Невеста рока. Книга вторая - Деннис Робинс

Валлиец повернулся к Певерилу и, зевая, проговорил:

— Ладно, пошли… будет лучше, если я запру вас в башне.

— Нет никакой необходимости запирать меня. Я приехал сюда по собственной воле и охотно встречусь с вашим хозяином на его условиях, — холодно возразил Певерил.

— И все же я не рискну вновь упустить вас после столь длительных поисков и беспокойства, которое вы нам причинили, — выпятив верхнюю губу, произнес Айвор.

В этот момент наверху громко хлопнула дверь и послышался звук шагов. Все, кто стоял в вестибюле, обратили взгляд на музыкальную галерею. Сначала появился мерцающий отблеск свечей. Затем показался сам барон. Он был закутан в толстый бархатный халат и высоко держал трехсвечный канделябр. От сквозняка языки пламени колебались, и со свечей капал топленый жир. Дензил Сен-Шевиот медленно спускался вниз.

Сердце Певерила учащенно забилось. Его бледное строгое лицо порозовело. Впервые за последние два года он видел человека, который некогда был мужем Флер. С некоторым удивлением он заметил, что за это время барон сильно постарел. В его черных как смоль волосах, строптиво падающих на лоб, серебрилась седина. Спросонья и небритый, барон выглядел весьма неприглядно. Прищурившись, он обвел присутствующих припухшими после разгула глазами и медленно водрузил канделябр на дубовый стол подле камина. Затем, покрепче затянув пояс халата, повернулся и медленно смерил Певерила с головы до ног своим злобно-презрительным взглядом.

— Ну, ну, — протянул он. — Значит, это и вправду вы. Мой славный Айвор оказался прав, послав мне известие, что наконец-то напал на ваш след. Он сообщил, что обнаружил картину, принадлежащую кисти настоящего мастера. Да, надо отдать вам должное… Ну что ж, добро пожаловать обратно в Кадлингтон, мой юный петушок. Вы достаточно долго отсутствовали, чтобы вновь радостно покукарекать на своем заляпанном птичьим пометом насесте.

Певерил не произнес ни слова. Его светлые глаза бесстрашно смотрели в сверкающие черные глаза Сен-Шевиота. Кислый запах перегара, исходивший изо рта барона, донесся до Певерила. Всем своим сердцем он презирал и ненавидел этого человека.

Сен-Шевиот продолжал:

— Так что же наконец вас выдало — ваша гениальная кисть… или, скажем, ваше тщеславие? Ибо вы все же рискнули выставить вашу работу на публичное обозрение. Или просто нуждались в деньгах?

— Я ни в чем не нуждаюсь, — категорично возразил Певерил.

— А вам самому-то не стыдно? — с издевкой осведомился барон. — Только что вы переступили порог дома, где испустила свой последний вздох ваша сестра. Разве вы не помните, как охотно я оказал вам помощь в трудную для вас минуту, как поддержал вас, дал вам возможность проявить ваш талант на деле и накопить кое-какие средства? Отвечайте же, мой юный художник! Разве вас не мучила совесть от сознания того, как низко вы поступили с человеком, проявившим к вам максимум щедрости и благожелательности, а вы в благодарность, словно тать в ночи, украли у него жену?

Певерил сжал руки в кулаки. На лбу его под пушистыми каштановыми локонами выступил пот, но, когда он отвечал, голос его был тверд и решителен:

— Если нам с вами пришлось заговорить о совести, милорд, то не лучше ли будет вам как следует изучить собственную совесть и задаться вопросом, почему я стал презирать вас. Если я и способствовал бегству из замка той, кто некогда была вашей женой, то вы много лучше меня знаете причину, по которой это было сделано, как и то, что я поступил совершенно справедливо.

Барон усмехнулся и произнес:

— Желторотый птенец. Неужели вы возомнили себя неким борцом за правду и решили, что Всевышний будет на вашей стороне, когда помогали моей законной жене, леди Сен-Шевиот, спуститься из ее комнаты в ваши похотливые объятия?

Кровь прилила к щекам Певерила.

— Между нами не было ничего подобного, и вам это известно лучше, чем кому-либо другому! — воскликнул молодой человек.

— Ничего подобного мне не известно, — возразил Сен-Шевиот, гнусно улыбаясь.

— Тогда я твердо заявляю вам об этом сейчас. Это совершенная правда, и пусть Всевышний, имя которого вы так беспечно и с легкостью упоминаете, поразит меня на этом месте, если я лгу!

— Чушь! — произнес Сен-Шевиот, но все же его злобный взгляд немного сник перед правдивыми сверкающими глазами художника.

— И еще, — продолжал Певерил, — вы прекрасно знаете, что подвергали Флер невыносимым страданиям, а у нее не было ни родных, ни друзей, кто мог бы помочь ей. Я был ее единственным другом и в качестве такового поддержал ее в трудную минуту.

Сен-Шевиот повысил голос, едва сдержавшись, чтобы не ударить Певерила, что было бы совершенно несправедливо, как он и сам понимал:

— Сэр, вы обманным путем похитили мою жену, и за это я собираюсь лишить вас жизни.

— Сэр, — ответил Певерил, — вы держали вашу беззащитную жену взаперти, объявили ее сумасшедшей, препоручив жестокой и бессовестной женщине, не ведающей, что такое жалость. От такой участи я и спас миледи. Я рад и всегда буду рад, что поступил именно так. Поэтому будь что будет!

— Будь что будет! — язвительно повторил барон, громко хохоча. — Так вот, скоро наступит ваш последний час. Очень скоро, мой художничек! Я буду сражаться с вами на шпагах или на пистолетах, как джентльмен. Каким оружием, не имеет значения, выбор — за вами. Но я почувствую себя намного лучше, когда избавлю мир от вашего присутствия.

— Его светлость произнес именно те слова, которые мне бы хотелось отнести к нему, — заметил Певерил.

Сен-Шевиот снова захохотал и обратился к своему слуге.

— Да вы только посмотрите! Ты слышал, Айвор? Неужели наш юный гений надеется успешно противостоять мне на дуэли? Как ты думаешь, он способен всадить пулю мне в голову или пронзить мою грудь шпагой?

Айвор тоже разразился хохотом.

— Ваш соперник уже все равно что покойник, милорд.

Певерил не мог не почувствовать, как кровь леденеет у него в жилах, однако он даже не подал вида, что боится. Единственное, что он чувствовал сейчас, — это страх за Флер, опасение, что длинная рука барона дотянется и до нее.

Следующие слова Дензила сильно встревожили художника:

— Предупреждаю вас, я не успокоюсь, пока не разыщу этот непорочный цветок, ради которого вы скоро умрете. А найти ее теперь, когда мы обнаружили вас, не представит особого труда.

У Певерила замерло сердце.

— Но почему… зачем, лорд Сен-Шевиот, вы хотите мстить ей? За что? — скорбным тоном прошептал он. — Церковный суд освободил вас от брачных уз. Вы вот-вот женитесь еще раз. Почему бы вам не оставить бедняжку Флер в покое? Разве вы уже не причинили ей достаточно вреда?

— Что мне делать или не делать с бывшей леди Сен-Шевиот, это касается только меня, — грубо проговорил барон. — И вы не сможете помешать мне, поскольку умрете.

В какой-то безумный миг Марш начал было придумывать способ убежать, чтобы быть рядом с той, кого обожал и защищал. Сейчас он уже жалел, что позволил заманить себя в эту ловушку. Он не может, не должен умереть и оставить Флер одну. Но вскоре он собрался с духом и взял себя в руки. Пусть это будет его последним поступком, но он во что бы то ни стало лишит Сен-Шевиота всякого повода думать, что Флер отдала себя под защиту человека менее мужественного, чем барон.

И он проговорил:

— Пусть дуэль состоится.

— Еще не наступил рассвет, — коротко ответил Сен-Шевиот. — Я вернусь в постель. Вы тоже, если вам угодно, можете немного поспать. Встретимся на лужайке, что за южной стеной. Это будет честный поединок, по всем правилам. Старый болван, доктор Босс, умер, и моим секундантом будет новый врач, доктор Барнстабл. А поскольку у вас нет секунданта, то назначаю им вот этого джентльмена. — И он повернулся к специалисту по живописи, помогавшему барону разыскивать Певерила.

— Благодарю вас, — с застывшим выражением лица произнес молодой художник.

Сен-Шевиот поднес ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок. Ему было холодно, барахлила печень, и он чувствовал, что его мало радует предстоящая возможность положить конец жизни этого юноши. Его даже восхитили находчивость и ловкость, с которыми тот сумел вывезти Флер из замка. Его мстительное чувство было направлено не столько на молодого художника, сколько на саму Флер. Эти долгие месяцы, прежде чем ему удалось добиться признания их брака недействительным, он испытывал к ней смешанное чувство ненависти и желания. Он ненавидел ее «черную» наследственность, которая запятнала чистую кровь его сына и наследника хотя бы на несколько секунд его жизни. Он также негодовал, думая о непреодолимом барьере из гордости и холода, который возникал между ним и Флер, стоило ему заключить ее в объятия. И все же страсть к ней оставалась. На какое-то время она затухала, но возникала в нем вновь; в его снах и даже в часы его бодрствования, когда он вспоминал о ее неповторимой, несравненной красоте, об этом льде, который он так и не смог растопить. Временами, размышляя о своих разочарованиях, он впадал в безумную ярость. Ведь в те секунды она духовно одерживала над ним верх, даже в моменты самого глубокого унижения, которые испытывала, пребывая в его объятиях.