Аргонавты средневековья - Владислав Петрович Даркевич

Греческие камнерезы изготавливали лазуритовые нательные крестики, которые «обеспечивали» их носителю покровительство «небесных сил». Такие крестики в золотой оправе недавно обнаружили в тайнике под зданием Патриаршего дворца в Московском Кремле. Антропоморфные подвески-амулеты из лазурита часто встречаются при раскопках половецких курганов.

Еще в 1807 г. близ города Кашира Тульской губернии крестьянин выкопал клад, весивший свыше трех фунтов. Кроме серебряных украшений и куфических монет, в нем обнаружили перстень с изумрудом. Копи этого красивого зеленого камня, ценившегося иногда дороже алмаза, разрабатывали в Египте. В Индию «изумруд… привозили из Египта в виде вставок в перстни, спрятанным в гнездах под кораллом или малахитом; затем их [коралл или малахит] отбивали с него [перстня], а его [изумруд] оставляли»{121}. Изумруду приписывали сверхъестественную силу: при взгляде на него у ядовитых змей вытекают глаза. Ложность этого суеверия показал пытливый Бирули: «Но несмотря на единогласие рассказчиков, истинность этого не подтверждается опытом. Я провел так много испытаний, что больше этого невозможно: я опоясывал змею изумрудным ожерельем, сыпал изумруды на дно корзины со змеей, размахивал перед ними нанизанными на нитку изумрудами… на глаза же ее это не произвело никакого влияния, если не усилило остроту ее зрения»{122}.

В одном из гнездовских курганов с трупосожжением был найден иранский бронзовый светильник в виде женской головы. В сквозное отверстие в носу женщины вставлен шарик бирюзы. Крупные разработки этого нежно-голубого с матовым блеском камня велись возле Нишапура в Хорасане. Из Персии бирюзу вывозили «во все окраины мира». Из-за «приятности и сладостности» цвета мусульмане почитали ее самым благородным — «небесным» камнем. «Бирюза — кости тех людей, которые умерли от любви», — гласит персидское поверье. Бируни называл ее «камнем победы», камнем «от сглаза» и «камнем сана». Замечательный талисман укреплял сердце и предохранял от ударов молнии. Если носивший бирюзу видел новую луну, это знаменовало благополучие в наступающем месяце. Изразцовые узоры мусульманской архитектуры как бы впитали всю любовь к бирюзовому цвету на средневековом Востоке.

Глава 4

ПОСОХ И СУМА

В Булонь и в Бари, в Кельн, в Сант-Яго, в Рим

И трижды в град святой — Иерусалим —

Ходила на поклон святым мощам,

Чтобы утешиться от горя там.

Джеффри Чосер

B своих мемуарах Сергей Львович Толстой вспоминал: «В 60-х и 70-х годах по шоссе (Киевскому у Ясной Поляны. — В. Д.) шло особенно много богомольцев и богомолок — в Киев, Соловки, Троицкую лавру, к Тихону Задонскому, в Оптину Пустынь, в Старый Иерусалим и т. д. и обратно… Люди ходили на богомолье по разным причинам: кому плохо жилось дома, кому хотелось повидать божий мир, кто шел потому, что паломничество уважалось, и т. д. Богомольцы и богомолки шли ровным и медленным шагом верст по 30 в день, с котомками и узлами за спиной, в мягких чунях и обмотках; они шли обыкновенно по нескольку человек вместе, питались большею частью подаянием, ночевали где придется, редко мылись и редко меняли белье.

Проходя большие расстояния и встречаясь с многими людьми, богомольцы распространяли народную поэзию, пословицы, сказки, легенды, влияли на народное воззрение и разносили разные слухи.

Отец говорил, что рассказы странников заменяют народу литературу и даже газету. Он любил разговаривать с прохожими, идя по пути с ними или присев на краю дороги»{123}.

«Хождения» прошлого века немногим отличались от паломничеств Средневековья — эпохи расцвета «божьих странничеств». Благословляя путника в нелегкий путь, священник вручал ему суму и посох — «утешение и знак странника». «Сибран Шабо, собираясь идти в Иерусалим, пред лицом господа и у мощей его святых приемлет посох и мешок в церкви святого Николая»{124}. Пилигримы из разных стран — «благородные и простые, богатые и бедные, миряне и клирики, мужчины и женщины» — то под дождем, то под солнцем брели по пыльным дорогам, проходили заснеженные перевалы, преодолевали вброд стремительные потоки, переплывали на кораблях бурные моря. Все их достояние — плащ с капюшоном, укрывавший странника от дождя, ветра и ночного холода, мех с вином или водой, сума, в которой лежали хлеб и несколько луковиц, да посох, вырезанный из дуба.

Задумчиво идете, пилигримы,

И в ваших мыслях чуждые края.

Вы миновали дальние моря,

В скитаниях своих неутомимы{125}.

Данте

Какая сила снимала этих скитальцев с насиженных мест, заставляя баронов закладывать свои имения, ремесленников — свои мастерские, а бедняков, которым продать было нечего, пускаться в странствие наудачу и гибнуть в пути от голода, болезней и «суровой ярости диких народов»? В моменты общественных потрясений — во время первого крестового похода или в критический 1000-й год, когда Европа в великом смятении ожидала наступления «страшного суда», толпы богомольцев достигали десятков тысяч человек. Отправляясь в Рим или Иерусалим, они отказывались от многого. Выслушав страстную проповедь, бросали привычные дела и тепло домашнего очага, уходили прямо с полей, не допахав борозды. Ничто не могло отвратить этих людей от поставленной цели. Что влекло их в неведомую даль? Жажда новых впечатлений или суетное желание украсить алтарь своей скромной приходской церкви пальмовой ветвью из долины Иерихона и фиалом с иорданской водой?

Благочестивые путешествия

В знаменитой сцене «Страшного суда» на портале собора Сен Лазар в Отэне (Бургундия) скульптор XII в. изваял процессию праведников, восстающих из гробов. Среди них два паломника с посохами и кожаными сумками, украшенными крестом — эмблемой Иерусалима — и раковиной — атрибутом св. Иакова Компостельского. Над шествием избранных, которых спасло религиозное рвение, вырезана надпись: «Так воскреснет тот, кто не вел безбожную жизнь».

Паломническое движение — одно из сильнейших проявлений набожности в эпоху, когда религиозная экзальтация выбрасывала на дороги тысячи людей. Посетивших «святые места», соприкоснувшихся с «подлинными» следами «горнего» мира ожидали отпущение грехов и самая драгоценная награда — вечное блаженство на небесах. «Странствия господа ради» символически расценивались как духовный путь ко всевышнему.

Паломничество в средние века — удел многих и многих несчастных и отчаявшихся людей, их последняя надежда на перемену, к лучшему. Это не развлекательная прогулка, а суровый труд и долг, который требовал крайнего напряжения воли