Из воспоминаний старого эриванца. 1832-1839 гг. - Аполлинарий Фомич Рукевич

когда я оглянулся кругом и увидел серьезно сосредоточенные лица солдат. Один говорил полушепотом своему соседу: «Так ты, Николаич, коли что случится, мои семь рублей отошли брату Ивану и накажи ему, чтобы он на панихиду больше полтины не тратил, а чтоб остальные на хозяйство пошли…» А другой пожилой солдат, спускаясь с трапа, нашел кусок полотняной тряпки: «Пригодится нащипать корпию…», – сказал он, пряча лоскут в карман. Простота, с которой были сказаны эти фразы, и полное отсутствие рисовки меня поразили… Что значит мой восторженный порыв к показной отваге по сравнению с этим сознательным мужеством?.. Я был храбр, потому что мне хотелось отличиться, и мне в голову не приходила мысль о возможности дурного исхода, а они шли на бой с той же готовностью и спокойно говорили о панихиде, о корпии, нисколько не рисуясь… Мне сделалось стыдно моей экзальтации, и я постарался быть сдержаннее…

Берег у самой воды образовывал низкую, немного повышавшуюся вглубь материка полосу, шириной сажень двадцать-тридцать, по которой во время волнений раскатывались волны. Ближе осаждался мелкий песок, далее галька, а еще далее крупные камни. Разгон волны ограничивался почти отвесной, сажень пять высоты, стеной. Эта стена, то сильно понижавшаяся, то повышавшаяся, и прибойная полоса тянулись вправо и влево, насколько хватал глаз, лишь в этом месте стена расступалась на полверсты, образуя широкую речную долину, по которой текла Сочи, мутившая чистую морскую воду.

Разогнавшиеся лодки врезались в мягкий береговой песок. Сходен некогда было ставить, и мы соскакивали прямо в воду и бежали выстраиваться на берег. После качки земля, казалось, уходила из-под ног, и некоторые падали, хватаясь за камни или воду. Это дало нам несколько минут веселья, тем более, что пока все было благополучно, и неприятель, очевидно, рассеянный нашими выстрелами, не встретил нас огнем.

Высадив первые части, лодки полетели обратно и в несколько рейсов перевезли первый эшелон десанта с горным орудием, но без лошадей.

Мы начали выстраиваться в боевой порядок, который состоял из двух колонн: левая, из двух рот Эриванского полка, должна была наступать в пространство между рекою Сочи и возвышенностью, а затем, завернув левым плечом, занять эту возвышенность с севера; правая, из двух рот Мингрельского карабинерного полка с горным орудием, наступала на ту же возвышенность, пользуясь лесистым оврагом, проходившим южнее. Нас, охотников, распределили по колоннам. Мне довелось идти с мингрельцами. Была еще третья колонна изо всей милиции, под начальством владетельного князя Шервашидзе, но ее не успели еще высадить в тот день.

Вместо того, чтобы немедля повести нас на приступ, нас заставили делать какие-то перестроения, хотя всякому было ясно, как день, что по условиям местности мы вынуждены будем сейчас же нарушить всякое перестроение и вытянуться в кишку по ущелью, которое уже успела разведать часть наших охотников. Самая же главная ошибка состояла в том, что мы упустили благоприятное время, горцы успели опомниться после бомбардировки и уже готовились нанести нам жестокий удар…

Впереди пошли мы, охотники, под начальством старшего унтер-офицера Мингрельского полка, далее следовала полурота, тащившая на лямках горное орудие, под начальством поручика Кавказской гренадерской артиллерийской бригады Евлиева; затем уже шли остальные части колонны.

Что произошло в самой колонне – я узнал потом. А вот что произошло со мной и с человеками двадцатью охотников, ворвавшихся с криком «ура» в аул, обнесенный кругом высоким палисадом из плотно сбитых толстых бревен, местами поваленных при нашей бомбардировке.

Аул был совершенно пусть. Мы обшарили несколько ближайших сакель, полуразрушенных ядрами. Серьезное настроение солдат сейчас же сменилось шутливым, и многие занялись ловлей черкесских кур, с кудахтаньем взлетавших на крыши, а я и один какой-то мингрелец, шедший со мною все время рядом, занялись более важным делом, – отыскали где-то длинный дрюк и начали привязывать к нему желтую тряпицу с узорами… Этим флагом мы хотели возвестить миру наше торжество– взятие неприятельского аула… Но, оказалось, мы рано праздновали победу… Вдруг сзади раздался болезненный крик, потом другой… Я оглянулся и увидел картину, заставляющую меня и до сих пор при воспоминании о ней вздрагивать… Словно из-под земли выросшие человек тридцать горцев бешено сновали между нашими солдатами и молча рубили их шашками и резали кинжалами… Гибель наша была неизбежна, потому что неприятель уже отрезал от нас тропинку, по которой мы поднялись в аул из оврага, а собраться нам в кучу для отпора было уже поздно… Единственный проблеск спасения для нас, еще уцелевших, заключался в отступлении к лицевому фасу, обрывавшемуся к морю пятисаженной стенкой с грудой осыпавшихся острых камней внизу… Мигом сообразив это, я крикнул: «Ребята, ко мне!..» Нас всего четыре человека стали отбегать к обрыву…

– Не стреляй, береги патрон!.. – крикнул еще я, сознавая, что в последних выстрелах в упор оставалось средство удержать натиск; держа ружья наперевес, ежеминутно готовые действовать штыками, мы отходили назад скачками, а на нас отовсюду бежали горцы с их зверски искаженными от злобы лицами… Мы достигли таким образом ограды, почти разрушенной нашей артиллерией.

– Теперь стреляй и кидайся вниз!.. – скомандовал я и, упершись во что-то ногой, приложился и спустил курок в ближайшего ко мне горца, набегавшего на меня… Однако только порох вспыхнул на полке, горец же продолжал бесшумно в своих постолах надвигаться, тогда я пихнул вперед ружьем, почувствовал, как оно воткнулось во что-то мягкое, и тотчас же отдернул его назад, затем оглянулся и ринулся сквозь кусты вниз… Колючки рвали руки, лицо, одежду, и, наконец, я грохнулся в песок… Я имел еще сознание вскочить на ноги и отбежать в сторону, дабы следующий солдат не упал на меня… Тут ко мне подбежало несколько человек, я им стал торопливо объяснять, но затем упал, потеряв сознание… Очнулся под навесом перевязочной палатки; припомнив случившееся, я, полагая себя раненым, боялся шевелиться, чтобы не вызвать боли. Понемногу, двинув рукой, потом ногой, я узнал, что все у меня цело; тогда я вскочил на ноги и без шапки бросился бежать, куда глаза глядят… Скоро я опомнился и пошел искать своих. Тут мне рассказали о катастрофе, постигшей главную нашу колонну.

Как только роты втянулись в узкую тропинку, именно в тот момент, когда я наверху навязывал флаг, думая торжествовать победу, раздались крики: «Алла… алла!» и на наших справа и слева из-за кустов и деревьев ринулось несколько сот горцев. Началась беспорядочная стрельба, потом пошла рукопашная, причем приходилось действовать на обе стороны одному против нескольких… Поручик артиллерийской гренадерской бригады Евлиев успел-таки установить свое орудие и дать картечный выстрел, но был тотчас ранен в ногу. Его