Самое ужасное путешествие - Эпсли Черри-Гаррард

В общем, ветры и течения являются главными факторами, от которых зависит толщина пакового льда. По опыту мы знаем, что там, где летом путь иногда преграждали могучие льды, осенью можно встретить чистую воду. Пак устремляется на север и там, попадая в более теплые воды, тает. Но айсберги сохраняются и после того, как исчезают последние следы паковых льдов; продолжая дрейфовать на север, они создают опасность для мореплавателей, о чем хорошо знают все, кому доводилось огибать мыс Горн. Нетрудно понять, что одного гигантского ледяного острова длиной в 30 километров – а такие частенько носятся по этим морям, – если он попадет в зону судоходства и расколется попутно на сотни больших айсбергов, вполне достаточно, чтобы год стал «плохим по льду», как выражаются моряки. Еще опаснее последние стадии этого процесса – превращение айсбергов в гроулеры,[39] с трудом различимые даже самым острым глазом; плывут они почти целиком скрытые водой, но не теряют при этом своей страшной разрушительной силы.

Подобный айсберг, по-видимому, вызвал катастрофу «Титаника» весной 1912 года. И в современных условиях такие ледяные обломки опасны, поскольку их нередко плохо «видит» радиолокатор.

Различаются две основные разновидности антарктических айсбергов. Первая и наиболее распространенная имеет столообразные очертания. Подобных айсбергов тысячи и тысячи. Реже попадаются островерхие ледяные горы, которые почти всегда возникают в результате выветривания или разрушения столообразного айсберга. Между тем от горных ледников откалывается и сползает в море, вероятно, не так уж много ледяных глыб такого размера. Откуда же, в таком случае, появляются айсберги?

Еще несколько лет назад их происхождение вызывало споры. Были известны экземпляры, достигавшие 60 и даже 80 километров в длину; их называли флобергами,[40] так как предполагали, что изначальное их ядро образуется, как обычный морской лед, но затем увеличивается благодаря последующим приращениям льда снизу. Теперь, однако, известно, что эти горы откалываются от антарктических барьеров, самый большой из которых носит наименование Великого Ледяного Барьера и служит южной границей моря Росса. Нам было суждено очень близко познакомиться с этим огромным ледяным пространством. Уже установлено, что его северный край находится на плаву, предполагают, что он и весь лежит на воде. Во всяком случае, в настоящее время открытое море бьется об его стену на 60 километров – если не больше – южнее, чем это было во времена Росса.[41] Возможно, это самый крупный барьер в мире, но он всего лишь один из многих. Статья Скотта о Великом Ледяном Барьере – последнее слово в науке по поводу этой загадки, и к нему следует прислушиваться впредь до новых исследований какого-нибудь естествоиспытателя. Над поверхностью моря видно только около одной восьмой части айсберга, значит, при высоте 60 метров примерно 420 метров скрыто под водой. Ветры и течения влияют на айсберги значительно больше, чем на паковый лед, через который они пропахивают себе путь, не обращая ни малейшего внимания на столь ничтожные препятствия и превращая все вокруг в сплошной хаос. И горе кораблю, прочно, до невозможности пошевелиться, застрявшему в паке, если на него надвигается подобное чудовище.

Слова бессильны передать красоту мест, которыми мы проходили в последующие три недели. Наверное, зимой пак, погруженный во мрак, безжизненный, как мало что иное на Земле, должен казаться достаточно страшным. Но формы, которые при других обстоятельствах вызвали бы лишь ужас, сейчас, обласканные солнцем, внушали ощущение беспредельного покоя и красоты.

«День выдался замечательный. В утреннюю вахту еще было облачно, но постепенно разъяснилось, небо стало ярко-голубым, с розовым и зеленоватым оттенками на горизонте. Розовые льдины плыли по темно-синему морю, отбрасывая розовато-лиловые тени. Мы прошли точно под огромным айсбергом и весь день пробирались от полыньи к полынье и от разводья к разводью. «А вот Риджент-стрит»[42], – заметил кто-то, и некоторое время мы и в самом деле плыли как бы по широким улицам, образованным вертикальными ледяными стенами. Многие из них совершенно прямые, словно их проложили с помощью линейки длиной в несколько метров»[17].

При приближении к побережью Антарктиды суда нередко проходят своеобразный пояс из айсбергов, наподобие описанного, который образуется после разрушения пояса зимнего припая с многочисленными вмерзшими в него айсбергами.

А вот другая запись:

«Оставались на палубе до полуночи. Солнце только что погрузилось за южный горизонт. Зрелище было исключительное. Северное небо, роскошно розового цвета, отражалось в морской глади между льдами, горевшими огнями разных оттенков, от цвета полированной меди до нежного желтовато-розоватого; к северу и айсберги, и льды отливали бледно-зеленоватыми тонами, переливавшимися в темно-фиолетовые тени, а небо переходило от бледно-зеленых тонов в шафранные. Мы долго засматривались на эти чудные световые эффекты»[11].

Но так было не всегда. Один день шел дождь, случались дни со снегопадами, с градом, холодным мокрым снегом, туманом. «Положение самое безотрадное. От всякой надежды, что восточный ветер раскроет лед, приходится, кажется, отказаться. Вокруг огромные площади сплошного льда. Труднопредставить себе что-нибудь более безутешное. Полосы водяного неба виднеются на севере, но к югу везде однообразный цвет белого неба. День пасмурный, ветер ENE силой от 3 до 5 баллов. Временами падает снег. Едва ли может быть более безутешный вид для наших глаз»[11].

Вместе с открытой водой позади остались альбатросы и капские голубки, неотступно сопровождавшие нас последние многие месяцы. Их место заняли буревестники: антарктический – «пестро окрашенная птица, на фоне ледяных глыб кажущаяся почти черной с белым»[15], и снежный, о котором я уже говорил.

Все те, кому посчастливилось быть с нами, до конца жизни будут помнить первую встречу с пингвинами, первую трапезу из тюленьего мяса, первый большой айсберг, который мы миновали на близком расстоянии – чтобы Лондон смог увидеть его на киноэкране. Едва мы, одолев подходы, вошли в сплошной плотный пак, как увидели спешащих нам навстречу маленьких пингвинов Адели. Казалось, они говорили: «Великий Скотт – это что такое?» И вскоре мы услышали крик, который никогда не забудем: «А-а-арк, а-а-арк!» – восклицали они с любопытством и восхищением, словно немного запыхавшись, то и дело останавливаясь, чтобы выразить переполняющие их чувства, «пристально всмотреться в нас и в восторге прокричать что-то своим товарищам; вот пингвин идет по краю льдины, ищет, где полынья поуже и ее можно перепрыгнуть, не погружаясь в воду, долго колеблется, соизмеряя свои силы и ширину трещины во льду, но затем, опустив голову и немного разбежавшись, как ребенок, прыгает и пускается бегом, стараясь догнать остальных. Снова встретив полынью, на этот раз настолько широкую, что ее можно преодолеть только вплавь, наш любопытный гость на секунду исчезает из виду и вдруг совершенно неожиданно, как черт из табакерки, появляется на соседней льдине и, поводя хвостом из стороны в сторону, возобновляет бег к кораблю. Метрах в ста от нас он останавливается и, вытягивая голову то вправо, то влево, старается разобраться, что же это за странный незнакомый зверь и, изумленный, громко делится своими впечатлениями с товарищами и всем своим видом выражает комичную нерешительность: с одной стороны, его обуревает желание продолжить знакомство с этим огромным существом, с другой – он сомневается, целесообразно ли и разумно вступать с ним в более близкий контакт»[1 9].

Эти маленькие жители Антарктического мира необычайно походят на детей, на детей или на стариков, опаздывающих к обеду, но не теряющих чувства собственного достоинства, очень к тому же представительных в черных фраках с белыми манишками. Мы любили петь им, а они – нам, и частенько можно было увидеть «на полуюте компанию полярных путешественников, во все горло распевающих перед восхищенной аудиторией пингвинов Адели: «Кольца на руках, бубенцы на ногах, куда она ни ступит – музыка в ушах»»[15].

Мирз обычно исполнял пингвинам, как он утверждал, гимн «Боже, спаси короля», при первых звуках которого они, по его словам, очертя голову бросались в воду. Может быть, им не нравилось, что он отчаянно фальшивил.

Двое (или несколько) пингвинов стараются вытолкнуть вперед себя третьего в качестве щита от поморника, их лютого врага: он поедает их яйца, а по возможности, и птенцов. Прежде чем нырнуть в воду, пингвины заставляют какого-нибудь смельчака сделать прыжок первым. Они боятся морского леопарда, ведь он может подстерегать их у края льдины, готовый схватить пингвина и поиграть с ним, как кошка с мышкой. Левик наблюдал пингвинов на мысе Адэр: «Там, где они чаще всего входили в море, льдина граничит с водой длинной террасой в два метра высотой, тянущейся на несколько сот метров; здесь, как и на морском льду, у самой кромки воды собирались целые толпы пингвинов. Когда им удавалось столкнуть какого-нибудь неудачника в воду, все вытягивали шеи и, убедившись, что пионер цел и невредим, гурьбой бросались следом»[18]. Отсюда ясно, что в отношениях со своими заклятыми врагами пингвин Адели проявляет известный эгоизм. Но при встрече с неизведанной опасностью его смелость граничит с неосторожностью. Если нам случалось задерживаться на продолжительное время, Мирз и Дмитрий выводили собачьи упряжки на льдины покрупнее. Однажды пингвин издали заметил привязанную у борта корабля упряжку и поспешил к ней; по мере его приближения псы распалялись все сильнее. Но чем больше они натягивали постромки, чем громче лаяли, тем поспешнее он ковылял им навстречу, принимая лай за приветствие. И ужасно рассердился на спасшего его от неминуемой гибели человека, клювом долбил его штаны и яростно бил плавниками ноги. Часто можно было видеть, как маленький пингвин Адели безмятежно стоит в нескольких сантиметрах от носа собаки, которая неистовствует от страстного желания разорвать его на куски.