Палач - Эдуард Лимонов

Оскар обнаруживает, что член у него встал, и судорожно-сладко выгибает тело на Наташкиной постели. «Блядь!» — недружелюбно восклицает он и вскакивает.

На столике у кровати рядом с цветным портативным TV, серебряным канделябром с черными свечами и еще десятком мелких Наташкиных предметов, включая электрические бигуди, стоят два широких стакана с мутно-желтой водой на дне. Оскар нагибается над одним из них и нюхает. Виски. Поглядев под стол, он обнаруживает бутылку двенадцатилетнего виски «Чивас-Ригал», только узкая полоска жидкости осталась в бутыли.

«Наташка выпила с кем-то бутылку и ушла», — решает Оскар. Наверняка с мужиком пила Наташка, друзей-женщин у Наташки почти нет. Заинтересованный, Оскар еще раз оглядывает стол. За фотографией Наташкиных родителей — мужчина в советской полковничьей форме и красивая женщина с широким лицом напряженно глядят на Оскара — втиснута пепельница толстого стекла. Пепельница содержит несколько окурков. Оскар подвигает пепельницу к себе и частным детективом с интересом разглядывает окурки. Два окурка «Питер Стайвезант блу» — «Питера» курит Наташка — и короткие окурки сигарет без фильтра, Оскар брезгливо достает из пепельницы один из бесфильтровых окурков, подлиннее, и читает золотую надпись вокруг ободка сигареты, «Кэмел». Оскар берет пепельницу и несет ее на кухню. Достав из-под раковины мусорное ведро, он вытряхивает окурки в пластиковый мешок, вложенный в ведро. Уже унося от ведра руку с, опустошенной пепельницей, Оскар замечает, что в ведре полным-полно окурков, главным образом коротких — марки «Кэмел».

«Чтобы наплодить столько окурков, наверное, нужно курить очень долго», — думает Оскар… Вдруг его осеняет: «Чарли! Чарли курит «Кэмел»». Оскар бросил курить год назад, и потому его очень раздражал в «Севиле» смолящий один «Кэмел» за другим Чарли…

Тягостное чувство собственной беззащитности и полной невозможности что-либо изменить на мгновение почти парализует Оскара. Он бессильно опускается на пол и некоторое время сидит, опершись спиной о Наташкину кровать. «Может быть, это был не Чарли?» — робко сомневается он. Оскар так страстно хотел бы, чтобы это был не Чарли. Кто-нибудь анонимный. Но интуиция ревности подсказывает Оскару, что это Чарли. Ебаный Чарли, родившийся сорок лет назад в Бирмингеме, штат Нью-Йорк, на его, Оскарово, несчастье…

5

Оскар допил оставшийся в бутылке «Чивас-Ригал» и заходил по Наташкиной квартире. В нем забродила обида, подогретая виски до нужной температуры. В порыве внезапной ненависти Оскар сорвал с постели покрывала и одеяла, согревающие по ночам изнеженное тело гадкой бляди Наташки, и вгляделся в отороченную кружевами простынь. Так и есть, несколько желтых пятен темнели посередине простыни, именно в том месте, где должны были раздваиваться ебаные Наташкины ноги. Оскар понюхал простыни. Пахло засохшим клеем, именно запах засохшей спермы. У Оскара горячо зажегся член, и он потер его несколько раз через ткань брюк, вынул, синий, и погладил, глядя на пятна на простыне. Но новая волна ненависти и презрения к Наташке накатила на него и помешала ему заняться мастурбацией. Он упрятал член в штаны и почему-то побежал на кухню… На кухне Оскар схватил кухонный нож, единственный Наташкин нож — она боялась колющих и режущих предметов, — вернулся с ножом в спальню и — слезы при этом выступили на его глазах — обрушил на пятна — засохшую сперму Чарли — несколько ножевых ударов один за другим. «Сука! Гадина! Тварь! Животное!» — заорал Оскар и зарыдал.

— За что? За что? — спросил он вначале себя. Спросил тихо. — За что?! — заорал он, обращаясь к отсутствующей Наташке. Не получив ответа, Оскар с ножом в руке подбежал к одежному шкафу Наташки, распахнул его и, прыгнув вперед, воткнул нож в груду Наташкиных платьев, костюмов, рубашек, брюк и других душистых принадлежностей ее туалета. Заметив под шкафом домашние тапочки Наташки — белые кружевные тапочки пизды-куртизанки, соблазняющей самца даже домашней обувью, — Оскар, вдев в каждый тапочек нож, располосовал их надвое и заметался по квартире с остатками в руках…

В конце концов Оскар вбежал в ванную комнату и бросил искромсанные тапочки в ванну. В ванной комнате, разместив их причудливо среди полотенец, Наташка вывесила, очевидно постирав их, несколько своих маленьких трусиков. Оскар сорвал трусики и швырнул их тоже в ванну, но тотчас же вынул, понюхал, рассмотрел и, вообразив, сколько раз снимали с Наташки эти трусики другие мужчины, а не он — Оскар, всхлипнув, располосовал ножом каждые и бросил опять в ванну. Туда же он швырнул, разорвав их могучим усилием, Наташкины черного шелка домашние брюки, предварительно вынюхав у раздвоенности штанин слабый запах Наташкиной мочи. За брюками последовала Наташкина розовая в кружевах кофта, белая ее ночная рубашка и другие белости и розовости. В довершение всего Оскар; плача, достал член и пописал на Наташкины тряпочки, уже жалея и Наташку, и их…

Припадок прошел. Часы, стоящие рядом с родителями Наташки, укоризненно застыли на пяти минутах после полуночи. Оскар хмуро сообразил, что Наташка не вернется домой раньше следующего утра. Выходить из подъезда мимо мясистого Джерри Оскар не хотел бы. Спускаться по трубе с десятого этажа было бы рискованно. Оскар решил дождаться Наташку и поговорить с нею всерьез.

6

Во всю ночь он не заснул и на минуту. Много раз звонил телефон, подтверждая неразборчивость, небрезгливость и безалаберность Наташки в сфере выбора знакомых. Оскар знал, что все самцы хотели Наташку, однако каждый звонок отдавался в нем тупой болью. Разумеется, он ни разу не снял трубку, и упрямые самцы порой смирялись с судьбой, только выслушав двадцать или более завываний Наташкиного телефона. Очень уж им хотелось Наташкиной пизды.

Раздеться Оскар не пожелал, ложиться на исколотую ножом и вымазанную спермой Чарли кровать Наташки ему тоже не захотелось из брезгливости, потому он лежал на полу, на спине, бросив подушку под голову, и, прикрыв глаза, думал о том, что утром порвет с Наташкой все отношения. «Нужно быть мужчиной, Оскар, — говорил он себе. — Из-за ее сладкой пизды ты позволяешь Наташке издеваться над тобой! Ты же палач, Оскар! Грозный мастэр, хозяин для Женевьев или Сюзен, существо, гордо затянутое в кожу, ты — жертва только для одной женщины в мире, для русской бляди Наташки».

«И чего я к ней приебался?» — размышлял Оскар. Но, в сущности, он заранее знал ответ. Наташка была лучше, намного лучше, несравнимо лучше, чем все другие женщины, встреченные им в жизни. А самое лучшее, естественно, ты хочешь удержать. Иметь всегда. Он также честно знал, что, попадись ему завтра женщина лучше Наташки, Оскар оставит Наташку с благодарностью за ее счастливое лицо в моменты их секса и приебется к этой лучшей женщине.

«Однако мне за мою жизнь суждено встретить строго определенное количество женщин», — вздохнул Оскар. Может быть, в глубине Китая живет еще более нежная и весело-развратная китаянка, куда более подходящая коже, рукам, члену Оскара и его темпераменту, чем Наташка, но Оскар никогда не сможет встретить эту очаровательную китаянку. Может быть, китаянка та услаждает постели хитрых узкоглазых и жирных коммунистических правителей Китая, и они даже и не знают, какое чудо они имеют в своих постелях… А может быть, молодая жена бретонского крестьянина была бы Оскару куда более по нраву, чем Наташка. Но ни китаянку, ни бретонку Оскар не встретил. Он встретил Наташку. Повздыхав, Оскар понял, что не сможет отказаться от Наташкиного тела, и потому ему придется проглотить и Чарли, если это он, и другие — будущие — приключения Наташки в ее собственной стране чудес. Оскар даже улыбнулся. «Вот упрямая блядь. Что хочет, то и делает…»

Он встал и прошелся по квартире. Остановился у секретера, потянул на себя один ящик. В ящике были письма. Взял наугад один из конвертов, вынул серый, плохой бумаги листок. Развернул.

«Дорогая доченька! Поздравляем тебя с Новым годом!» — начиналось письмо. Оскар свободно читал в свое время по-русски, изучал русский язык и в школе, и в университете, потом очень забыл язык лет на десять. Теперь же, общаясь с Наташкой, Оскар опять оживил свое знание русского.

«Мы очень рады с отцом, что у тебя есть новая интересная работа, да еще такая, за которую платят в Америке много денег, — читал Оскар. — Быть актрисой ты хотела, даже когда тебе было только пять лет. Мы очень счастливы, что теперь твоя мечта осуществилась».

«Врет Наташка родителям», — понял Оскар с удивлением. Но тотчас решил, что ничего другого Наташке и не остается. Не может же она написать папе — полковнику Советской Армии и маме (мама — член коммунистической партии), что их дочь Наташку содержит некрасивый шестидесятилетний женатый Джоэл, а для удовольствия она ебется с Оскаром, или с Чарли, или с кем захочет…