Вопреки всему - Линда Тэйлор

— Видите ли… — Доктор Баласингам встал и прошелся по комнате. Луиза решила, что ей лучше посидеть. Было бы неловко разговаривать с ним, возвышаясь над его сияющей лысой головой. — Для вас это очень важный момент. Вы не имеете поддержки со стороны мужчины, причастного к этой проблеме, но вы тем не менее должны решить, каковы ваши чувства по отношению к вашему инфанту.

— Инфанту? — Слово удивило Луизу.

— Я говорю так потому, что мне случалось сталкиваться с подобными горестями. Вы должны все обдумать сами. Люди могут пытаться объяснять вам, как следует поступить. Они, понимаете ли, чувствуют себя свободнее, если близкий им человек принимает то же решение, какое приняли бы они. Но есть лишь одно существо, с которым вы обязаны считаться, и это вы сами. Как вы себя чувствуете?

Луиза ждала продолжения монолога. Только через минуту она сообразила, что ей задали прямой вопрос.

— Я себя чувствую… — Она поискала в своем словарном запасе подходящее слово, но не нашла иного, кроме самого обычного: — Меня тошнит.

— О, дорогая, здесь есть тазик, а я отвернусь, если вас это смущает.

— Нет. Я имела в виду, что меня тошнит от усталости, если вам понятно, о чем речь. Кажется, все это тянется уже целую вечность и я попала в чистилище.

— Ах, чистилище. Мне понятно ваше ощущение.

Он подошел к окну и до тех пор играл бахромой тюлевой шторы, пока не завязал один ее конец тугим узлом вокруг пальца. Для того чтобы высвободиться, ему понадобилась минута-другая. После этого он повернулся лицом к Луизе и сказал:

— Итак, мисс Твигг, вы приняли решение.

— Ну…

— Я считаю, что вы пришли сегодня сюда, так как на чем-то остановились. Если нет, то вам, вероятно, хотелось бы переговорить с моей женой.

— Да. — Луиза поправила ремень сумки у себя на плече. Из всех ее разговоров по поводу беременности этот был наиболее уклончивым. — Да, я намерена довести дело до конца.

— До конца? — Он открыл карие глаза и ждал продолжения.

— До того результата, который для меня неизбежен. Так получается.

Он кивнул, не выказывая ни одобрения, ни осуждения. Уселся снова в кресло и взял ручку.

— Итак, мисс Твигг, вы должны рассказать мне, почему приняли подобное решение. Я обязан сделать записи. Приношу извинения за бесцеремонное вторжение в душу, но медицина есть медицина, и к тому же таковы требования закона.

— Я понимаю. Ваша жена все объяснила мне досконально.

— Да-да. Она должна была. Четкий человек, не правда ли? — На губах у него появилась не совсем обычная, полная особого смысла улыбка.

Луизу внезапно осенило: он влюблен в свою жену! Она поняла и другое: жена его тоже очень любит, и ясно почему. На нее нашел приступ глупейшей романтики. Где они могли познакомиться? В медицинской школе? В семье родителей? Или лунной ночью на пляже, окаймленном пальмами? Она одарила доктора Баласингама сентиментальной улыбкой.

— Мисс Твигг?

— Да. — Перед ее мысленным взором предстал доктор Баласингам на коленях, одетый в саронг. — Дело в том, что мне тридцать два года, и у меня нет работы, нет и друга. Мои перспективы на будущее… ну… ограничены.

— Ах, ваши перспективы. — В карих глазах доктора Баласингама вспыхнула искорка надежды. — Любопытное словоупотребление. Вы, наверное, любите Джейн Остин[15]? Вы изучали английскую литературу?

— Нет. В университете я занималась биологией.

Он, казалось, огорчился.

— Но я видела по телевизору Колина Фирта.

— Он склонил голову набок, словно воробей, присматривающийся к хлебной крошке.

— Я говорил о шести больших романах. — Луиза выжидательно молчала, и врач, не получив ободрения, выпрямился в кресле. — Прошу вас, далее. Итак, у вас неважные перспективы.

— Совершенно верно. И мне одной не справиться, кроме того, я не уверена…

— Да?

— Я не уверена, что смогу содержать себя, не говоря уже о другом человеческом существе. — Луиза испустила долгий вздох. — Это было бы попросту недобросовестно. Я не хотела, чтобы это произошло. Чем больше я смотрю на детей, имеющих родителей, семью, которая их воспитывает и содержит, тем больше убеждаюсь, что не могу это сделать. Это было бы несправедливо, тем более что и моя собственная жизнь не устроена. Я ничего не могу дать ребенку, ничего не могу ему посоветовать, чему-то научить.

— Понятно. — Он взялся за ее медицинскую карту; просматривал ее снова и делал заметки свободной рукой, иногда исписывая чуть ли не полстраницы. — Что-нибудь еще?

— Разве этого недостаточно? — Луиза неловко поерзала на стуле. — Пожалуйста, не вынуждайте меня чувствовать себя виноватой. Это так трудно. Вы даже не представляете, как это больно. У вас нет права делать эту боль еще мучительней. Я в жизни не чувствовала себя настолько скверно.

Его карие глаза смотрели на нее изучающе. Луиза поддалась собственным, долго сдерживаемым — слишком долго! — эмоциям. Нужно взять себя в руки. Но как ни старайся избегать бурного проявления чувств, они все равно существуют, никуда не денешься.

— Вы не можете представить, как это невероятно — быть беременной. После стольких лет автономного существования ты больше не одна, ты не живешь только для себя и ради собственных эгоистических интересов. И вместе с тем ты понимаешь, что это невозможно вынести. Ужасно, если я сделаю аборт, и так же точно ужасно, если я стану матерью-одиночкой. Можете вы это понять? Вот что в этом случае значит иметь выбор. Что предпочли бы вы в таком положении?

— Так вот каковы ваши чувства? — Баласингам смотрел на нее с глубокой печалью.

— Разумеется. А вы бы пожелали мне устроиться в голубином гнездышке? Я всего лишь статистическая единица. Но никто этого не осознает.

Луиза полезла в карман за носовым платком: глаза у нее были на мокром месте. Извлекла на свет смятую бумажку с нацарапанными на ней шариковой ручкой какими-то словами и уставилась на нее. В памяти возник мужчина с большими зелеными глазами. Бумажка слиплась: она тогда зажимала ею истекающий соплями нос, пока они двое шли в маленькое кафе при дороге. Она совсем забыла о том, что так и не выбросила смятый листок. Луиза сунула бумажку обратно в карман и воспользовалась бумажной салфеткой из ящичка, который доктор придвинул к ней по столу.

— Простите. — Луиза высморкалась и прерывисто вздохнула. — Я прямо разлилась рекой. Просто невероятно, что со мной такое случилось. Никогда в жизни не плакала так много.

— В таком случае, — услышала она мягкий голос лысого доктора, — вам надо сейчас выплакаться до последней слезинки. А пока вы этим занимаетесь, я приготовлю для нас обоих по чашечке растворимого кофе. Если только найду электрический чайник. Он был где-то здесь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});