Эксперт № 40 (2013) - Эксперт Эксперт

Сто лет — удачная дистанция для анализа произошедшего, и выставка во Флоренции как раз представляет необычный взгляд на этот период. Ее концепция складывалась на протяжении четверти века. Идея показать корни русского авангарда у кураторов (их у выставки трое: крупнейший западный исследователь русского искусства рубежа XIX–XX веков Джон Боулт , его коллега из Неаполя Николетта Мислер и Евгения Петрова) и нынешнего директора палаццо Строцци Джеймса Брэдбурна возникла еще в середине 1980-х. Тогда прошла небольшая выставка в Бохуме, которой компания не удовлетворилась. Потом Мислер готовила так и не сложившуюся выставку о Кандинском и шаманизме. В 2008 и 2011 годах в Неаполе прошли две конференции о влиянии шаманизма и восточной культуры на русское искусство. Все это наконец вылилось в нынешнюю экспозицию. Стоит заметить, что все подготовительные исследования проходили не в России, что было бы логично, а в Европе.

Илья Машков. Портрет дамы в кресле. 1913 год. Екатеринбург, Музей изобразительных искусств

Фото предоставлено палаццо Строцци

Выставка называется «Русский авангард. Сибирь и Восток», но по представленному визуальному ряду выходит далеко за авангардные рамки. Из полутора сотен работ примерно три десятка — безусловные шедевры Гончаровой, Кандинского, Машкова, Малевича, Филонова, Кончаловского, Лентулова. Им аккомпанируют имена менее популярные, а то и вовсе неизвестные — представители направлений, существовавших параллельно с авангардом, вроде реализма, символизма или модерна, этнографические артефакты от шаманского бубна до примитивных деревянных фигур. Задача выставки — показать тот многообразный и противоречивый контекст, в котором родился феномен русского авангарда.

За рамками выставки остались западные веяния, Матисс и Сезанн, которых привезли в Россию Морозов и Щукин и на которых засматривались все молодые художники. «В начале моего пути я больше всего училась у современных французов. Эти последние открыли мне глаза, и я постигла большое значение и ценность искусства моей родины, а через него великую ценность искусства восточного, — писала Наталья Гончарова в предисловии к каталогу своей персональной выставки. — Мой путь к первоисточнику всех искусств — к Востоку. Искусство моей страны несравненно глубже и значительнее, чем все, что я знаю на Западе». При этом Восток для кураторов — понятие максимально широкое, вбирающее Сибирь, Японию и Китай, пустыни Туркестана, просторы Арктики и побережье Крыма.

Тон экспозиции в первом же зале задают три абстракции — «Пустота» Натальи Гончаровой, «Черное пятно» Василия Кандинского и «Черный круг» Казимира Малевича. А между ними — каменная баба Х века, из тех, что стояли у погребальных курганов. Дальнейшее повествование раскручивается между ними по широкой спирали. Путешествие цесаревича, будущего императора Николая II, вдоль восточных границ империи; открытие первого буддистского храма в Петербурге, оформленного Рерихом; увлечение оккультизмом, популярное в кругах просвещенной петербургской богемы; Русско-японская война; балеты Дягилева в стиле шинуазри; китайская каллиграфия — все это составляло круг жизни и впечатлений художников и прямо или косвенно влияло на их творчество. Многие из них были коллекционерами — Ларионов, Бурлюк и Гончарова собирали народную печатную графику из разных стран и вводили элементы этих изображений непосредственно в свои работы. На выставке представлено непривычно много скульптуры — работы Коненкова, Ватагина, Исидора Фрих-Хара, Михаила Матюшина, в которых еще сильнее, чем в живописи, чувствуются народные корни. Этнографический материал вроде шаманского бубна рядом с абстракциями Кандинского или корякской ритуальной маски по соседству с «Головой» Малевича позволяют легко считывать кураторскую идею. Наконец, диптих Павла Филонова «Восток и Запад» и «Запад и Восток» задает в лоб извечный вопрос русской культуры, и хотя прямого ответа у художника нет, судя по внешности, Восток побеждает.

: Вячеслав Суриков«Сталинград» —

Вячеслав Суриков

«Сталинград» — еще одна попытка продюсера Александра Роднянского заставить российское кино пересечь границы русскоязычного мира и интегрировать его в мировую киноиндустрию. В этот раз он сделал ставку на современные цифровые технологии

В осажденном «доме Громова» бойцы сражаются не по приказу, а за девушку Катю

Фото предоставлено компанией IMAX

Свой принцип работы над кинопроектами Александр Роднянский сформулировал в книге «Выходит продюсер»: «Кино это как религия. Главный и единственный вопрос — веришь или нет. В историю, в проект, в человека». Федор Бондарчук входит в число тех людей, в которых один из самых опытных и успешных российских продюсеров Александр Роднянский верит: «Он способен создавать фильмы-события». Их первый опыт совместной работы — «Девятая рота». В 2005 году фильму удалось стать лидером кассовых сборов в России. Дальше был «Обитаемый остров», который принес Роднянскому «разочарование и внятный урок». И вот теперь — «Сталинград». Веру в Бондарчука и его проект не смогла подорвать даже крайне неблагополучная прокатная судьба российских военных фильмов последних лет: «Цитадель» и «Предстояние» Никиты Михалкова, «Белый тигр» Карена Шахназарова один за другим не оправдали затрат на свое производство.

В заключительных титрах все-таки появляется ссылка на роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», хотя изначально создатели фильма настаивали на том, что снимают фильм по оригинальному сценарию, написанному Ильей Тилькиным. Еще один упоминаемый в титрах сценарист — Сергей Снежкин. Вдвоем им пришлось придумывать новую версию знаменитой истории о том, как разведывательная группа сержанта Якова Павлова сражалась в жилом доме, сделав его одним из самых важных опорных пунктов в системе обороны Сталинграда. Видимо, оба сценариста не выдержали соперничества с Василием Гроссманом и в конце концов были вынуждены использовать отдельные мотивы из его романа. Но дело в том, что «Жизнь и судьба» всего год назад вышла на телевизионные экраны в исполнении Эдуарда Володарского и Сергея Урсуляка. Да, героическая оборона жилого дома — лишь одна из нескольких сюжетных линий телесериала, но именно она является основной. Тем, кто его смог посмотреть (а таких было не так уж мало — доля российской аудитории отдельных серий достигала 17%), сравнения не избежать.

Эпизод с падением немецкого бомбардировщика Henkel целиком создан средствами компьютерной графики и анимации

Фото предоставлено компанией IMAX

В «Сталинграде» разведывательной группой руководит капитан Громов (актер Петр Федоров), который, не особо раздумывая, подчиняясь эмоциональному порыву, может повести солдат в атаку, продемонстрировать в бою отличную боевую и физическую подготовку, великолепное владение приемами рукопашного боя и вернуться целым и невредимым. В то время как капитану Грекову (актер Сергей Пускепалис) из «Жизни и судьбы» приходится держать не слишком визуально эффектную оборону не только от немцев, но и от комиссара Крымова, требующего от него своевременной отправки отчетов, политической благонадежности и тотального подчинения. Тот и другой капитаны называют себя «управдомами». В случае с Грековым мы понимаем, что это означает сознательный выход из-под общепринятой военной иерархии, за что он готов заплатить собственной жизнью, тогда как для Громова это не значит ничего. Это просто лишняя деталь. Громов сражается с офицером вермахта Каном, которому приказано любой ценой взять дом, ставший камнем преткновения для немецких войск, и других противников у него нет.

И там и там есть лирические сюжетные линии. В доме Грекова («Жизнь и судьба») она возникает благодаря радистке Кате, появление которой в доме оправдано необходимостью отправлять те самые отчеты для политуправления. В доме Громова («Сталинград») лирический тон задает девушка с тем же именем. Но эту Катю туда никто не посылал. Она живет там своей обычной жизнью с начала военных действий и покидать дом не собирается, к боевой обстановке привыкла. Ей даже удается сохранять весьма привлекательный вид, что и начинает смущать участников разведывательной группы. Они доходят до того, что устраивают Кате день рождения, пекут неказистый, но все же шоколадный торт со свечкой, а молчаливый солдат, в котором Катя опознает бывшего тенора и даже предъявляет афишу с его именем, исполняет для нее оперную арию под собственный аккомпанемент на расстроенном фортепиано. Мало того, он совершает этот акт искусства в полуразрушенном бомбежками доме не просто так, а надев белую сорочку, отглаженный фрак и галстук-бабочку. Насчет бабочки даются специальные пояснения: мол, носил ее с собой с начала войны. Но где артист отыскал фрак и сорочку, киноистория умалчивает…