Православное пастырское служение - Киприан Керн

Что древняя русская практика не отличалась от греческой видно из старинных рукописных "потребников." Так напр., в рукописных книгах Новгородской Софийской библиотеки (номера 1061, 1062, 1066, 1067, 1085, 1087) содержится такое примечание: "Юннии же иереи еще сущий отнюдь да не смеют прияти ни едину душу ко исповеданию."

Мы настолько забыли древнюю русскую и современную восточную практику, что даже в официальном журнале Дух. Академии за 1896 г. дано указание, что под повелительной грамотой надо понимать "ставленническую грамоту," с которой рукополагаемый приобретает всю полноту иерархических прав. Это не верно. Ставленническая грамота — это удостоверение от епархиального архиерея в законности рукоположения; а грамота, о которой говорит Требник и древние канонические памятники, это особое полномочие на совершение духовнического служения, связанное с приведенным чином "поставления в духовника."

Если эту древнюю практику невозможно возродить в наших условиях, то следовало бы ее и не печатать в Требниках, чтобы не смущать совесть иереев. А молодым иереям, помня о древней практике, следовало бы поосторожнее относиться к своему духовничеству.

Говоря о методе исповедовать, приходится напомнить, что исповедь есть индивидуальное таинство и каждый кающийся неповторим, а каждый духовник может иметь свои приемы, и поэтому нет возможности давать какой-то однообразный и примерный рецепт, как исповедовать.

Духовник может предпочитать известную форму исповедания, но у кающегося могут быть свои особенности, требующие приспособления к его психологии. Исповедь может вестись в форме вопросов и ответов: да - нет, грешен, да каюсь, и под. Это более упрощенный способ, и для людей, не умеющих исповедоваться или стесняющихся отрывать свои помыслы, даже более легкий, но в нем нет формального момента, напоминающего допрос. Исповедь может быть и форме разговора или беседы, лишенной формализма и сводящей все только к перечислению своих недостатков. Очень хорошие духовники предпочитали зачастую именно такую форму исповеди (Оптинский старец Амвросий, митр. Антоний, о. Алексий Нелюбов). Некоторые духовники предпочитают сами ничего не говорить, а давать кающемуся все высказать самому. Это дает возможность духовнику внутренне сосредоточиться, про себя молиться, но при этом предполагается человек часто исповедующийся, привычный, открытый.

Как бы то ни было, но священник во время исповеди не просто должен слушать, а потом, преподав некоторые советы, прочитать разрешительную молитву, но обязательно в то время, как кающийся исповедует ему свои грехи, про себя творить молитву. Наилучшей является молитва Иисусова. Она и грешнику помогает своей духовной силой и самого духовника укрепляет, очищает и просветляет его духовное зрение.

Часто приходится слышать от приходящих за духовным врачеванием об их неумении и незнании, как исповедоваться, высказывать, что лежит на душе. Даже если они этого не признают, то это легко обнаруживается из самого хода исповеди, многие и понятия не имеют, в чем состоит исповедь, что надо говорить, на что следует обращать внимание.

Поэтому духовнику необходимо подготовлять своих пасомых к исповеди. Надо говорить проповеди на тему о покаянии, использовать каждый случай, чтобы направить мысли людей на покаянные темы, необходимо в беседе назидать и просвещать людей. Некоторые люди, не думая, что стоит большая очередь к исповеди, что у священника недостаточно времени и он тоже человек с ограниченным вниманием, — просто-напросто разглагольствуют на всевозможные темы, кроме главной и единственной, а именно: о своих грехах, покаянии и стремлении к исправлению.

Некоторые люди, обидчивые, злопамятные, эгоисты и пр. начинают говорить священнику о грехах своих близких, осуждать, совершенно забывая свои собственные прегрешения и недостатки. Другие вдруг задают труднейшие богословские и философские вопросы, которые их "мучают," напр.: о смысле страданий, почему Бог их допускает, о "слезинке ребенка," совершенно забывая, что исповедь не может быть семинаром на такие темы и их проблемы. Надо разъяснить, что исповедь одно, а духовная беседа совсем иное дело. Есть и такие, которые начинают рассказывать о своих дальнейших планах или что они думают о том или ином вопросе. Найдутся и такого рода кающиеся, которые многоречиво и елейно стараются доказать священнику свои духовные познания и мнимую богословскую начитанность, что очень далеко от безыскусной исповеди, т.е. простого признания своих грехов. Иногда встречается человек, ни в чем себя виноватым не признающий, считающий себя "ничего особенного не сделавшим," избегающий сказать на исповеди о себе что-либо постыдное, либо просто молчащий. Можно привести еще много разнообразных примеров, но все это только доказывает то, что очень немногие отдают себе отчет, в чем должна состоять исповедь, что есть покаяние и зачем Господь установил это таинство.

Хороший анализ покаяния находим у о. А. Ельчанинова в его "Записках" (1 изд., стр. 64): "боль от греха, отвращение от него, признание его, исповедание, решимость и желание избавления, таинственное преображение человека, сопровождаемое слезами, напряжением всего организма, очищение всех этажей души, чувство облегчения, радости, мира."

Если это важно для грешника, то священнику следует помнить слова митр. Антония: "Чем глубже ты проникаешься сознанием своей далекости от того духа всеобъемлющей любви и сострадания, коими должен быть исполнен Христов пастырь, чем больше ты оплакиваешь свое очерствение, тем ближе к тебе божественная благодать, тем доступнее твоя душа для светлых озарений." Священник должен смиренно умолить Бога о вразумлении и научении, о смягчении сердца, о даровании духа сострадательной любви и руководственной мудрости" (Исповедь, 14).

Типология грешников

В этой главе будет дан общий обзор наиболее частых примеров кающихся и наиболее яркие примеры тех духовных состояний, которые требуют мудрого пастырского слова и вдумчивого к себя отношения.

Простец. Все реже встречающийся в мире цивилизации и в эпоху прогресса тип христианина и пример кающегося грешника. Это образец самого легкого для пастыря грешника. В старой России и, может быть, кое-где еще на Востоке, в обстановке бытового и патриархального христианства эти люди составляли большинство кающихся. Ум их не перегружен рассудочным моментом, сердце открыто для любящего отеческого слова духовника. По социальному положению это люди, не отравленные суетой городской жизни и призрачными богатствами цивилизации. Это — крестьяне, старые нянюшки, прислуга из патриархальных семей и масса монашествующих простецов в исчезнувших с лица земли, но многочисленных в старом мире обителях.

У этих людей очень ясно сознание греха и греховности. Они не читали, вероятно, трактатов по нравственному богословию, аскетике, не слыхали о категорическом императиве Канта, но их совесть исключительно чутка и бескомпромиссна. Грех их тяготит, они его страшатся и стараются освободиться через свое искреннее покаяние и молитву духовника. Поэтому они подходят к исповеди с моральной стороны. Они не будут пускаться в рассуждения с духовником о разных философских предметах, но и не будут запираться в грехах. Они, прежде всего, смиренны и кротки. Они с охотой выслушивают поучения священника и глубоко ему за это благодарны. Они легко перечисляют свои греха, часто даже приговаривая: "да что там, батюшка, что ступила, то и согрешила," или "виноват словом, делом, помышлением, всеми чувствами," а потом перечислит особенно его тяготящие грехи. У них нет проблематик, грех есть грех без сомнения. У них также нет двоемыслия: с одной стороны это, может быть, и грех, но, если принять во внимание то-то и то-то, может быть, это и не грех. После исповеди такого человека священник зачастую удивляется четкости и просветленности совести грешника и даже для себя может найти немало назидательного в смиренном подходе этого простеца к Церкви, к Богу, к священнику, к покаянию. Такой тип людей все больше отходит в область прошлого.

Интеллигент. Это — полная противоположность образу простеца. И по своему прошлому, и по образованию, и по культурному наследию, и по своему отношению к Церкви и по подходу к греху он несет что-то непростое, — для себя тягостное, а для духовника это испытание его пастырского терпения и опытности.

Высоко интеллектуальный тип свойственен всякой культуре и всякому народу. К такому человеку духовнику всегда придется подходить иначе, чем он подходит к человеку, далекому от интеллектуальных запросов. Но тип интеллигента есть продукт только русской истории, неведомый западной культуре. На нем сказались влияния исторические, культурные, бытовые, не свойственные европейской цивилизации. Этот тип в его классическом облике 19-20 веков вероятно историческим процессом будет сметен с лица этой планеты, но в своем основном он носит какие-то типичные русские черты, которые останутся в жизни, как бы история ни повернулась.