Тринадцатая рота (Часть 1) - Николай Бораненков

- Рад бы... рад бы с собой совладать, но не м-могу. Страх обуял. Жить... Жить я хочу. Я не жил еще, б-белого свету не в-видел. Все в тюрьмах да в кар-карцерах.

Гуляйбабка взглянул на часы:

- Господин Гнида, своей трясучкой вы держите нас ровно пятнадцать минут. Говорите коротко и ясно, что вам надо.

- Об одном. Об одном прошу: расскажите, посоветуйте, как лучше встретить их... господ карателей. Век буду благодарен. Б-будьте л-любезны. Богом молю.

Гуляйбабка обернулся к свите.

- Ну как? Поможем, господа?

- Надо помочь. Чего же! - живо отозвалась свита. - Вполне заслуживает помощи БЕИПСА.

- В таком случае, кхи-м, - крякнул в кулак Гуляйбабка. - Вам, Степан Гнида, один вопрос.

- Слушаюсь! - звякнул каблуками староста.

- У вас жирные гуси есть? Весь полк карателей жирной гусятиной сможете накормить? Староста вытянулся в струнку:

- Гусей-с нет. Гусей-с первая же цепь господ освободителей поела. А вот гусиные, куриные яички еще остались. На черный день берегу.

Гуляйбабка схватил Гниду за воротник белой рубахи, с силой тряхнул его:

- Ты что, сволочь?! Как смел?! Неумытая рожа! Неотесанная свинья! Кого вздумал яичным желтком кормить? Доблестных солдат фюрера? Его карающий меч? Брат проглотил пулю, и тебе захотелось?

- Пом-м-ми-милуйте, по-пощадите, - захрипел, приседая, Гнида. - Все выложу, все сделаю, что... что только скажете. Ни... ничего-шеньки не... не утаю-с.

- Я те утаю, скотина! Кишки выверну наизнанку, - тряс, словно дерево, обомлевшего старосту Гуляйбабка. - Фюрер ходил восемь лет, поджав живот, питаясь эрзацем, копя марки на войну, на освобождение тебя, идиота, а ты... так-то вздумал фюрера отблагодарить, скотина! Тухлую яичницу хочешь ему подсунуть?! А ну, говори: хочешь или нет? Ну!

- Помилуйте. Пощадите. В мыслях того не имею. К Гуляйбабке подошел Волович:

- Ваше превосходительство! Отпустите его. Он ошибку исправит. Заменит гусей чем-нибудь.

- Чем заменит? Картошкой? Кислыми щами? Пусть жрет их сам. Проголодавшимся войскам фюрера нужны жиры, жиры и только жиры!

- Есть жиры. Будут жиры. Я гусей салом за-за-заменю.

- Салом, говорите?

- Точно так! В селе много сала. Есть залеглое, есть свежее. Колхозные свиньи остались. Могу забить штук семь.

- Тощие?

- Никак нет. Откормленные. Пудов по двенадцать. Гуляйбабка отпустил Гниду, потряс кулаком перед его сдвинутым вправо носом:

- Ну смотри у меня! Чтоб ни одной тощей. Чтоб сплошное сало жареное, вареное и побольше браги. Сало и брага. Сам доктор Геббельс восклицал: "Нам нужны обильные завтраки, ужины, обеды!" Вы понимаете, обильные!

- Так точно! Все понял. Все вразумел, - часто моргая, отвечал Гнида.

- Я рад, что вы не круглый олух царя небесного, - сказал примирительно Гуляйбабка. - Благодарите аллаха, что вам встретились такие добрые советчики. Жизнь вам обеспечена. Наевшись жирной свинины, каратели вас пальцем не тронут.

- Спасибо! Спасибонько вам. Об одном забочусь. Последний брат я. Фамилию сохранить.

- Не волнуйтесь. Пока жив фюрер, никто вашей фамильной чести не тронет. Вы как были Гнидой, так Гнидой и останетесь.

- Спасибо. Спасибочко вам.

- Одним спасибом сыт не будешь, - отозвался с передка Прохор. - За спасибо только целует колодец бадью да поп попадью. Овса бы коням раздобыл!

- Что овес? Тьфу овес! - вскочил староста. - Да Гнида ваших коней пышками, пирогами... Добро пожаловать. Прошу! Прошу вас, милушки мои.

...Отведать гнидовских пирогов и пышек коням Гуляйбабки, конечно, не довелось. Но зато каждому вороному из обоза досталось по мерке отменного овса, а солдатам - по куску доброго сала и краюхе пшеничного свежего хлеба.

- Чем, сударь, будете отмечать усердие господина старосты? - спросил у Гуляйбабки Прохор, когда кони сонно уткнули морды в комягу с недоеденным овсом. - Медалью аль граммофонной пластинкой?

- Не торопись, кума, снять чулки сама, ибо это может куму не понравиться, - ответил Гуляйбабка. - Мы еще не знаем, как он встретит господ карателей, накормит ли их свининой.

- Жаль, - вздохнул Прохор, заводя коренного в оглобли кареты. - А я, признаться, уже пластиночку ему приготовил. "Любимую мелодию господ офицеров":

Куда ты, нечистая сила,

Летишь на рожон, на быка,

По вас давно плачет могила

И гробовая доска.

Ах, какой чудный маршик! - пропев куплет, чмокнул губами Прохор. - Я б, сударь, непременно дал и этой Гниде пластиночку.

- Запомните одну истину, милейший кучер, - сказал на эти слова Гуляйбабка. - Если подпасок начнет указывать пастуху, то такого пастуха лучше заменить подпаском. Если полководцем начнет повелевать солдат, то от такого полководца не жди победы.

- Верно, сударь, - виновато вздохнул Прохор. - Петух лучше курицы знает, когда быть рассвету. Прикажете запрягать?

- Да, запрягайте. В путь, господа! Если запахло зимой, птицы улетают. Впереди Полесье. Надо спешить.

Гуляйбабка подозвал Трущобина и, как только тот подошел, сказал:

- Задержитесь на часок в селе и проследите, будут ли зарезаны обещанные свиньи, ибо мошенники еще не перевелись на свете, и в глазах этого Гниды искры жадности пока не погасли, А главное: разбейся в доску, в блин, но найди кого следует и чтоб молнией сообщили в отряд о карателях. Понял?

- Так точно!

- Действуй! Без промедлений!

25. ОКОНЧАНИЕ ДОПРОСА РЯДОВОГО КАРКЕ

В тот день Карке не дождался "инструментов", заказанных следователем. Подполковника срочно вызвали по телефону, и он убежал куда-то как угорелый, успев лишь распорядиться запереть покрепче арестованного.

Карке просидел в темном подвале со своими мечтами об Эльзе и крысами наедине двое суток, и лишь на третьи его привели в ту же комнату следователя.

Подполковник встретил его коротким вопросом: "Ну?" Карке пожал плечами. Он рассказал все. Что же еще надо?

- Я спрашиваю у вас в последний раз, Карке. Если вы сейчас же не скажете, где ваша листовка, и не назовете ваших сообщников, будете иметь дело с упомянутыми позавчера инструментами.

Иметь дело с "инструментами" следователя Карке не хотелось. Он горько вздохнул и выложил на стол в таких треволнениях написанный рапорт.

...Из кабинета следователя Карке вышел без зуба. И, к счастью, коренного. Это очень утешило его. Передние остались невредимыми. Эльза будет любить.

26. ВСТРЕЧА С ДЕДОМ КАЛИНОЙ ПЕРЕД СТРАШНОЙ ТРЯСИНОЙ

Трущобин догнал родной обоз в двадцати километрах от Горчаковцев и сейчас же доложил Гуляйбабке, что Степан Гнида исполняет приказание пунктуально. Свинина варится. Брага готовится. И помимо прочего раздобыто по литру самогонки на каждого карателя.

- Как с молнией партизанам?

- Ох, и не спрашивайте! Сам дьявол к их связным не подберется. Пришлось показать партбилет. Только тогда поверил и услал верхом мальчишку.

- А кто такой? С кем толковал?

- Да так, немудрой мужичонка. Бывший конюх колхоза. Глухим притворялся, а как партбилет увидел, враз преобразился. "Сейчас, говорит. Сейчас же ушлю куда след мальчонку". За информацию сказал спасибо.

- А ты спросил, где они? Где их искать-то?

- Спрашивал - не говорит. Прости, мол, сказать не могу. Езжай, мол, в лес, сам найдешь кого надо. Гуляйбабка вздохнул:

- Ну что ж. Будем искать сами.

...По мере того как обоз БЕИПСА углублялся в глухомань, становилось все более очевидным, что разыскать в Пинских лесах партизан не так-то просто. А тут еще пошли дожди, и появилось прямое опасение, что обоз может безнадежно застрять в болотах до самых лютых холодов.

Это обстоятельство повергло в уныние не только Трущобина, но и Гуляйбабку.

- Миссия твоя с треском проваливается, - сказал он Трущобину после очередной неудачи. - Где там отряд. Ты не обнаружил ни одного партизана.

- Разыщем. Заверяю, - стряхнул со шляпы воду Трущобин.

- Заверений многовато, - усмехнулся Гуляйбабка, разворачивая карту. Будем поворачивать на божескую дорогу, ибо ехать по твоему маршруту становится безумием.

- Но ведь люди по этим дорогам ездят.

- Скажи точнее: ездили. Сейчас же на них не осталось ни одного исправного моста. Население проявляет явную несознательность. Вместо того чтоб устлать эти мосты холстинами и встретить людей, везущих "новый порядок", цветами, оно, как видишь, сжигает их, а вместо цветов бросает этакие метров в тридцать "шипы" - спиленные елки с сучьями, обрубленными лишь наполовину.

Трущобин посмотрел на подступившую к самой дороге трясину, вздохнул:

- Да, ты прав. Эти проклятущие болота сковали нас по рукам и ногам. Но даю слово: как только мы выберемся на оперативный простор, все пойдет по-другому.

- Буду рад, но что-то сомневаюсь. У тебя нет опыта, и потом, Трущобин, ты много обещаешь. Где ты прежде работал, я что-то забыл?

- В гарантийной мастерской.

- А-а!.. Тогда все понятно. На год гарантируем, еженедельно ремонтируем.

- Горькая ирония, но справедлива. Не смею возразить.

Весь этот разговор происходил у двадцать седьмого разрушенного моста, встретившегося по пути. На сей раз он оказался разобранным точно на столько бревен, сколько надо для того, чтоб провалились колеса. Но самым странным было то, что недостающие бревна невесть куда исчезли, словно бес их выхватил из настила и унес на дрова вдовьей бабе.