Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1 - Наталья Баранова-Шестова

снова буду читать в кружке — зовут туда. Просят и в Петербурге читать, но там нужна лекция с «началом и концом», а у меня есть только отрывки без начала и без конца. Для реферата годится — для лекции же едва ли. Мережковские будут в начале февраля в Киеве, но мы верно разминемся, т. к. к этому времени я уже из Киева уеду. (26.01.1909).

Получил Вашу записочку, дорогая Софья Григорьевна, и очень бы хотел так ответить, как хочется — но, к сожалению, нельзя. Начать с того, что несмотря на данное мною Вам обещание и на мое живейшее желание, не могу теперь в Париж приехать. Нужно ехать в Россию — в Москву, в Петербург и — увы! в ненавистный мне Киев. Поездка продолжится не меньше 5–6 недель. Разрешить себе после этого новый перерыв не могу: нельзя работу оставлять, нельзя и семью бросать. Я надеялся, что обойдусь без поездок, а вышло, что ездить пришлось немало. В октябре — в Висбаден и Берлин к родителям, теперь в Россию. Не можете и представить себе, как эти постоянные перерывы мешают мне. Одно только хорошо: чем дальше, тем их будет меньше. Все-таки с Киевом я совсем уже почти не связан, а в Петербург мне нужно случайно: обанкротился мой издатель, Пирожков, и нужно спасать свои контракты, чтобы они не попали в руки к какому- нибудь сомнительному дельцу.

О себе что сказать? Понемногу работаю, даже осенью статью написал по поводу юбилея Толстого (появится скоро в «Русской Мысли» январь 1909, см. стр.107.). Сейчас тоже что-то пишу — что, не могу сказать точно, пока не кончу, а кончу, верно, не скоро: чего торопиться? Без меня в России, Мережковский с Философовым пошли против меня походом. Подняли шум чуть ли не на всю Россию. Они устроили реферат (Философов) в Москве[56], с участием Мережковского. Философов и Мережковский заявили публично,

что я отравил молодежь в России и что я опаснейший человек, что я — волк в овечьей шкуре и т. д. Такую же статью, под названием «Апофеоз беспочвенности» напечатал Философов в «Московском Еженедельнике». Газеты разнесли эту историю по всей России. Я, разумеется, ничего не предпринял, публично не возражал, и история утихла сама собой. Непосредственным предлогом выступления была статья С.В.Лурье о Мережковском. Так что Лурье достается (я не читал сам статьи Философова, знаю по слухам) не меньше, чем мне. Нас обоих сделали знаменитыми на целый месяц. На днях жду к себе Семена Владимировича, он теперь в Висбадене — от него узнаю подробности, если будет что интересное, напишу Вам, хотя главное, кажется, уже я Вам рассказал. Вот видите, все обо мне Вы уже знаете. Теперь Ваша очередь — что у Вас слышно, расскажите о себе. Всю зиму проживете в Париже? Никуда не собираетесь? В Киев, например? Поехали бы вместе, в одном поезде в разных классах! Пишете что-нибудь или написали? Непременно обо всем сообщите. (7.02.1909).

Пишу Вам в Париж — думаю, что Вы уже там. Пишу, значит, как это ни соблазнительно, приехать не могу. Мне очень не везет: все так обстоятельства складываются, что приходится отказываться вечно от работы. Вот ездил в Росию — два месяца провозился там, а теперь — нужно ехать к родителям в Киссинген. Куда уж там думать о поездке по Сене. Я все-таки надеюсь, что встретимся с Вами в Швейцарии. Ведь Соня с детьми собираются туда на лето. Неужто не приедете повидаться с ними? Тогда и поговорим о всякой всячине. Что до Вашего замечания по поводу «В.К.» [ «Великие кануны»] — что нужно поменьше писать, я понял это в том смысле, что «В.К.» Вас не совсем удовлетворили или, может быть, совсем не удовлетворили. Вероятнее всего, что Вы правы: не надо было печатать их еще. Ведь это начало большой работы — /…?/ часть ее, которая относится к /…?/. — Она получила бы смысл и значение, если бы и остальные части уже были готовы. Нужно было ждать, пока все не кончится.

Но у меня теперь такая неспокойная, /…?/ подрывающая работа, что нет уверенности в том, что можно будет окончить. И когда Семен Владимирович в Киеве настаивал — я отдал написанное уже в «Русскую Мысль». А лучше было бы не отдавать. От С.В. получил недавно письмо. И написал ему, что Вы от меня требуете обещанные мне статьи. Не знаю, сдержит ли он слово, но он говорит, что летом непременно напишет обе статьи и о Джемсе, и «В поиске за абсолютом». Я тоже очень ими заинтересовался. До сих пор он все выступал в качестве критика чужих мнений — в этих статьях ему придется самому высказываться. Как то у него выйдет! Между прочим, он недавно поместил статейку в «Московском Еженедельнике» — очень интересную. В майском номере «Русской Мысли» тоже пойдет его статья о сборнике «Вехи». Посмотрим, что это такое. Хотя, повторяю, все это еще не то: главное что ему удастся написать летом. Тут у него действительно трудная задача. Лето, кажется, буду жить в Швейцарии, хотя еще не избрал себе окончательно местожительства. (25.05.1909).

В России я пробыл больше двух месяцев — так что зима, вообще, оказалась разбитой. Кой-что написал (в «Русской Мысли» в янв. и апр. книгах) — но все это отрывки, незаконченные. Когда буду по-настоящему работать — Бог весть. Это все, что могу о себе рассказать… На будущую зиму останемся, по-прежнему, во Фрейбурге. Рад за Вас, что Вы вырвались из Парижа. Для Вас Париж все равно, что для меня Киев… Удачно ли у Вас идет работа? А куда на лето? Я буду жить во французской Швейцарии — может и Вы в Швейцарию попадете? [28.05(?).1909].

В этом и предыдущих письмах речь идет о статьях «Разрушающий и созидающий миры. По поводу 80-летнего юбилея Толстого» («Русская Мысль», январь 1909) и «Великие кануны» («Русская Мысль», апрель 1909), которые Шестов написал во Фрейбурге. В конце ноября 1908 г. он был приглашен прочитать по-немецки лекцию о Толстом в Берне, где в это время жила Фаня (Хилл, стр.122). Вскоре

вышла еще одна статья Шестова «Поэзия и проза Федора Сологуба» («Речь», 24.05.1909, № 39). За статью о Сологубе Шестов получил 60 рублей. Из них он себе оставил 20 рублей, а остальные отдал Ремизову (25 рублей) и Лундбергу (15 рублей), которые всегда нуждались (Хилл, стр.127). Эти три статьи вошли впоследствии в книгу Шестова «Великие кануны», вторая — под заглавием «Философия и теория познания».

В октябре 1909 года матери Шестова удалось осуществить давнюю мечту — приехать в Киев на несколько недель. Шестов пишет отцу:

Вчера, наконец, приехала мамаша. Мы уже не надеялись, что она приедет — и глазам своим не верили, когда пришла телеграмма. Зато, какая была радость, когда мамаша вчера приехала. Я даже не берусь решить, кто больше радовался — она или мы. В три часа она приехала в лавку — и насилу в 7 часов вырвалась. Знакомых без конца — и покупатели и приезжие фабриканты. Все радовались, поздравляли с приездом. Мамаша не знала, что делать: разговаривать или осматривать дело. Она тебе еще вчера написала, и ты, вероятно, уже получил ее письмо. Одно я могу сказать: ее приезд был прямо- таки необходим. Нужно было ей самой убедиться, что все стоит на своем месте и все живет. Как раз вчера была пятница — народу было очень много, в магазине оживление большое. Недоставало только тебя. Бог даст, к весне и ты приедешь в Киев — жалеть не будешь. Теперь все налажено и устроено и уже, надеюсь, надолго. Если бы ты с мамашей жили в Киеве, все было бы великолепно! Мамаша здесь сразу помолодела на десять лет — с тобой было бы то же самое. Я до сих пор не верю себе, что мамаша здесь, и каждый раз, как вспоминаю это, у меня прямо сердце от радости прыгает. Теперь мамаша отправилась с визитами, к мадам Мандельберг и к Балаховским. А вечером идет на еврейский бал, устраиваемый Львом Бродским. Даже в банке была [, чтобы] достать из несгораемого ящика свою бриллиантовую брошку. Словом, ты даже и предста-

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});