. А без мечты, между прочим, нет и свершений.
Фило смущен. К сожалению, ничего этого он не заметил. Может быть, потому, что читал книгу Бержерака очень давно, задолго до телевидения и межпланетных полетов.
— А может, и потому, что в вашем воображении живет другой Сирано, — предполагает Мате. — Повеса, остряк, дуэлянт. Словом, герой известной комедии Роста́на. Образ эффектный, но, не в обиду будь сказано, чуть поверхностный. А между тем…
— Между тем, — перебивает Асмодей, — мсье Сирано де Бержера́к несомненно принадлежит к интереснейшим мыслителям семнадцатого столетия. Кстати сказать, некоторые источники утверждают, что в юности он и хозяин этого кабинета вместе слушали лекции мэтра Пьера Гассе́нди.
— Гассенди, Гассенди… Историк, филолог? — вспоминает Фило.
— Не только, мсье. Гассенди еще и математик, физик, астроном. Единомышленник Коперника, Галилея, Джордано Бруно. Сторонник атомистической теории строения вещества. Кстати сказать, философский антипод Декарта. Да-да, мсье. Надо вам знать, Гассенди и Декарт олицетворяют два наиболее значительных и конфликтующих направления французской философии семнадцатого века.
Фило озадаченно моргает. Материалист Гассенди — философский антипод Декарта… Стало быть, Декарт — идеалист?! Он, создатель аналитической геометрии! Невероятно…
— Как бы вам разъяснить, — затрудняется бес. — Видите ли, и Гассенди и Декарт — оба они страстно боролись против обветшалого, схоластического представления о мире. Представления, которое есть следствие нерассуждающей, слепой веры в так называемые божественные установления церкви. При этом каждый из них предлагал человечеству свою модель мира и свой способ его познания. Гассенди в своей философии прежде всего физик. Он полагает, что мир материален, состоит из мельчайших физических частиц и познаётся человеком через чувственный опыт — то бишь слух, зрение, обоняние и так далее. Тут он прямой предшественник материалистов восемнадцатого века. Декарт же рассуждает скорее как математик, оперирующий не столько подлинными, сколько воображаемыми объектами.
— Что ж тут дурного? — заступается Мате. — Отвлеченное, абстрактное мышление в науке необходимо!
— Бесспорно, мсье, но лишь как прием, как удобный метод исследования, облегчающий путь к истине. Декарт же впрямую подменил реальный мир некой отвлеченной математической схемой.
— Позвольте, любезный, — неприятным голосом перебивает Мате, — вас послушать, так Декарт только и знал что математику. А между тем он и физиолог, и физик незаурядный! Откуда же этот перевес математики там, где, казалось бы, решает физический эксперимент?
— Думаю, это оттого, что мсье Декарт переоценил значение разума. Коги́то э́рго сум… Мыслю — следовательно, существую. Вот его главная философская формула. Разум — высший судья, главный орган познания. А чувства, по его мнению, дают представление о вещах самое смутное. Нередко даже
- Три дня в Карликании - Владимир Артурович Левшин - Детская образовательная литература / Прочее
- Изумрудный Город Страны Оз - Лаймен Фрэнк Баум - Зарубежные детские книги / Прочее
- Путевые заметки рассеянного магистра - Владимир Левшин - Детская образовательная литература
- Три дня в Карликании - Владимир Левшин - Детская образовательная литература
- От Петра I до катастрофы 1917 г. - Ключник Роман - Прочее
- «…Мир на почетных условиях»: Переписка В.Ф. Маркова (1920-2013) с М.В. Вишняком (1954-1959) - Владимир Марков - Прочее
- Сто затей двух друзей. Приятели-изобрететели - Валентин Головин - Детская образовательная литература
- История жилища. От пещеры до дворца - Никита И. Плотников - Зарубежная образовательная литература / История / Прочая научная литература / Прочее
- Мистика: загадочное и необъяснимое - разные - Прочее
- Томек в стране кенгуру - Альфред Шклярский - Детская образовательная литература