Затянувшееся послесловие - Чингиз Абдуллаев

– Не может быть, – с каким-то отвращением и возмущением пробормотал Субботин, – этого просто не может быть. Чтобы наш Саламбек убивал друзей? И хотел убить меня и мою семью? Никогда в жизни в это не поверю! Вы слышите? Никогда в жизни! Это какая-то ошибка.

– Тогда поверьте в правильность дактилоскопической экспертизы. Вы же дипломат, у вас есть высшее образование. Неужели вы не знаете, что отпечатки пальцев двух людей не могут совпасть ни при каких обстоятельствах?

– Это я знаю, – нахмурился Субботин, – но наш Саламбек не такой человек. Вам, наверное, Горчилин рассказывал про тот случай в горах рядом с Джелалабадом, когда они обнаружили семью, пытавшуюся сбежать в Пакистан со своими бриллиантами. Их выдал собственный водитель, которого застрелил его хозяин.

– Да, он мне рассказывал об этом.

– Они защищались, с трудом сдерживая атаки, когда наша группа вышла в тыл моджахедам, – вспомнил Субботин. – Нас было трое: командир группы ефрейтор Ахмет Эльгаров и мы двое. Я и Саламбек Музаев. Эльгаров предложил немного обойти склон. Нужно было слышать, что сказал Саламбек. «Наши товарищи там погибают, а мы думаем, как правильно обойти гору»! – крикнул он нам. Эльгаров приказал двигаться прямо, уже не сворачивая. Вы бы видели, как сражался Саламбек! Он, по существу, спас нас всех. А потом его спас Эльгаров, когда вытащил из боя раненного. И вы хотите, чтобы я поверил? Если бы не Саламбек и не Миша Шевченко, мы бы все остались лежать там, в горах.

– Шевченко погиб?

– Да. Он и Самар Якубов погибли. Якубова удалось вывезти, а Миша взорвал себя вместе с нападавшими. Я подполз туда и увидел его разорванные останки, ногу ему оторвало. Столько крови было, страшно смотреть – как будто камни краской поливали! Я даже заплакал от неожиданности. Потом прилетели вертолеты, и нас всех спасли. Останки Миши и Самара отправили на родину, раненых – в госпиталь, а мне как награду Горчилин выдал какие-то камешки. Я даже не понял, что это такое, и сдал их нашему командиру батальона. Потом узнал, что это были настоящие бриллианты. Только я совсем не жалею об этих камнях. Наш командир батальона уволился из армии уже в следующем году. Говорят, по-крупному играл в казино, пристрастился к игре, начал выпивать, все проиграл и в конце концов повесился, когда пришли описывать за долги его квартиру. Вот такая невеселая история. Никому эти камни добра не принесли. И сейчас из-за них, наверное, какой-то полоумный идиот мстит мне и моим товарищам. Так все глупо…

А я окончил институт, стал дипломатом и получил назначение во Францию. Если вы больше не будете пугать нашего посла и наших дипломатов, то вполне вероятно, что я смогу пойти на повышение и стать послом в одной из франкоязычных стран Африки, – добавил с улыбкой Субботин.

– Не сомневаюсь, что станете, – кивнул Дронго, – но пока делайте так, как я вам посоветовал.

– Саламбек никогда не поднимет руку на меня или на членов моей семьи. Это просто исключено, – убежденно повторил Субботин, – и вы меня в этом никогда не убедите.

– Я тоже считаю, что он не мог сделать подобного. Но факты – упрямая вещь. Хотя тот человек, которого мы считаем убийцей, лет на пятнадцать или двадцать старше Саламбека. Но не забывайте, что Музаев не просто ваш бывший боевой товарищ. Он дважды воевал против российских военных во время двух чеченских войн.

– А я и не забываю. Вы понимаете, он настоящий воин. Это у них в крови. Но он не предатель, не убийца, не вор. Он свои камни вообще потерял или выбросил. И воевал он не с нами, а за своих. Это разные вещи. Он же чеченец, как он мог отсиживаться дома, когда все его родичи и друзья уходят на войну.

– У меня такое ощущение, что это вы – кавказец, а я – российский дипломат, и вы пытаетесь убедить меня в том, какие мужественные и честные люди встречаются среди чеченцев.

– При чем тут дипломат? Я воевал вместе с Саламбеком и видел, как он ведет себя в бою. Там негде спрятаться и не притвориться. Там проявляется истинное нутро человека. Повторяю: он мужчина и воин, а не убийца. И если даже сто экспертиз подтвердят, что в Ахмета Эльгарова стрелял Саламбек, если даже вы сумеете найти свидетеля, который видел все это своими глазами, я и тогда не поверю. Просто не могу.

– Сомерсет Моэм считал, что страдания не делают человека лучше: он озлобляется, ожесточается и в конечном счете меняется в худшую сторону.

– Возможно, – немного подумав, ответил Субботин, – но я не совсем понимаю тогда, о каких страданиях идет речь. Он действительно дважды воевал, но в перерыве между войнами нормально жил, работал заместителем министра – у него был примерно такой ранг, – и вообще был абсолютно нормальным человеком. Я с ним несколько раз разговаривал. Здесь какая-то ошибка.

– Я буду все проверять лично, – пообещал Дронго, – но ваша уверенность делает вам честь. А сейчас давайте закончим наш разговор. Сегодня вы отправляете свою семью, а завтра оформляете краткосрочный отпуск и куда-нибудь уезжаете. Можете даже в другое место, необязательно вместе с семьей. Я думаю, что уже через неделю у нас будут какие-нибудь конкретные результаты.

– Хорошо, – согласился Субботин, немного подумав. – Я делаю это только ради жены и сына. Хотя я в этот бред наших пинкертонов все равно не верю.

– Спасибо. – Дронго поднялся. – Будьте осторожны. Постарайтесь сегодня не появляться в Париже. Так будет лучше.

– До свидания, – поднялся следом Субботин, – и учтите, что, если понадобится, я готов выступить даже на процессе Саламбека. В качестве свидетеля его защиты. И рассказать, как честно и мужественно он воевал в Афганистане.

Дронго протянул ему руку.

– Иногда думаю про себя, что занимаюсь ненужным и грязным делом, – признался он, – но, когда встречаю таких людей, как вы, Леонид Игоревич, начинаю понимать, что занимаюсь как раз нужным и полезным делом. И в свой актив я заношу вашу принципиальную позицию и сразу три спасенные жизни. Это не так уж и мало, даже для одной поездки во Францию.

Глава 14

Вечером Дронго вылетел во Франкфурт, чтобы сделать пересадку и отправиться в Минск, откуда можно было доехать до Витебска. В Минске пришлось остаться на ночь – поезд уходил только утром. Было уже очень поздно, почти полночь, когда он вышел на улицу немного прогуляться. Минск, да и сама Белоруссия, его всегда поражали. Это был какой-то уцелевший советский заповедник в самом лучшем смысле этого слова. Вежливые, интеллигентные люди, абсолютно чистые города, некое внутреннее спокойствие граждан, сумевших избежать потрясений, характерных для других республик. По Российскому телевидению почти на всех программах насмехались над президентом соседней страны, которая так искренне и так дружески относилась к России. В мире трудно было найти вторую страну, в которой симпатии к России были бы столь очевидны.

Но дело было даже не в белорусско-российских отношениях. Дело было в самих людях. Создавалось полное ощущение какой-то прозрачности и светлости людей, населявших эту землю. За всю свою жизнь Дронго ни разу не встречал непорядочного белоруса, лживого, вероломного, злого, мстительного. Ему просто такие никогда не попадались. Среди преступников, которых он изобличал, были представители всех народов и наций, от самых экзотических до самых близких соседей, но никогда не бывало белорусов. Словно народ сговорился жить так, как и следовало жить всем остальным, – по совести и вере в бога. Наверняка в самой республике были и проходимцы, и воры, и даже убийцы, но он никогда с ними не сталкивался. Дронго навсегда запомнил смешную историю, которая произошла с ним летом девяносто первого, когда он случайно оказался в Минске. За большим общим столом сидели две молодые женщины, каждой из которых было лет по тридцать или тридцать пять. Они чем-то неуловимо отличались от других. Он шутливо ухаживал за этими женщинами, пригласил их в свой номер, говорил длинные, льстивые тосты. А потом выяснилось, что обе дамы – офицеры милиции. Одна была капитаном, другая – старшим лейтенантом. Он всегда улыбался, вспоминая свою ошибку. В этой республике даже офицеры милиции могли быть симпатичными и приветливыми дамами, с которыми интересно было проводить время.

Но этот добродушный и мягкий народ не всегда был таким гостеприимным и добрым. Когда во время войны республику оккупировали фашисты, они узнали и настоящий характер этих мягких людей. Поднявшиеся на борьбу против оккупантов белорусы в массе своей уходили в партизанские отряды, взрывали мосты и дороги, беспощадно расправлялись с врагами. Республику с полным правом называли партизанской. И снова сравнения, от которых никуда не уйти. В соседних прибалтийских республиках формировались добровольческие легионы в помощь фашистам, на Украине националисты создавали свою армию, кавказские и среднеазиатские предатели формировали свои национальные части, а армия предателя Власова состояла из русских людей и представителей других народов, населявших Россию. В Белоруссии не удалось сформировать ни одного подобного соединения. Здесь просто не могли найти столько предателей и перебежчиков.