Серебряные звезды - Тадеуш Шиманьский

В Пшебраже мы пробыли всего пять дней. 15 июля, в памятную годовщину битвы под Грюнвальдом, мы выступили на запад. Нас ждало боевое крещение.

24 июля 1944 года батальон переправился через Западный Буг. Мы на польской земле. Остановка. Митинг. Моему замполиту майору Михалу Ганецкому не потребовалось произносить длинных речей. Все были взволнованы встречей с родиной. Однако пора в путь. Повсюду нас встречали со слезами радости, развевались бело-красные флаги.

На два дня мы остановились в какой-то помещичьей усадьбе. В имении Немце под Люблином, затаив дыхание, впервые прочли Манифест Польского Комитета Национального Освобождения.

— Короткая стоянка в лесу неподалеку от села Жердзь в Пулавском повяте — и наконец берега Вислы.

* * *

Первые дни августа. Фольварк Усьценице под Ласкажевом. Авиация противника пытается не допустить форсирования Вислы нашими войсками и потому изматывает нас беспрерывными налетами. Все бойцы батальона устанавливают и маскируют палатки, отрывают противовоздушные щели. От земляных работ освобождены только хирурги. Прибывают первые раненые. Вечером 6 августа батальон сосредоточивается в прибрежных лесах у переправы. Всю ночь и весь следующий день ждем, когда на понтонах нас перевезут на левый берег Вислы. Ночью было несколько налетов. Немецкие бомбардировщики сбрасывают «чемоданы» — и град осколков обрушивается на лес. Гибнет часть имущества хирургического взвода.

К счастью, люди, укрывшиеся в окопах, не пострадали.

Вечером в полном порядке переправляемся через реку, с беспокойством поглядывая на небо. На этот раз страхи оказались напрасными. Уже на левом берегу узнаем, что находимся на магнушевском плацдарме. Близится ночь. Разыскиваем место для развертывания санбата. Получаем приказ обосноваться в нескольких километрах западнее Вислы. В приказе не содержится никаких ориентиров, а карты у нас нет. Натыкаемся на рощицу на развилке полевых дорог. Начинаем разгружать снаряжение. Вдруг взрыв, второй, третий. Начинается методический минометный обстрел. Оказывается, передний край совсем рядом. Еще немного — и мы оказались бы в расположении противника. Приказываю выключить моторы грузовиков, шум которых далеко разносится в ночной тишине, тем более что колеса буксуют в песке. Обстрел со временем прекращается. Теперь нужно ехать за вторым эшелоном, оставшимся на берегу. Водители заводят моторы, и им снова вторят минометы. Мы вынуждены укрываться в окопах, где не так давно сидели немцы. Беспокоящий огонь, на этот раз с короткими перерывами, продолжается до утра. На рассвете не выдерживаю: вылезаю из окопа, раскладываю походную койку под деревцем и засыпаю. Даже к грохоту разрывов можно привыкнуть. Однако оставаться в рощице нельзя. Отходим в глубь плацдарма и размещаемся в деревне Вильчковице, где уже работает 1-й полевой хирургический госпиталь. Получаем приказ не развертываться полностью, а лишь помогать этому госпиталю. Так работаем довольно долго, до 2 сентября. Все время находимся под артиллерийским огнем. Спим в землянках, днем работаем. Несем потери. Осколок снаряда поразил капитана Хаджи — молодого советского врача, служившего в нашем батальоне. Через несколько дней Хаджи умер. Все, кто знал его, навсегда сохранили память о нем. Он отдал свою жизнь за Польшу, которую так и не успел узнать, но которую искренне полюбил.

К сожалению, это была не первая и не последняя жертва. На улицах Варшавы в сентябре 1944 года погибла Мария Помпер. При форсировании Одера был убит капитан Королев. Невозможно перечислить всех погибших санитаров, медсестер и фельдшеров.

2 сентября нас перебросили на другой участок плацдарма — в деревню Хмелювек на берегу Пилицы. Это место не было удобным, но другого не нашли. Все было занято войсками. Передний край находился так близко, что даже некоторые полковые медпункты оказались позади нас. При появлении наших автомашин немцы открывали огонь. В довершение всего рядом обосновались батареи польской артиллерии, а подобное соседство было опасным, поскольку позиции этих батарей, подобно магниту, притягивали огонь противника. Для операционных мы выкопали глубокие ямы. В них поставили палатки. Это было наше изобретение, спасавшее работавших там людей от артиллерийского обстрела (разумеется, не от прямого попадания).

Внезапно 11 сентября нас вывели с плацдарма, и мы на какое-то время избавились от огня немецкой артиллерии. Разместились в деревне Борки неподалеку от Гарволина и наконец-то смогли отдохнуть. Но отдых был коротким. Всего три дня. Уже 14 сентября колонна грузовиков нашего санбата двинулась по варшавскому шоссе.

* * *

Минуем Колбель, Вёнзовну, Закрент. Ночь. Вдали пылающая Варшава. Гул самолетов, разрывы. Останавливаемся в деревне Подкачи-Дул неподалеку от пригородного поселка Милосна-Стара, но уже на следующий день становится ясно, что двинуться с места мы не сможем: машины одна за другой подвозят раненых. Полки нашей дивизии форсируют Вислу, спеша помочь восставшим варшавянам. Работу санбата приезжают проверить полковник Мохучий, главный хирург полковник профессор Шацкий и главный терапевт полковник профессор Новодворский. Все они выражают недовольство по поводу нашего расположения: далеко от Вислы, затруднен подвоз раненых, поскольку машины увязают в песке. Все это так, но наплыв раненых настолько большой, что перебраться на новое место мы просто не в состоянии. Лишь 19 сентября поток раненых немного спадает, и мы переезжаем в Анин. Ближе к Варшаве нельзя — все забито войсками.

И снова пошли раненые. Дивизия понесла тяжелые потери. Но не все попадают к нам: многие остались на варшавских мостовых, многих унесла Висла. Но часто и тех, кого привозят к нам, не удается спасти. Тысячи бойцов отдали свою жизнь за Варшаву. В санбат привозят многочисленную группу повстанцев, которых удалось переправить через реку. Энергичная медсестра Фелиция Винницкая (сейчас она уже врач) трудится за троих. Дивизия продолжает истекать кровью. Когда операция заканчивается, она уже не в состоянии выполнять боевые задачи. Нас отводят во второй эшелон армии для пополнения. Наш батальон гостеприимно принимают жители городка Острув-Каня. Впереди несколько недель передышки. Надо восстановить боеготовность батальона.

* * *

В двадцатых числах октября размещаемся в Рембертуве-Старом. Дивизия занимает оборону по правому берегу Вислы севернее Варшавы. Потери незначительны, большей частью у разведчиков, которые под прикрытием ночной темноты переправляются через реку, чтобы добыть «языка». Для уменьшения потерь до минимума выдвигаем в район Бялоленки передовую группу, нечто вроде санбата в миниатюре. Основная часть остается в Рембертуве. Занимаемся будничной, «мирной» работой: прием больных из соседних полков второго эшелона и дивизионных подразделений, профилактические осмотры, прием и осмотр прибывающего пополнения, приведение в порядок санитарного и хозяйственного имущества, техосмотры машин, учебные занятия с персоналом и т. п. Кроме всего прочего, для местных жителей, истосковавшихся по польской речи и польской песне, организуем собственными силами большой концерт. Программу составили врачи капитан Рак и поручник Дорнфельд-Дорский. Концерт, устроенный в помещении местного кинотеатра, прошел с огромным успехом.

В каждодневной работе проходили недели. Напряжение росло. Все ждали начала нового наступления. Уже начались первые передвижения войск. Командир дивизии осмотрел наше расположение и выбрал место для своего штаба. Ну что ж, мы готовы.

В Рембертуве на штабном совещании меня как-то разнес начальник штаба дивизии полковник Никодем Кундеревич. Речь шла о выздоравливающих. Вопрос этот был для нас очень важен, поэтому я коснусь его подробнее. В соответствии со штатным расписанием в роте выздоравливающих мы имели право держать до ста человек. Из этого количества самое большее половина (по состоянию здоровья) могла быть использована нами на различных работах — в качестве санитаров, носильщиков, часовых. Потребность в людях, разумеется, была значительно большей, но — что самое главное — нам очень мешала текучесть состава роты выздоравливающих. Санитар или сапожник, носильщик или портной — каждый через некоторое время овладевал своей профессией, а некоторых нужно было обучать с азов. Поэтому мы буквально цеплялись за выздоравливающих с нужными для нас профессиями. В результате в батальоне их собиралось значительно больше, чем предусматривалось штатным расписанием. Жалобы командиров полков на задержку в санбате их людей, разумеется, были обоснованными. После совещания я нашел компромиссное решение. Уменьшив общее число выздоравливающих, я определил для каждого взвода или другого подразделения поименные списки так называемых «железных» специалистов, то есть тех, кого нельзя было отпускать из роты выздоравливающих. Такое положение вещей сохранилось до конца войны. Без выздоравливающих мы не смогли бы справиться с работой: штаты батальона были слишком незначительными.