Утоли мои печали - Алюшина Татьяна

Собственно, ничего особо нового, тот же принцип, как и обычного бурения, та же техническая база, только буры особые, мощности иные, и пришлось проектировать несколько новых агрегатов и деталей к двигателям. А полез в эту сферу деятельности потому, что ему интересно было очень.

Вообще Вершинину многое было невероятно интересно – проекты, разработки, новые аппараты, механизмы и двигатели – главное, чтобы «в поле». Вот и мотался с места на место.

Он проработал практически везде на Дальнем Востоке. Если кто не помнит, то это не только Камчатка, Сахалин и Владивосток, а и Магаданский край, Хабаровский край, Еврейская область и Чукотский автономный округ и Якутия и, разумеется, великий Амур. До фига, одним словом, – треть страны. И везде, где приходилось жить и работать Вершинину, он находил соратников, продолжал увлеченно заниматься разного рода туризмом и очень много фотографировал. А еще стал заядлым рыбаком и таежником. Не вот тебе прямо человек леса, без понтов, закручиваний пальчиков и баек бывалого лесовика, но знающие люди его уважать и слушать тайгу и природу научили всерьез.

Словом, жизнь Григория Павловича в эти годы шла разнообразно, насыщенно до предела, интересно и напряженно – работа, хоть любимая и захватывающая, но тяжелая, порой сверх всякой меры. Частенько в такие экстремальные условия приходилось попадать, в которых нормальному человеку и находиться-то невозможно и выжить непросто.

И чего только с ним не случалось за эти годы! Но ему нравилось – вот так, на пределе физических, психологических и моральных сил – вот так! На всю катушку! До края, испытывая себя вместе с техникой на прочность и выносливость.

Заматерел за эти годы, возмужал, перевидел многое, многое постиг, о чем и не мыслил раньше, и многое испытал, может, и лишнее. Переборол что-то в себе, того себя прежнего – безмятежно уверенного в своей жизни. И вопреки известной житейской мудрости, гласившей, что «обретенная свобода чаще всего бывает голодной», зарабатывал все эти годы очень даже прилично, а потому что никакой работы не боялся и вкалывал за троих, да еще и наукой всерьез занимался. Прикладной, разумеется.

Григорий исполнил обещание, данное деду, и с блеском защитил кандидатскую в родном институте, написал десятки статей в научные журналы, провел одно серьезное исследование, о результатах которого сделал большой доклад на научной конференции и опубликовал отдельный научный труд, разработал несколько уникальных деталей и добился патента на эти изобретения. Причем не прекращая работать на различных объектах, порой в условиях, приближенных к экстремальным.

В Москве Вершинину приходилось бывать частенько, на подготовке и защите диссертации, на научных конференциях, пробивая патенты на изобретения, или просто в отпуске, чаще проездом в Европу, где старался побывать, чтобы совсем уж радикально сменить обстановку, но и дома с удовольствием время проводил, встречаясь с друзьями.

Только…

В усадьбу он так и не мог приезжать, словно пепелище осталось в душе у него после гибели деда и того аутодафе, что устроила ему родня, и с родней не общался совсем, только с бабулей и родителями.

О Глафире Сергеевне Григорий заботился как мог и с большой нежностью и давно звал ее Глашуня. После того как она однажды, находясь не в лучшем расположении духа, проворчала, чтобы он перестал ей «бабкать».

– Ну, хорошо, – посмеялся он на ее требование, высказанное в ворчливой форме. – Стану звать тебя Глашей или Глашуней. Сгодится?

– Намного лучше, – сдержанно согласилась она.

Так у них с тех пор и повелось. Частенько, когда Вершинин оказывался в Москве, просил отца вывезти бабушку из поселка и встречался с ней в городе. Водил на концерты, в музеи, на выставки и театры, заранее готовясь к этим мероприятиям, покупал билеты чуть ли не за полгода. Просто гуляли по городу, ездили в парки и на катерочке по Москве-реке катались, водил ее в дорогие рестораны, в кино – он всегда придумывал для них занятие и развлечения поинтересней, но каждый раз отказывался приехать в «родовое гнездо», как ни зазывала бабуля, и как бы сильно она ни сетовала на его отказ, и как бы ни расстраивалась.

Не мог. Отказывался, кроме тех двух ее юбилеев.

Все думал и ее успокаивал: когда-нибудь обязательно, вот только пройдет в душе болезненное… Но, как известно: всякое «завтра» легко превращается во вчера, а еще быстрее в десять лет назад. В его случае в двенадцать.

В те свои краткие посещения усадьбы Григорий старался по сторонам не смотреть – приезжал, когда уже все сидели за столом, с огромным букетом и кучей подарков, расцеловывался с бабулей, садился рядом с ней – большой, возмужавший, с обветренным лицом, громкий, шумный, оптимистичный, весь в «пыли пройденных дорог и дальних странствий», в потенциальном запахе костров и тайги.

Общался исключительно с бабушкой и родителями и откровенно посмеивался над притихшей родней, кидавшей на него косые осуждающие взгляды и давящейся своим негодованием, но не спешившей высказываться открыто – опасались-таки, видимо: угроза Глафиры Сергеевны завещать внуку коллекцию надолго застряла в их памяти.

Так что тихарилась родня и в открытое противостояние вступать не торопилась.

А он, отшумев фейерверком, посидев часик-полтора за столом, так же шумно, как и появился, уезжал, стараясь не замечать ничего вокруг, чтобы не задеть рану в душе.

Но странным мистическим образом деда Петра Григорий чувствовал всегда рядом.

Всегда! Если честно, случались несколько раз в его таежной научно-технической работе и жизни такие ситуации на грани совсем уж последней, когда казалось, что все, теперь точно все – край… и Вершинин начинал вдруг разговаривать с дедом и отчетливо слышал, как тот отвечает и дает внуку совет, как выбраться из ситуации и переломить этот предел, что сделать, и… и вывозило! Вывозило!!

Что? Какие силы? Дед?

В глубине души Григорий верил, даже скорее знал, что дед, только никому не признавался. Это снова был только их секрет на двоих, как в его утерянном счастливом детстве.

В память о Петре Акимовиче Григорий после восьми лет скитаний по всему Дальнему Востоку решил вернуться к атомному машиностроению и поступил на работу в «Росатом», одну из компаний «Атомэнергомаша» по разработке и производству уникальных ядерных энергетических установок в Подмосковье. И с удивлением обнаружил, что получает удовольствие от этой работы, с энтузиазмом влился в проектирование новой установки, в науку и испытания.

Теперь он находился совсем рядом с домом и, к великой радости родителей, в Москве бывал гораздо чаще, чем все эти годы. Вот только Глафира Сергеевна последние время начала сдавать, прибаливать, и вывозить ее в Москву на их прогулки и культурные походы удавалось гораздо реже, виделись они в основном по скайпу, зато болтали от души.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});