Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1 - Наталья Баранова-Шестова

вить себе не можешь, как это хорошо вышло, что мамаша сюда приехала! Уже у нее будет, что рассказать тебе, когда она вернется в Берлин.

В доме все благополучно. Торгуем не великолепно, но и не плохо: октябрь даже немножко лучше, чем в прошлом году. Задолженность в банке сильно уменьшилась. Теперь только 30-е октября, 25-го мы платили 57 тысяч и на этой неделе рассчитались и с Морозовым, и с Бакакиным, и все же мы должны в банк всего 25000 р. К 25 ноября, вероятно, соберутся для платежей деньги. Если же ноябрь будет удачным — может быть, мы выплатим часть денег Данилу, а может, и все. Все будет от торговли, конечно, зависеть. Баланс должен быть, по-моему, хорошим. Цены на товар все поднимаются — тогда как в прошлом году падали. Заработок и в розничном, и в оптовом в этом году гораздо выше, чем в прошлом. (Киев, 30.10.1909).

IJ

В это время Шестов занимался Ибсеном и в начале января 1910 г. закончил о нем статью. Она появится в апреле и мае в «Русской Мысли». В начале 1910 г. он также прочел три публичные лекции об Ибсене: в Киеве 24 января, в Петербурге 7 февраля и затем в Москве, в середине февраля. Сбор (250 рублей после вычета расходов) он послал Ремизову (Хилл, стр.131). О своих выступлениях он пишет Софье Гр. и родителям из Москвы, где он остановился у С.В.Лурье:

Сегодня приехал из Петербурга и застал письмо Ваше, дорогая Софья Григорьевна. Вы правы, я писал, что М-й [Минский] может писать в газете о чем угодно. Но мне и в голову не приходило, что он о политике писать будет! И еще меньше, что он станет воевать с с.д. [социал-демократами]. «Киевская Мысль» наверное такие статьи отвергнет. Я думал и так говорил с редактором, что он будет писать о литературе, искусстве, философии. Я уже в Петербурге говорил Зинаиде Афанасьевне, что ведь нет такой необходимости сразу начинать с политики. Есть ведь и другие темы. Во всяком случае, предупредите его, что

хотя газета и не с.д. — ковская, но с с.д. она ссориться, вероятно, не захочет /…?/.

Читал лекции и в Петербурге, и в Киеве. Убедился, что эти лекции публике совсем не нужны. Встречают горячо, провожают холодно. Вспоминаю поговорку: по платью встречают, по уму провожают. Вообще, по-видимому, я прав в своем нежелании выступать публично. Кому нужно — прочтет напечатанное. (С.Г.Пети, б/д., [февраль 1910]).

Вот уже кончается моя поездка. Лекции прочитаны, почти все дела окончены, в начале будущей недели еду в Киев. Хотел выслать вам газеты с заметками о лекциях — да, признаться, сам почти ничего не видел. Не знаешь вперед, когда и где будет заметка, так я почти все и пропустил. С чужих слов знаю, что не бранили нигде.

По пути в Киев заеду на день к Толстому, если у него только все благополучно. В Ясную Поляну написали обо мне, теперь жду ответа. Говорят, его младшая дочь была очень больна. Если она поправилась — поеду, если же все еще нездорова, тогда уже лучше не ехать. В Киеве я проживу недолго, дней 8, 10, а потом за границу. Так что скоро увидимся. (Родителям, 24.02. [1910]).

***

Опасение, что нельзя будет поехать к Толстому, высказанное в письме к родителям, оказалось напрасным, и Шестов смог осуществить давнее желание увидеться с Толстым (см. письмо к жене 5.12.[1902], стр.53). Он поехал в Ясную Поляну 2 марта 1910 г. (о разрешении приехать в Ясную Поляну запрашивала Толстого друг Шестова — писательница В.Г.Малахиева-Мирович). Еще в 1900 или 1901 Шестов послал Толстому свою книгу «Добров учении гр. Толстого и Ф.Нитше» (см. глЛИ). М.Горький передает свои беседы с Толстым об этой книге в своих воспоминаниях:

Помню — в Гаспре[57], после выздоровления, прочитав книжку Льва Шестова «Добро и зло в учении Нитше и графа Толстого», Толстой сказал, в ответ на замечание А.П.Чехова, что «книга эта не нравится ему»:

А мне показалась забавной. Форсисто написано, а ничего, интересно. Я ведь люблю циников, если они искренние. Вот он говорит: «Истина — не нужна», и — верно: на что ему истина? Все равно — умрет.

И, видимо, заметив, что слова его не поняты, добавил, остро усмехаясь:

Если человек научился думать, — про что бы то ни думал, — он всегда думает о своей смерти. Так все философы. А — какие же истины, если будет смерть?

Далее он начал говорить, что истина едина для всех — любовь к Богу, но на эту тему говорил холодно и устало. А после завтрака, на террасе, снова взял книгу и, найдя место, где автор пишет: «Толстой, Достоевский, Нитше не могли жить без ответа на свои вопросы, и для них всякий ответ был лучше, чем ничего»[58], — засмеялся и сказал:

Вот какой смелый парикмахер, так прямо и пишет, что я обманул себя, значит, — и других обманул. Ведь это ясно выходит…

Сулер[59] спросил:

А почему — парикмахер?

Так, — задумчиво ответил он, — пришло в голову, модный он, шикарный — и вспомнился парикмахер из Москвы на свадьбе у дяди-мужика в деревне. Самые лучшие манеры и лянсье пляшет, отчего и презирает всех.

Этот разговор я воспроизвожу почти дословно, он очень памятен мне и даже был записан мною, как многое другое, поражавшее меня…

Но — далее, по поводу Шестова:

Нельзя, говорит, жить, глядя на страшные призраки[60], — он-то откуда знает, льзя или нельзя? Ведь если бы он знал, видел бы призраки, — пустяков не писал бы, а занялся бы серьезным, чем всю жизнь занимался Будда.

Заметили, что Шестов — еврей. Ну, едва ли, — недоверчиво сказал Лев Николаевич. — Нет, он не похож на еврея; неверующих евреев — не бывает, назовите хоть одного… нет! (Горький, стр.58, 59).

Беседуя с Фонданом об этих воспоминаниях Горького, Шестов заметил: «По-моему, Толстой прочел только первые главы, относящиеся к нему. Нитше его не интересовал. Иначе он бы не сказал: Шестов еврей, как же еврей может обойтись без Бога? — Ведь в заключении книги я же пишу: Нужно искать Бога!» (Фондан, стр.97). Беседа относится к 1935 г., по-видимому, Шестов не помнил, что мысли, на которые обратил внимание Толстой, взяты не из первых глав книги, а из последней.

Позже Шестов посвятил Л.Н.Толстому, к 80-летнему его юбилею, статью «Созидающий и разрушающий миры» («Русская Мысль», январь 1909).

Итак, Шестов приезжал в Ясную Поляну 2.03.1910. К сожалению, он не закрепил на бумаге подробностей своих бесед, но в разговорах с Ловцким и Адамовичем передал их содержание. Ловцкий пишет:

Он говорил, что Л.Н.Толстой был уже «весь в прошлом», грандиозный, мифический мудрец. Лев Исаакович попытался изложить ему учение Нитше и показать истинную картину мучительных переживаний немецкого мыслителя: за проповедью жестокости, за прославлением «сверхчеловека», за требованием героических подвигов… скрывался мучительный личный трагический опыт философа… Толстой, выслушав в передаче Шестова все это, сказал: «Да ведь это в высшей степени нравственно», — как будто мимо его ушей прошло, что здесь как раз ставится проблема о происхождении добра и зла… Но о трагическом опыте Нитше было бесполезно разговаривать с яснополянским отшельником. (Ловцкий, стр.36, 37).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});