Русалочья удача. Часть 1 (СИ) - Рубцова Налия

Как Горислава. Церковное имя был ей совсем чужим. Оно принадлежало не ей, а какой-то южной святой, которую долго расчленяли. Эту историю рассказал отец Лавр, и после этого Горислава вообще прекратила отзываться на церковное имя, не хотела привлечь злую судьбу.

Но сейчас пришлось вспомнить – раз спрашивают.

– Серафима,– сказала она Макарии. – Как вашего сына.

Нет, не любила она церковные имена. По ним было непонятно, что они значат, и почему человека так назвали. «Серафима» – сера с фимиамом напополам, что ли? А «Горислава» – сразу понятно. От «гореть». И от «горе». Мать её всегда так называла – «Горе», «Горюшко», когда Горислава напроказничает…

– А церковное имя сестры вашей, Купавы, как будет? – спросила Макария.

Горислава не смогла подавить усмешки.

– А за неё молиться не надо, она и так здоровее всех живых, – сказала она.

***

Укрытое ясным звёздным небом, Осиново спало. Изредка от тёмной Камышовки долетал плеск рыбы. Горислава сидела за поленницей, поглаживая рукоять ножа. Ей так было спокойнее – пусть даже она не собиралась доставать его из ножен в эту ночь. В другой руке была рыболовная сеть: именно она должна была стать основным оружием против русалки. Такая же была у Купавы, притаившейся на ближайшей берёзе.

Сейчас эта затея казалась идиотизмом. Днём Купава заразила Гориславу своим энтузиазмом, своим нытьём на тему того, что если она не будет помогать людям, то превратится в гнилого мертвяка – но сейчас змеиня жалела, что не дала русалке подзатыльник и на правах старшей сестры не потащила дальше. Мерзни теперь, как идиотка, ожидая незнамо чего… Горислава развлекалась тем, что подбирала выражения, какими она утром выскажет Купаве всё, что думает о её придумках, когда краем глаза заметила движение.

Светловолосая девочка лет десяти перелезала через плетень. Перелезала ловко – но лёгкости движений русалки не чувствовалось. Что ж это, просто смертный пугает Серафима? Злая шутка кого-то из соседей? Но приглядевшись получше, Горислава убедилась – то, что сейчас бесшумно двигалось к дому, простым смертным не было. Кожа была мертвенно бледной, в глазах горели зеленоватые огоньки, а подол рубашки, из-под которого выглядывали босые ступни, рваный и грязный. Незнакомка имела вид такой, будто только что выкопалась из могилы!

И вряд ли «будто». У Гориславы сердце в пятки ушло, когда девочка вдруг остановилась у поленницы и огляделась. Втянулась носом воздух, будто принюхиваясь… Нет, к чёрту это «будто», она принюхивалась! Вспотевшие пальцы сжали рукоять ножа, а в груди вспыхнул огонь, побежал по жилам. И вовремя: девочка прыгнула, как кошка, и в миг оказалась на поленнице. Лицо – глаза горят гнилушками, из-под губ видны звериные клыки – отороченное белыми космами, повисло над Гориславой. Удар сердца – и змеиня выкатилась во двор, обнажая нож.

– Горька, берегись! Это не русалка!

Окрик Купавы опоздал. Хорошо, что огонь в жилах не опоздал – когда девочка бросилась на неё, тело само самой кинулось в сторону, так что когти нежити только оставили глубокие борозды на стене сарая. Да, когти, чёрт побери, у девчонки вдруг выросли огромные когти, каких даже у зверей не бывает! И всё же оклик Купавы отвлёк мертвячку: она обернулась к берёзе – но русалка была уже на крыше сарая, и швырнула сеть точно на девочку.

– Это упырица!– воскликнула она.

Девочка рассмеялась тонким смехом. Движение когтями – и разорванная сеть упала на землю.

– А вы кого ждали? – выкрикнула она звонким детским голосом.

Дурочка. Болтать с врагом во время драки – худшее, что можно придумать. Именно в этот момент Горислава ударила её ножом. Она метила в спину, но упырица мгновенно увернулась, и нож только поцарапал плечо. Визг боли разорвал ночь. Упырица пошатнулась, зажимая рану рукой, и упала на одно колено.

– Горька, стой! – Купава спрыгнула на землю, вставая между Гориславой и упырицей. – Мы ж хотим поговорить!

Ещё одна дурочка!! Прежде чем Горислава успела высказать русалке это, упырица кинулась наутёк с нечеловеческой скоростью. Плетень она просто проломила.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Ты!...– Горислава перебирала все самые грязные ругательства, которые знала, но даже они не могли передать всю гамму чувств.

– Горька, нет,– Купава стояла, расставив руки, словно это могло остановить Гориславу, если той вздумается кинуться за упырицей.– Она просто испуганная девочка.

– Испуганная девочка?! – прорычала Горислава и ударила кулаком в стену сарая, где остались глубокие борозды от когтей упырицы. – Испуганная, чёрт побери, девочка?!

– Она просто испугалась, – сказала Купава, но как-то неуверенно.

– Испугалась?! – Горислава схватилась за голову. В горле клокотал безумный смех. – Эта бешеная собака – испугалась?!

– Бешеные собаки не умеют говорить, – Купава сердито свела брови.

– Да какая разница! Она – нежить! Злобная нежить! Ты… Ты… Дура! Полная дура!!!

Купава отшатнулась, как будто её ударили. На глаза выступили слёзы.

– Я тоже…!– она проглотила готовые сорваться с языка слова, потому что увидела выбежавших во двор хозяев.

– Что случилось? – пролепетала бледная Макария. Серафима она тащила в руках, сгибаясь под его тяжестью; дрожащий парень жался к матери, как маленький. А вот хозяин выглядел скорее раздосадованным, что поспать не удалось, чем испуганным.

– Упырица за вашим сыном охотится, – сказала Горислава, отворачиваясь от русалки. Она не чувствовала себя виноватой нисколько. Купава заслужила жестокие слова, и даже больше, Горислава ещё сдерживалась. – Сколько там было вашей умершей дочке? Восемь вёсен? И волосы светлые, как у сына вашего?

– Д-да…

– Скорее всего, это она, – сказала Горислава, складывая руки на груди. Хозяева выглядели перепуганными до полусмерти, но ей было плевать. – И ей удалось сбежать. Вон, плетень проломила.

Макария вскрикнула и пошатнулась; Тихон Миронович тупо смотрел, как Серафим выскальзывает у неё из рук, а женщина оседает на землю. Бросившаяся вперёд Горислава успела поймать мальчика и сердито уставилась на мужчину: я что, твою жену ловить должна?!

– Днём покажите нам могилу вашей старшей дочери? – тихо спросила Купава. Она стояла, опустив голову, и комкая в руках подол понёвы.

***

К счастью, Гориславе не пришлось убеждать хозяев в правдивости своего рассказала: девчачий голос они слышали, и следы когтей на стене сарая видели собственными глазами. Или к несчастью. Если б Тихон Миронович не поверил, то змеиня с чистой совестью могла бы пожать плечами, и сказав «Ну, мы сделали всё, что могли», уйти восвояси.

Видит Богиня, Финистова Мать, ей этого хотелось. Короткая стычка с упырицей показала змеине, что нежить быстрая, как кошка, а у неё когти – как ножи, так что Горислава серьёзно рискует жизнью. Но она никогда в жизни не убегала от драки, и сделать это без веского повода сейчас – значит, нарушить твёрдое правило, которое сама же себе установила.

Утро принесло новую проблему: Серафим от пережитого к утру свалился с жаром, и Макария неотступно сидела рядом с ним, вытирая горячий лоб мокрым полотенцем. Тихон Миронович же не знал, где могилы дочерей находятся.

– Что?! – хором воскликнули Купава и Горислава (с утра не разговаривавшие), когда услышали это от него.

– Вы на их могилы не ходите, что ли? – спросила змеиня, гневно сдвинув брови.

– За что вы их так не любили?! – воскликнула куда более непосредственная Купава.

– Любить… Как можно любить того, кто не жилец? – сказал Тихон Миронович с горечью, раскуривая трубку. – Они ж болезные были все. Мне поп Матвей сразу про старшую сказал – готовься, Тихон, она на этом свете надолго не задержится. Так оно и вышло. А младшие родились синенькие, как мертвячки, и повитуха говорит, что обеих пришлось в воду холодную окунать – только после этого дышать начали… Лучше б дала им сразу умереть, слёз бы меньше было, – он выпустил струю дыма. – Так что спросите о могиле попа. Он знает. Моя-то туда каждый месяц ходит.