Утоли мои печали - Алюшина Татьяна

– Кто обсуждал? – выясняла Глафира Сергеевна.

– Мы, мама, – раздраженно и громко заявила Алевтина. – Мы все, кроме, разумеется, Паши, Лизы и Гриши. И все пришли к такому выводу. Как бы ты его ни защищала и как бы ни возмущалась, но, похоже, он виновен. Понятное дело, сор из избы мы выносить не станем и следственным органам ничего сообщать не собираемся, но находиться рядом с убийцей отца не желаем. Поэтому ограничь, будь добра, присутствие Григория в этом доме. Против Паши и Лизы, мы, разумеется, ничего не имеем.

– Интересно, – вдруг почти весело спросила Глафира Сергеевна, опускаясь на свой стул, – а как вы заговорите, если я всю коллекцию подарю Грише? – И усмехнулась. – В очередь выстроитесь просить прощения и закладывать остальных, мол, это их инициатива его обвинить? Или попу ему лизать начнете?

Над столом повисла почти звенящая тишина, и только еле слышно доносился из кухни тонкий звон убираемого в буфет хрусталя.

Перспектива, озвученная Глафирой Сергеевной, потрясла всех ораторов до глубины сознания. И ведь они четко понимали, что она вполне реально может это сделать! Даже более чем реально!

А Глафира Сергеевна, перестав улыбаться, спокойно и ясно, почти по слогам, проговорила:

– Кого принимать в своем доме, а кого не пускать на порог, я, Алевтина, решу как-нибудь сама, – и распорядилась холодно и жестко: – А теперь пошли все вон. И приезжать сюда чтобы не смели. Все, кроме Паши с Лизой и Григория. Кстати, защитить меня есть кому, Иван присматривает вполне официально, так что обидеть меня, старую, он вам не даст, – и повторила более громко: – Вон пошли! – и рукой на дверь указала.

Отлученные дети-внуки заторопились, поднимаясь из-за стола, задвигали стульями и, не вступая в объяснения, заспешили покинуть усадьбу.

А когда в комнате за столом остались только Глафира Сергеевна с сыном, невесткой и внуком, в полной тишине Григорий взял графинчик с домашней водкой, звякнув пробкой, открыл, налил себе в рюмку, отставил графин, поднял рюмку, посмотрел в ее содержимое и высказался:

– Зря прогнала. Они о тебе беспокоятся и на самом деле меня подозревают. Защитить тебя и оградить хотят. Я уеду, а вам еще всем вместе жить.

– Да вернутся со временем. Этих не выгонишь, – отмахнулась устало рукой бабуля. – Только не защитить они меня хотят, а гордыня их заела. Как третьего дня я их отчитала да напомнила, что паразитировали они на отце всю жизнь, так и стыдно стало. Вспомнили, что ты-то никогда ничего не просил у деда и что он больше всех тебя любил, вот и взыграло в них. А заводилы там две – Алька да Валентина. Никогда она мне не нравилась, как только Вася ее знакомиться привел, сразу поняла, дурная девка да гнилая, – и посмотрела на внука. – А ты не обижайся на них, Гриша. Поболтают и забудут.

Не забыли. Ничего не забыли. Продолжали считать Григория убийцей Петра Акимовича и настаивали на этом, полностью вычеркнув его из своей жизни. И что самое поразительное – жалели его родителей и общались с ними, стараясь никогда не упоминать при них Григория. И, как и предвещала бабуля, постепенно вернули общение с ней – потихоньку, осторожно, по сантиметрику, но где-то через год уже спокойно наезжали в усадьбу всей родней на семейные праздники и торжества и на выходные и летние отпуска и каникулы, как и было раньше. Как и было всегда, словно ничего и не случилось.

Все. Кроме него.

Для него мир перевернулся окончательно и бесповоротно.

Гибель деда стала для Григория сильнейшим потрясением, самой дикой и чудовищной потерей – ведь он и на самом деле любил Петра Акимовича больше всех, даже больше родителей. Любил, почитал, уважал и… И дружил. Помимо того, что они оба глубоко и нежно любили друг друга, они по-настоящему дружили. Он переживал горе. Тяжелое, невероятное горе.

И вдруг люди, которых он считал самыми близкими, за которых реально готов был отдать жизнь, – вот так, в самый страшный момент его жизни, предают, и как-то очень расчетливо, чем-то совсем нехорошим пахнет от этого их согласованного, обдуманного и взвешенного обвинения. Что, лишнего претендента на наследство хотят удалить?

Как там кто-то умный сказал? «Чтобы закончить с пережитками нашей счастливой жизни».

Вот-вот. Они и закончили. С пережитками его счастливой жизни.

Что-то переклинило у него в голове, и в один момент он понял, что не может находиться в усадьбе. Вот так лег ночью спать, и все вроде было в порядке, а утром проснулся и понял, что дышать не может от прошлого, жившего здесь и придавившего его своим тяжелым трупом. Понял, что для него все то, что было прекрасного в его детстве и в усадьбе, – умерло, оставив только боль воспоминаний.

Григорий уехал на Камчатку, как и собирался до случившейся трагедии.

Полтора года проработал там с Дмитрием Михайловичем над экспериментальным проектом гейзеровой и термальной тепловой станции, ездил перенимать опыт в Исландию, давно уже освоившую эту область промышленности, а потом еще и работал на Курилах, участвовал в разработке новой турбины.

На Камчатке пристрастился к туризму, уж больно места там потрясающей красоты, а девать себя куда-то требовалось и от мыслей нелегких сбегать. Сначала легким туризмом занимался, «паркетным», как с неким налетом пренебрежения называют его профессионалы, то есть однодневные пешие походы. А потом познакомился с группой настоящих профессионалов и втянулся в серьезные походы с тяжелой нагрузкой и на несколько дней: на все выходные и праздники, по маршрутам разной степени сложности, вплоть до самых высоких.

И еще увлекся фотографированием. Не профессионально, поскольку по-настоящему отдаваться такому занятию требуется целиком и полностью, а он уже отдан в этой жизни главной страсти – инженерии и технической науке. Вот и снимал исключительно для себя, но, поскольку не терпел дилетантства ни в чем, купил и освоил серьезную аппаратуру, немного подучился у специалистов.

После Камчатки был Сахалин и тоже интереснейший технический проект, разрабатываемый Академией наук, – приливные гидростанции. Гриша обошел и весь Сахалин с группой таких же увлеченных туристов. Работу над экспериментальным оборудованием для приливных гидростанций продолжил под Владивостоком и на Чукотке. А после влился еще в один коллектив инженеров, разрабатывавших двигатели для сверхглубинного бурения скважин в арктических условиях.

Собственно, ничего особо нового, тот же принцип, как и обычного бурения, та же техническая база, только буры особые, мощности иные, и пришлось проектировать несколько новых агрегатов и деталей к двигателям. А полез в эту сферу деятельности потому, что ему интересно было очень.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});