Фирма (Книга-Игра-Детектив) - Алексей Рыбин

Помимо этих странных личностей к Викентию захаживали и иностранцы, при которых Толик напрягался изо всех сил, стараясь не таращить восхищенные глаза на их новенькие джинсы и белоснежные кроссовки.

- Какой стильный юноша, - говорили писатели, поглядывая на Бояна. - Это что, Гребенщиковский воспитанник?

- Нет, - отвечал Викентий. - Это мой новый друг... Из Вологды.

- Ну прямо в чистом виде "новый романтик".

- Кто-кто? - спрашивал Боян.

- "Новые романтики", Толик, - пояснял Викентий, - это такое течение на Западе. В музыке и вообще... Ты просто похож... Там люди специальный грим делают, волосы красят, а у тебя все натуральное. Тебе бы рок-звездой быть... Ты на гитаре не играешь?

- Нет.

- Вот с Алжиром тебя познакомим, будете вместе ходить. Он тоже модник...

- С кем? - изумленно спрашивал Толик, представляя себе здоровенного чернокожего, с которым ему сулят куда-то "вместе ходить".

- С Алжиром. Он как раз завтра зайдет.

Таинственный Алжир, который явился следующим вечером, оказался тощим парнишкой, ровесником Толика. Знакомство с Костей, носящим такую странную кличку, парадоксальную и прекрасную в своей пустоте, ибо она ни малейшим образом не отражала личность ее обладателя - бледного, светловолосого одесского мальчишки, - оказалось для Бояна, как стали говорить несколько лет спустя, судьбоносным.

Если Толик просто хотел стать богатым и знаменитым, то Костю Алжира буквально разрывало на части от этого желания, и он кипел, бурлил бешеной энергией, направляя ее в любые русла, пригодные для достижения цели.

Несмотря на свою молодость, Алжир был вхож в дома местных и, как выяснилось чуть позже, столичных знаменитостей, находился в приятельских отношениях с художниками, кинорежиссерами и писателями - не теми, что приходили в гости к Викентию, а "официальными", портреты которых мелькали на обложках цветных журналов и появлялись на телеэкране. При этом он мог запросто позвонить Гребенщикову, здоровался за руку с Курехиным, увидев на улице Цоя, орал во все горло: "Витька!!! Привет!!!" И никто из титанов ленинградского андеграунда не считал это назойливой фамильярностью. Алжира все знали и, кажется, любили.

Чем он конкретно занимался, Толик сразу не понял, как, впрочем, не понял и впоследствии. Алжир пытался объять необъятное и выжать хоть немного денег из всего, что находилось вокруг. Точно так же любого человека, встречавшегося ему на пути, он старался использовать для роста собственной популярности.

При этом Костя показался Толику добрым и обаятельным малым, а сам Алжир после первой же встречи схватил Бояна и уволок к себе, как он сказал, "в мастерскую".

Чуть позже, когда Алжир укатил в Москву, оставив Толика в этой самой "мастерской", где он и прожил следующие два с половиной года, Боян понял, что Алжир, несмотря на собственную, стремительно нарастающую известность, несмотря на обширный круг именитых друзей и знакомых, был все еще "пацаном", провинциальным мальчишкой, таким же, как и Толик.

В лице Бояна Алжир получил того самого "ученика", каким должен обладать любой известный художник. Художник с большой буквы, не обязательно живописец, график или скульптор. Алжир именовал себя Художником, не обладая никаким талантом, не имея ни малейшего отношения к искусству. Он был Художником, как сам говорил, "по жизни". Хотя именно в те дни, когда он познакомился с Бояном, Алжир хвастался, что "разрабатывает тему" авангардной живописи.

Мастерская - комнатка в расселенной коммуналке на последнем этаже предназначенного к сносу дома, без горячей воды, но с не отключенным еще электричеством - была завалена холстами с образцами этой самой "живописи".

Толик удивленно разглядывал полотна, где были изображены человеческие фигуры, здания и животные, словно нарисованные пятилетним ребенком. Разница между детсадовской живописью и тем, что Алжир называл "авангардом", была лишь в размере полотен. Те "картины", что лежали в мастерской Алжира, имели поистине гигантские габариты.

- Впечатляет? - спрашивал Алжир нового ученика.

- Да, в общем...

- Нравится?

- Ну, вроде ничего... Нормально.

- "Нормально"! Сказал тоже... Это круто! Ты пока не въезжаешь еще. Потом врубишься. Самая крутая вещь сейчас - живопись.

- А что здесь такого крутого?

- Знаешь, как иностранцы покупают? Только подноси!

- Да ты чо?

- Сам ты - "чо". Я тебе говорю - врубиться нужно. Поживи, посмотри работы... А я уезжаю. Следи тут за порядком. Посторонних не пускай.

- А кто у тебя посторонний, кто нет?

- Разберешься.

Алжир запихивал вещи в спортивную сумку - мыло, зубную щетку, носки, рубашки.

- А ты куда едешь-то?

- На съемки.

- Куда?!

- Ну, елы-палы, на съемки, говорю тебе... Ты остаешься за хозяина. Я с тобой свяжусь. Буду прилетать сюда...

- Прилетать?

- Ну да. Все оплачивает фирма. Мы будем в Москве, потом в Ялте. Так что живи пока. Набирайся ума. Да, тут может Петрович придти.

- Кто?

- Петрович. Он сам тебе все объяснит. Пока!

Алжир хлопнул Толика по плечу, выскочил на лестницу и, громко стуча по ступенькам каблуками "скороходовских" ботинок, побежал вниз.

- Эй! - услышал Боян его голос снизу. - Вот что еще. Придет Леков, не пускай его. Он беспредельщик.

Дверь парадного хлопнула. Толик вернулся в комнату Алжира в полном недоумении. У него не было ни копейки денег, едой в мастерской даже не пахло. Боян уже успел заглянуть в холодильник - тот был абсолютно пуст.

Поразмышляв о том, что теперь вся надежда только на собственную расторопность и что в любом случае это пристанище лучше, чем квартира дальних родственников, которые со дня на день собирались попросить Бояна поискать другие варианты, Толик снова вернулся к картинам Алжира.

"Херня какая-то, - думал он, переходя от одного полотна к другому. Это и я так смогу. Неужели находятся мудаки, которые за подобную мазню деньги платят? Что-то парит меня Алжир, не может быть, чтобы эту муть кто-то покупал".

Мысли его прервал громкий стук в дверь.

- Кто там? - спросил Боян, выйдя в прихожую.

- Свои, - ответил из-за двери мужской голос.

- Кто это - свои?

- Ну, открой, типа... Ты чего, чувак, елы-палы... Алжир-то дома?

- Нет его.

- А ты кто?

- Боян.

- О, ништяк... Кликуха подходящая. Давай, Баян, открывай, не боись. Я с Алжиром договаривался.

Боян снял толстую цепочку, повернул ключ, торчавший в замке, и открыл дверь. Чего ему, в самом деле, бояться? Денег нет, а пропитание, так сказать, хлеб насущный, в его положении можно получить только через общение с себе подобными. Сидя на диване в одиночестве, ничего не дождешься.

- Здорово, Баян!

На пороге квартиры стоял Василий Леков собственной персоной. Тот самый Леков, про которого Алжир несколько минут назад сказал, что он "беспредельщик" и что пускать его в мастерскую ни в коем случае нельзя.

"Что он мне, командир, что ли? - подумал Толик про Алжира, пропуская Лекова в комнату. - Мне нужно связи заводить. А этот Леков тут, в Ленинграде, не последний человек. Гений, все говорят. Только очень уж веселый... Ну, да и я, между прочим, не лох какой-нибудь..."

Василий, о котором Боян наслушался уже изрядно и которого видел несколько раз на концертах, тащил с собой гитару в тряпичном чехле.

- Слушай, выпить есть? - спросил Леков, падая на диван. Он был в мешковатых черных брюках, стареньких кедах и грязной белой футболке.

- Не-а...

- "Не-а"! - передразнил Бояна Леков. - Ладно, сейчас чего-нибудь сообразим.

Он полез в карман брюк, вытащил пачку "Беломора" и крохотный целлофановый пакетик. Боян опасливо посмотрел на запертую входную дверь.

- Не боись, хвоста нет, - сказал Леков. Он высыпал табак из "беломорины" в ладонь и смешал его с коноплей из пакетика. - Ты вообще-то кто?

- Я друг Алжира. Он, кстати...

- Я его, кстати, встретил на улице, - в тон Бояну сказал Леков. - Так что он в курсе, можешь не волноваться. Я тут поживу малость. Поссорился с предками, понимаешь ли. Нужно где-нибудь перекантоваться.

- Да пожалуйста, - Толик развел руками. - Я-то что? Я тут не хозяин...

- Во-во. Это верно. На, курни.

Музыкант протянул Толику папиросу, аккуратно и профессионально забитую смесью табака с "травой".

- Давай, давай, трава классная. Должно пропереть. А то сидишь, напрягаешься... Ты расслабься. Будь как дома.

Боян не первый раз курил марихуану и, в общем, знал в ней толк. Через час ему уже казалось, что они с Лековым знакомы много лет и секретов между ними быть не может. Толик рассказывал ленинградскому музыканту свою историю, просил советов, как бы ему выйти в люди, как бы попрочнее утвердиться в столичной тусовке (иначе как "столичным" он питерское общество не называл), а Василий, блаженно жмурясь и забивая новый косяк, отвечал, что все это ерунда и жизнь должна идти так, как идет.

- Ты возьми вот, как Алжир, намазюкай чего-нибудь. Авось станешь знаменитым, - смеясь, сказал он после глубокой затяжки.