Молчание сфинкса - Татьяна Степанова

— Анна Николавна, вы взгляните на это клеймо непредвзято, — говорил старый Навроцкий, осторожно поворачивая в руках маленькую вазу стиля ампир. — Эта клеймо петербургской ювелирной фирмы «Никольс и Плинке».

— Да, но это их стандартное фабричное клеймо, — возражала Анна. — А на этой вазе, парной, заметьте, помимо этого фабричного, есть еще именное клеймо Роберта Кохуна. А он был ведущим мастером этой фирмы.

— Вот это меня и смущает. Даже более скажу — настораживает, Анна Николавна. Отчего же тут два клейма? Вазы изготовлялись как парные видимо, для одного владельца, — Навроцкий бережно взял в руки вторую вазу и сравнил. — Да, похоже на именник Кохуна. А он, насколько мне известно, никогда не ставил свое именное клеймо рядом с клеймом фирмы.

— А может быть, эта ваза в конце века не была продана на через их ювелирный магазин в Петербурге, — возражала Анна. — А ушла к заказчику прямо с фабрики, из рук мастера.

— Возможно, но меня это несоответствие все же смущает. Посмотрите в ваш верный компьютер, я не могу обращаться с этой новой техникой, вы знаете, — во сколько эти вазы у нас были оценены первоначально?

— Анна Николаевна, вас к телефону, — в кабинет Навроцкого, где они сидели, заглянул охранник из зала.

— Павел, я сейчас занята. Пусть перезвонят минут через двадцать, — ответила Анна.

— Вас спрашивает Роман Валерьянович Салтыков.

Анна резко поднялась с мягкого кресла. Навроцкий оторвался от изучения клейм.

— Анна Николавна, дорогая, что с вами? — спросил он.

— Ничего… голова что-то вот… закружилась.

— Идите, идите скорее. Он ждет на телефоне. Это наш лучший клиент. Передайте ему от меня, пожалуйста, что, если он, как и было условлено, приедет взглянуть на камеи, я закрою магазин. Мы будем договариваться с ним приватно.

— Хорошо, я передам, — Анна направилась в зал. Походка на зоркий опытный глаз Навроцкого у нее была какой-то неровной. Словно ей сейчас немилосердно жали замшевые итальянские туфли на высокой шпильке.

Она взяла трубку телефона на пульте охраны:

— Алло, я слушаю.

— Анечка, это я, — голос Салтыкова был глух и отрывист. — Я звонил вам на мобильный, но он не отвечает.

— Я просто забыла его включить: Здравствуйте, Роман, — Анна Лыкова чувствовала, что все внутри ее словно сжалось от сладкой мучительной боли. Он позвонил ей… Он сам, первый позвонил ей. Взволнован, что-то спрашивает… Какая же это пытка — слышать его голос так близко и не говорить ему самого главного, от чего так сильно бьется сердце в груди,

— Анечка, я знаю, вы мой самый верный, самый преданный друг. Анечка, я совершенно потерян — случилось страшное несчастье, я просто не знаю, к кому мне еще. обратиться, кроме вас!

Его голос доносился словно из тумана. Усилием воли Анна стряхнула с себя этот морок — нет, нельзя поддаваться, нельзя раскисать!

— Роман… Роман Валерьянович…

— Анечка, сегодня утром убита Наталья Павловна! Вы слышите меня? Ее нашли мертвой на дороге, что ведет от нас на станцию. Я не знаю, что делать. Мне только что звонили из милиции, требуют, чтобы я немедленно приехал, — голос Салтыкова вибрировал как струна. — Анечка, я никогда в жизни не имел дела с полицией, тем более здесь. Я знаю, вы мой самый верный друг, Анечка, помогите мне…

— Вас вызывают в Лесное? Я сейчас же беру такси и еду! — Анна уже не грезила наяву и более не раздумывала.

— Нет, меня вызывают в полицейское управление здесь, в Москве. Вот я адрес записал под их диктовку, Никитский переулок, какое-то Гэ У Вэ Дэ — ГУВД Московской области. Я понятия не имею, что означает эта аббревиатура.

— Вам ничего не нужно понимать, я поеду с вами Я уже выхожу, встретимся у метро «Кропоткинская», заберите меня оттуда… Может быть, вам стоит позвонить во французское консульство, поставить их в известность?

— Нет, нет, их это совершенно не касается, я сам… то есть мы с вами, Анечка…

— Через четверть часа на «Кропоткинской». Вы успеете добраться?

Она бежала до метро бегом — благо от Сивцева Вражка недалеко. Салтыков приехал только через двадцать пять минут — пробки. Анна сразу узнала в потоке машин на бульваре знакомый черный «Мерседес». Машина принадлежала Салтыкову и 6ыла пригнана им из Франции, но по Москве сам он за рулем не ездил, так как страшно путался в московских улицах и нанимал шофера от отеля «Амбассадор», где снимал номер.

В машине на заднем зренье, чувствуя его подле себя, Анна на секунду закрыла глаза: вот так бы и ехать, мчаться в неизвестность — сквозь вечерние огни и уличного шум, вечно, бесконечно, пусть даже бесцельно, пусть гибельно, только бы вместе…

Салтыков схватил ее руку, прижал к губам:

— Анечка, вы… вы даже не представляете, как я рад, что вы со мной… Это страшное несчастье, это убийство! Я не знаю никаких подробностей. Я звонил в Лесное. Там все в шоке. Долорес Дмитриевна рыдает как ребенок. Она ничего не смогла мне объяснить, кроме того, что у них дважды за день побывала милиция. А меня вызывают для дачи показаний и… как они сказали по телефону, да опознания тела. Господи боже мой… Я не могу смотреть на трупы!

— Я поеду с вами, — сказала Анна. — Куда вы, туда и я — к следователю, к прокурору, в морг. Я буду постоянно рядом, я помогу, сделаю все, что надо.

— Может быть, стоит позвонить вашему брату?

— Не стоит, — сказала Анна. — Мы справимся с этим сами. Вдвоем. Вы такой сильный, а я… я во всем буду вам помогать, слушаться вас.

— Что за чудо — русская женщина! — пылко воскликнул Салтыков, обращаясь, видимо, к невозмутимому молчаливому шоферу отеля «Амбассадор». — Именно так я себе в юности и представлял ее. Самоотверженность и нежность… Верность… И эти глаза… Анечка, кто-нибудь говорил вам, — какое чудо ваши глаза?

— Роман Валерьянович, не нужно. Не нужно этого, пожалуйста. Вы сильно взволнованы и сами не понимаете… Я не могу. Не нужна сейчас смеяться надо мной.

— Разве я смеюсь? Неужели вы думаете, что я способен смеяться в такую минуту? Я и правда сильно волнуюсь сейчас, но я всегда, в самых пиковых ситуациях говорю то, что думаю. И вы это знаете, Анечка.

— Да, я знаю.

— И вы мой самый верный, самый преданный друг.

— Да, вы можете во всем на меня положиться. Я добьюсь, чтобы и у следователя мы были вместе. Вы иностранный гражданин, можете сослаться на то, что, плохо понимаете по-русски. А я предложу помощь переводчика с французского, хотя он у меня и неважный. И тогда они вынуждены будут позволить мне присутствовать. Вы не должны оставаться в этой охранке один.

Салтыков снова поцеловал ей руку. Его руки были горячими и влажными.

* * *

— Меня всегда поражала твоя способность моментально знакомиться с интересными в оперативном плане людьми, — сказал Никита Колосов Кате.

Они были одни в кабинете пресс-центра. За окнами снова сгустился вечер — темный, ненастный, осенний. Никита примчался из Воздвиженского в главк срази после того, как тело Филологовой отправили в морг. Он убийстве Катя узнала от него. И сразу же рассказала " своем субботнем посещении Лесного.

— Не думал, что у нас к ним найдутся какие-то легальные ходы, — заметил он. — Даже на это и не рассчитывал.

— Если бы не Мещерский, ничего бы не получилось, — сказала Катя.

— Они правда его родственники?

— Салтыков и Лыковы. Дальние.

— Между прочим, я в отличие от тебя ни Салтыкова, ни этих брата с сестрой еще и в глаза даже не видал.

— Их не было сегодня в Лесном? — спросила Катя.

— Нет. Салтыкова мы отыскали через консульство. Он остановился в отеле «Амбассадор» на набережной, снимает номер. В Лесное наезжает регулярно. Я вызвал его сюда, в управление розыска.

— На завтра?

— На сегодня, на восемь вечера, — Никита глянул на часы. — Ого, если приехал, значит, уже у шефа сидит приемной. Я его сначала через шефа пропущу — все же иностранец, вежливость превыше всего.

— А Малявина, про которого вам сторожиха на переезде говорила, вы отыскали?

— Кулешов им занимается. До завтра решили его не выдергивать. Сначала хозяин, потом работник, Катя. А то, что он через переезд железнодорожный ехал, это еще ничего не доказывает, да… Я хочу первым Салтыкова допросить. Интересно мне с ним познакомиться.

— Хотела бы я присутствовать, но это невозможно, — Катя вздохнула. — Им всем пока лучше не знать, где я работаю. Спросят — наплету что-нибудь и Сережке накажу, чтобы не проговорился, да он не проговорится, он умница.

— Значит, ты намерена еще раз побывать там? — спросил Никита.

— А разве ты меня об этом не просишь?

— Я вообще-то и не думал даже, что ты сможешь такое провернуть.

— Ты моих возможностей не знаешь, — Катя усмехнулась. Ну-ка, кто похвалил меня лучше всех? Никто? Тогда я сама. — А еще мы вместе попросим Сережу помочь нам.

— Сколько я с ним не виделся-то? Год? Нет, больше. — Никита покачал головой. — Дошел с этой работой, называется. До ручки. Как он?