Обитель - Дмитрий Леонтьев

— Неудивительно, что монахи принимают вас за демона страсти,— усмехнулся я.— Если кто и увидит, то либо решит, что ему померещилось, либо примет за ожившее бесовское видение... Ловко!

— Я не понимаю, о чем вы? — очнулась она от первого шока.— Я... я пришла к вам... Мне стыдно, но я просто не в силах больше скрывать свои чувства... Я знаю, что поступаю дурно, но не отвергайте меня. Я влюбилась в вас с первой же минуты...

— И пришли в комнату к господину Звездину? — «удивился» я.— Какое разочарование для меня! Я вооб­ще всегда считал, что женская логика — это шок для мужской психики...

— А разве это не ваша комната?! Тогда что вы здесь делаете?

— Вас жду.

— Ага... Вот это вы называете «мужской логикой»? Забраться в комнату к пьяному мужчине и сообщить, что ждете здесь женщину?

— Так... Давайте перестанем валять дурака,— сказал я вставая.— У меня нет желания препираться с вами всю ночь. Либо вы показываете себя умной девочкой, либо я поднимаю монастырь на ноги, и мы все вместе будем решать эту логическую загадку...

Она подняла руки к плечам, дергая какие-то завязки, и почти невесомая рубашка упала к ее ногам. В лунном свете чертовка была особенно хороша и явно знала это, с мольбой и готовностью глядя на меня.

— Увы,— покачал я головой.— Я имел в виду нечто иное. Наверное, вы сочтете меня за извращенца, но сей­час я с куда большей страстью обнял бы пропавшие до­кументы, нежели вас. Видите ли, женщин у меня было много, а документы одни. Одевайтесь.

Она послушно подняла с пола сорочку, но надевать ее все же не спешила, выжидая.

— Поверьте: вам лучше держаться от этой рукописи подальше, Зинаида Григорьевна,— продолжил я.— Это собственность очень серьезных господ, и попытка про­дать ее обратит на вас не только их внимание, но и гнев... Вы понимаете, о чем я говорю?

— Вы меня выдадите? — спросила она.

— Если вы сейчас же принесете мне похищенное, то обещаю, что забуду и про вас, и про вашего хитро­вана-мужа. Он ведь где-то поблизости, с теплым полу­шубком наготове? — предположил я.— Кто он на самом деле?

— Мы — актеры,— сказала она.— Бежим из Петрограда... Нас ограбили по дороге, а мы просто хотим уехать подальше от этого безумия... У нас не было вы­хода... Вы даже не представляете, как сейчас здесь страшно...

— Почему не представляю? Даже вижу. Одни грабят, другие воруют... Так жалко всех, бедненьких... Одевай­тесь, замерзнете...

Она послушно оделась.

— Думаю, завтра вам есть смысл попросить Пружинникова взять вас в попутчики,— сказал я.— Сомневаюсь, что дальнейшее ваше пребывание здесь имеет смысл. А сейчас вы принесете мне то, что так недальновидно у меня позаимствовали. Надеюсь, не надо объяснять, что пытаться скрыться или делать вид, что ничего не было,— не имеет смысла? Просто отдайте то, что взяли, и убирайтесь по добру, по здорову... Через десять минут жду вас с рукописью и документами.

— Двадцать,— тихо сказала она.— За десять мы не успеем. Мы же не в комнате все это... храним.

— Хорошо, двадцать,— согласился я.— Постарайтесь уложиться в это время. Это в ваших же интересах.

...Она успела не только вернуться с рукописью, но и вполне прилично одеться. Аккуратно положила бума­ги на краешек стола и замерла, выжидательно глядя на меня.

— Ждете напутственной лекции о вреде воров­ства? — спросил я.— Простите: не расположен. Да и не имеет смысла. Об одном прошу: пожалуйста, не посе­щайте Англию... У нас своего хватает. Прощайте.

Она не заставила просить дважды. Я внимательно проверил принесенное и облегченно вздохнул: все было на месте. Закрыв дверь на засов, я придвинул свечу поб­лиже и раскрыл переплетенный в кожу рукописный перевод манускрипта...

«...С трепетом и восторгом приступаю я к описанию благой вести, открывшейся мне. Настал судьбоносный и долгожданный час для всего еврейского народа! Час, которого ждали наши предки, час, обещанный пророка­ми и царями, час, ради которого молились и трудились столько поколений сынов Авраама! Я нашел Мессию! Счастье мое столь велико, что я не могу его даже осмыс­лить, не то что изложить на бумаге. Многие и до меня считали, что нашли Его, и ошибались, но я не раз удос­товерился в этом, о чем свидетельствую и повествую. Первому пришло мне в голову запечатлеть это великое событие, которое завершит бесконечную череду страда­ний и гонения народа иудейского, сделав его хозяином всей земли и всех прочих народов. Мне оказана великая честь: я принят в круг ближайших двенадцати. И не только принят, но и отмечен особым вниманием: я, Иуда из Кариота, сын Симона из колена Иудина, назначен казначеем братства. Для меня это необычная работа, ведь я... Впрочем, об этом позже. Сколько страданий, сколько бед вынесла моя бедная страна, ожидая этого великого часа! Безумный, жестокий мир обрушивался на нас раз за разом, порабощая, убивая, рассеивая по земле. Мир был жесток к нам, но добр Бог. Мы, единственные из всех народов, были удостоены великого Откровения. Много столетий наши мудрецы искали истинного Бога посреди множества демонов, прикидывающихся богами. Они имели власть и силу прямо спрашивать их: «Госпо­ди, не Ты ли Бог?» И их усилия были вознаграждены. Пришел час, и Бог явил нам Себя, открыв о Себе исти­ну. И был заключен между Ним и народом нашим Ве­ликий Завет. И дано было нам обещание, что именно из нашего народа выйдет Тот, Кто спасет весь мир и изме­нит его. Как же ждали мы Его! Ждали в плену вавилон­ском, ждали под пятой Искандера Двурогого, и уже поч­ти сто лет ждем под пятой Рима. Скоро минет столетие, как великий Помпей поверг наше царство, но не сумел лишить нас надежды. Да, римская империя простирает­ся от края до края земли, и ее легионы непобедимы. Отданы мы в рабство золотого орла, простирающего крылья над моей родиной. Мы не можем иметь оружия, и любое восстание было бы безумием, подавленным быстро и беспощадно, но мы не отчаиваемся. Мы бо­ремся и ждем! Непобедим Рим, но что он сможет против Того, Кто горам и морю приказывать имеет власть? Что копья и стрелы против Того, Кто солнцу и луне может приказать остановиться?! Мы бессильны, а Ему лишь стоит сказать слово, и мрак рассеется! Раньше я думал, что родился в недоброе время. Нравы пошатнулись, вера слабеет, народ наш разлагается под влиянием развращенного Рима. Повальное пьянство, в котором и так обвиняли пророки народ иудейский, превзошло уже все пределы, разврат, несоблюдение заповедей... Даже язык наш меняется под вторжением чужеродных слов, поня­тий, смысла... Дети наши уже тщатся подражать римля­нам, а не своим пращурам, и это ужасно... И потому я — зелот. Тайный ревнитель Закона и враг Рима. И бо­лее того: я — сикарий, «носящий кинжал», палач отступ­ников и предателей. Я еще молод, но меня знают уже не только товарищи по борьбе, но даже члены Синедриона, тайно руководящие и наставляющие нас. Раньше у меня под началом было почти два десятка смельчаков, боевая группа, отобранная мною лично, но теперь в этом нет нужды, и я приказал им просто ждать часа. Ведь скоро исполнится то, что нам было обещано, и чего мы ждем так долго. Скоро Пасха — великий праздник выхода ев­реев из плена Египетского, и освобождение из нового плена должно свершиться в этот великий день. Я разнес весть о приходе Мессии между своими, и ликованию их не было предела. Сначала они тоже сомневались, но Он дал нам, двенадцати избранным, великую силу, и я по­казывал ее всем, чтобы уверовали! Правда, как ни странно, Он запретил мне это. Но Он вообще иной, словно не от мира сего. Он как ребенок. Добрый, чис­тый, только... очень грустный. Он так редко улыбается, и все время о чем-то думает. Я все время хочу Его под­бодрить и рассказываю о том, как славно мы будем жить, когда изменится мир. Как наши священники по­несут Закон во все народы и встанут над всеми, вразум­ляя и управляя. Как весь мир будет единым целым, без войн, без ссор, без слез, связанный накрепко этим Зако­ном. И весь мир будет жить по Закону и только по За­кону! Злые будут наказаны, блудницы и бражники — осуждены, а исполняющие Закон — поощрены...

А Он лишь грустно улыбается и молчит. Я перестаю по­нимать, переживаю, спрашиваю: «Что, Учитель?» А Он: «Это ведь то, чего хочешь ты... » Естественно! Так, как я хочу! Я мечтаю об этом! Я готов всю кровь свою по капле отдать, лишь бы это осуществилось! И я буду стремиться к этому! Стремиться к освобождению моей родины, торжеству моей веры!.. Иногда я Его искренне не понимаю... Признаться, Он даже внешне не похож на того Мессию, которого я видел в своих горячих детских грезах. Мне виделся чудо-богатырь вроде Самсона или Сеула. Вождь, бунтарь, полководец... Царь! Мес­сия — освободитель, воинственный и грозный, один вид которого заставит упасть все народы на колени и молить в страхе о пощаде... А Он внешне совершенно обычный человек... Но это ничего. Главное, что у Него есть неви­данная Сила! Я видел, как Он ходит по водам, как ум­ножает хлеба и возвращает к жизни умерших... Но как же неохотно Он делает все это! Или по просьбе Марии, или по крайней необходимости... Но здесь о причинах я спрашивать не стал, ибо догадался сам! Он таит себя для нужного Часа! И когда придет срок... О, как изме­ниться мир! Да, Он подготавливает Свой приход в тай­не, но каков будет финал?! Дал Он силу и нам, дабы ходили по земле, проповедуя и исцеляя, и руководит нами, объясняя, наставляя... Только не понимаю — зачем? Скоро и так все будет иным. Зачем учиться проповедо­вать, когда скоро все просто увидят?! Но раз Он сказал — я буду делать. Наверное, в этом есть какой-то смысл, который я пока не понимаю... После Великого Часа все станет ясно. Может, с Его добротой Он не за­хочет Сам повергать в прах полчища врагов? И я буду делать это вместо Него?! Я буду убивать убийц и пытать палачей. Я возьму на себя всю важную работу по очищению мира от беззаконных вместо Него. Я бы справил­ся. Я не был бы столь щепетилен в этих вопросах. Я бы просто явил силу и приказал, и все бы изменилось в считанные дни. На Его месте я бы поступал совсем иначе. Все же я — воин... А Его вообще надо оберегать. Даже от бытовых мелочей, на которые Он реагирует как-то... словно и не жил 33 года посреди этого мира. Чего стоит одна эта история с деньгами?! Он мог бы поста­вить казначеем Матфея, который до этого был сборщи­ком налогов и умел вести дела куда лучше меня... Что это за испытание? Я спросил Его: «Учитель! Ты можешь только шевельнуть пальцем, и груды золота появятся у Твоих ног! К чему нам бедствовать? Зачем жить в ни­щете, когда мы можем иметь по дворцу? А нам нужно будет много денег! Нам надо будет покупать оружие для восстания! Откуда я возьму деньги на оружие?» А Он ответил мне, что не будет «творить» деньги. Что это — обман. «Ну и что? — спросил я.— Кому это повре­дит? Мы же их не украдем! Добро надо творить любым путем!» А Он только посмотрел на меня и ничего не ответил. Как-то Он спросил меня, хочу ли я быть совер­шенен. Я ответил, что это невозможно. Он ответил, что для Бога ничего невозможного нет, лишь бы я этого хо­тел, и дано будет. Вот тут я Ему и напомнил про эти деньги. Я сказал, что совершенство — слишком узкая до­рожка, если не позволяет даже камни в золото превра­щать. Ученики рассмеялись, назвали меня жадным... Глупцы! Не для себя я жажду этих денег, а для великой цели! При чем здесь жадность... Все дело в цели. Кто-то хочет быть совершенным, а кто-то думает о насущном, мысля реально и здраво. Совершенство — безумие в этом мире. А еще через некоторое время, когда у нас кончи­лись деньги, Он послал учеников забросить сеть в озеро и принести Ему рыбу, в животе которой мы нашли мо­неты... Вот, значит, как: клады находить можно, а просто сотворить их — нельзя?! Это же не фальшивомонетчест-во. В чем разница?! Нельзя быть таким... щепетильным! Это же — реальный мир! Жестокий, опасный мир, а не возлюбленная девушка, которой и слова неосторожного не скажи... Сколькому же еще Ему учиться надо! Я ста­раюсь быть поближе к Нему — Его нельзя оставлять од­ного, прямо как ребенка малого. Если б не Его непости­жимые возможности, я бы даже, наверное, боялся за Него. И Он выделяет меня из всех учеников. Он как-то по-особому добр со мной. Вот только грустен очень. Он, даже когда говорит со мной, смотрит с такой жалостью, что сердце щемит и страшно становится... Я сначала даже боялся, думая, что Ему известно будущее и он ви­дит меня пронзенным римскими мечами во время Ве­ликой Битвы за свободу... Но после случая с Лазарем я оставил эти страхи. А вот Он рассердился на меня всего один раз и по совершеннейшему пустяку. Были мы в гостях у одной моей родственницы, и она — ну что взять с женщин?! — потеряв рассудок от такой чести и счастья, вылила на Него столь драгоценное масло, что я — воин! — заорал, как последняя торговка на базаре, чуть дух от возмущения не испустив. Потом самому было стыдно... Просто я так замучился экономить, вы­краивать, урезать, просчитывать, отказывать во всем, а тут целое состояние, на которое можно год всей семь­ей прожить, а то и больше... Он ведь не думает о том, что будет есть вечером, завтра, послезавтра. А я обязан заботится о Нем. Да еще и об этих... молодых организ­мах. И все ведь каждый день жрать хотят! Они ведь не спрашивают: откуда деньги берутся, занятые лишь раз­говорами с Учителем. А я как цепная собака на этом денежном ящике сижу, благо что пока еще не кусаюсь. И опять же, меня еще и жадным считают... Угу... Доверь эти деньги Фоме или Иоанну—и что они будут есть уже завтра?! Сколько раз я просил Его снять с меня это пос­лушание, нет, не позволяет, словно ждет от меня чего-то, словно я что-то понять должен... И я, профессиональ­ный воин, забочусь о том, что бы не только Он, но и одиннадцать недорослей были накормлены-напоены, одеты-обуты... Я как нянька в этой детской группе... Я устал, но я терпеливо жду, когда придет День и мне найдется настоящая работа... А тогда Он меня отчитал, сказав, что я поменял местами пол с крышей и что вто­ростепенное принял за главное, строя не на камне, а на песке. А я обиделся и сказал, что — знаю! Что глав­ное — это тот великий день, в который мы получим сво­боду, а «камень» этот — Закон, а все эти проповеди-бе­седы важны для малолетнего Петра, который не понимает, что именно происходит и для чего пришел Учитель. Но я, понимая это, все равно буду делать все, что Он говорит, и даже пойду ради Него на смерть, лишь бы пришел великий День! Он как-то сразу сник и опять сказал, что это я так хочу. Конечно — хочу! Я мечтаю об этом! И весь еврейский народ мечтает! А главное — верит! Он посадил меня рядом с Собой, обнял за плечи, и ска­зал, что я верный, искренний и у меня острое чувство справедливости. Что я горячий ревнитель Закона и я словно воплощение всего иудейского народа и Закона... до этого времени. Что у меня такая любовь к ближнему, ради которой я готов умереть и убивать. Это была чис­тая правда, но в Его устах она звучала едва ли не сожа­лением! Как будто я должен смиренно, подобно рабу, терпеть власть Рима... Да, я готов убивать врагов! А что еще мне делать с ними? Любить? И все иудеи так думают и будут думать всегда! А он спросил меня, нравится ли мне власть Рима? Я лишь рассмеялся в ответ. А Он спросил меня, чем моя власть будет отличаться от влас­ти Рима. Я аж задохнулся от возмущения, сказав, что не надо меня проверять в столь очевидном! Наша власть — лучшая, справедливая... От Бога! А Он спросил меня, знаю ли я, чего хочет Бог? В общем, повторилась история с деньгами, которые «нельзя добывать нечест­но». Я не успел ответить, потому что остальные загал­дели, прося Его показать им Бога... Мальчишки! Какие же они все еще юные... Ну, разве что кроме рано повз­рослевшего Матфея. Но это и понятно: мытарь — сборщик налогов для римской казны — профессия, презираемая даже блудницами. Собирая дань для оккупантов, они богатеют, но это богатство презренное, да и сами они для народа хуже чужаков, ибо предатели собственного народа. Мы таких подкарауливали и били. Но разглядел в нем что-то Учитель, позвал за собой. И надо отдать Матфею должное: все бросил и пошел не раздумывая. Я даже не сержусь на него из-за прошлого... Ну, еще, пожалуй, Симон-зелот, мой собрат по борьбе, надеется на то же, что и я, хотя по юности своей больше любит Учителя, чем то, что Он должен нам дать. Да еще Петр, с которым мы не одно селение исходили, проповедуя и исцеляя, понимает меня, а остальные... Ну что с них взять? Дети... Они пытаются постигнуть то, что говорит Учитель. О каком-то воскрешении и вечной жизни, о своем единстве с Богом и прочее, прочее, прочее... Мне кажется, что Учитель их просто испытывает в вере. Ведь всем известно, что Бог — один, что мертвые просто исчезают, а не живут «где-то еще», а уж мысль о «пре­ображении» после смерти — и вовсе что-то несуразное... А вот я крепок в вере, и Учителю нет смысла меня испытывать, поэтому я особо и не прислушиваюсь. Я верю в свое, по-своему, вот в чем моя сила. Все просто и ясно: был обещан Мессия, и Он пришел! Было обещано вели­кое, и великое будет! Скоро Пасха — и эту Пасху запом­нит весь мир! Рассеются, как дым, непобедимые римские легионы, освободится Израиль и воссядет на троне над всеми народами в сиянии славы Закона! А уж потом я сам, первый, приду к Нему и спрошу: «Скажи, Учи­тель, что значит «смерти нет»?» И совсем не удавлюсь, если Он скажет, что испытывал нашу веру или говорил, как обычно, притчами, иносказательно... А сейчас прос­то не до этого. Есть дело поважнее... А вообще, навер­ное, здорово было бы всем быть как Он... Жаль, что это невозможно. И все же велико мое счастье! Может быть, нам всем придется погибнуть в этой битве, и даже о судьбе Учителя некоторые пророчества говорят весьма грустно, но зато нас будут помнить во все века и вре­мена! И мое имя навек будет стоять рядом с Его Именем. Чего еще желать смертному?! Дождаться бы только... А вот потом кто-то ответит мне и за непочтительное и даже за враждебное отношение к Учителю! Я не злюсь на тех, кто по скудности ума и веры не может осознать приближение этого великого часа. Да, многие приходили под видом «мессии», и некоторые даже сами верили в это, а потому и люди стали так циничны и недовер­чивы. Они получат свои доказательства и присоединят­ся к нам, встав под наши знамена. А вот те, которые угрожали Ему, оскорбляли, гнали... Он может их про­стить, но я не прощу никого! Я помню их всех! Фари­сеи... Когда-то и они были ревнителями Закона, нищими бродячими проповедниками. Люди верили им, стреми­лись подражать их праведности... Власть! Проклятая власть, затмевающая умы! Нашлись среди первосвященников те, кто, убоявшись потерять всю свою власть над народом, предпочли отдать фарисеям ее часть, чтоб сохранить целое. И фарисеи приняли этот дьявольский дар. И где теперь их былая слава праведников и нестяжателей?! Где их презрение к богатству и почестям?! Они говорят о Законе, а сами развращены властью и благополучием. Народ больше не верит им. И теперь уже они боятся за свою власть... Они боятся и ненавидят Учителя, стараясь то ложно обвинить Его, то втянуть в хитроумную ловушку... И все потому, что понимают, как ОН для них опасен! Как хорошо, что Он пришел! Теперь пусть боятся и предавшие веру священнослужители и Рим с его легионами, и все прочие народы! По счастью, сейчас в Иудее достойные первосвященники. Большинство Синедриона тайно поддерживает идею восстания, и с некоторыми из них я даже беседовал лично.