Великая Смута - Юрий Федосеев

К этому времени уже все было готово к перевороту. В ночь на 17 мая все главнейшие заговорщики, вплоть до сотников и пятидесятников псковских и новгородских полков, назначенных для похода в Крым и стоящих вблизи столицы, собрались в доме Шуйского. На этом собрании Шуйский и заявил, что Лжедмитрий был посажен на стол только для того, чтобы заменить Бориса Годунова, и в надежде на то, что молодой и энергичный царь станет опорой православия и «старых русских заветов». Но получилось все иначе: самозванец, презирая «нашу веру и все русское», всецело предался полякам, а поэтому от власти его нужно отрешить. Способ же отрешения в те времена был один — убить.

Для облегчения задачи бояре, участвовавшие в заговоре, от имени царя распустили по домам семьдесят иностранных телохранителей из ста, ежедневно дежуривших в кремлевском дворце. А тем временем 18-тысячное псковско-новгородское войско тихо вошло в Москву и заняло все двенадцать городских ворот. Под утро 17 мая по удару колокола церкви Ильи Пророка вооруженный чем попало народ стал стекаться на Красную площадь, где уже находился ударный отряд заговорщиков численностью до двухсот всадников. Собравшимся объявили: «Литва собирается убить царя и перебить бояр, идите бить литву». Москвичи бросились в разные концы города, начался кровавый погром. Заговорщики же направились в Кремль. Василий Шуйский, с крестом в одной руке и мечом в другой, во главе огромной толпы въехал через Спасские ворота. Иностранная стража растерялась и впустила их во дворец. Единственный, кто с оружием в руках встал на защиту самозванца, оказался Петр Басманов, но был тут же убит Михаилом Татищевым. Спасаясь от убийц, самозванец выпрыгнул из окна на деревянные подмостки, устроенные для потешных огней по случаю его свадьбы, оступился и упал на землю с высоты пяти саженей, повредил голову, грудь, ногу и потерял сознание. Его подобрали стрельцы, стоявшие на страже, обмыли водой. Когда он пришел в себя, то стал умолять стрельцов заступиться за него, обещая им в награду имущество и жен мятежных бояр. Те вроде бы прельстились обещанным и обратили оружие в сторону заговорщиков, но когда им пригрозили истреблением их жен и детей, оставленных без защиты в стрелецкой слободе, они бросили расстригу на растерзание толпы. Обнаженные трупы недавнего царя и его первого помощника Петра Басманова сволокли на Красную площадь.

Покончив с Лжедмитрием, заговорщики, не желавшие осложнения отношений с Сигизмундом, бросились спасать поляков. С помощью боярских дружин и стрельцов им удалось к одиннадцати часам дня обуздать и усмирить народ, прекратить резню. Сведения о количестве убитых разнятся — от одной до трех-четырех тысяч, причем потери поляков и русских были где-то сопоставимыми. Не пострадали ни Юрий Мнишек, ни князь Вишневецкий, ни послы польского короля. Спаслась и Марина Мнишек, спрятавшаяся во время захвата царского дворца под широкими юбками одной из своих фрейлин.

Три дня пролежали на Красной площади обезображенные тела Лжедмитрия и Басманова, после чего их предали земле. Местом последнего упокоения самозванца стало кладбище для бездомных и безродных за Серпуховскими воротами. Однако вскоре по Москве поползли слухи, что царь ожил и ходит ночью по улицам Москвы. Тогда труп его извлекли из могилы, сожгли, пепел зарядили в пушку и выстрелили в ту сторону, откуда он пришел на Москву.

Как говорят летописцы, после убийства Отрепьева в Москве не наблюдалось ни глубокой скорби о нем, ни радостного настроения от одержанной победы. Получилось так, что одна партия победила другую, не задев чувств подавляющего большинства населения, которое ощущало себя пешкой, использованной втемную, в только что сыгранной политической авантюре.

…Еще не убрали с Лобного места останки того, кто совсем недавно величался «императором непобедимым», а на Красной площади уже толпятся посадские люди: купцы, ремесленники, разносчики. К ним выходят бояре, дьяки, духовенство и предлагают вместо отрешенного расстригиного приспешника Игнатия избрать нового патриарха, который бы возглавил временное правительство до созыва Земского собора по избранию нового царя. Но Москва всегда симпатизировала Шуйским, ведущим свое происхождение от старшего сына Александра Невского — Андрея, поэтому неудивительно, что в собравшейся толпе оказалась мощная «группа поддержки», проскандировавшая: «Патриарх — потом! Даешь в цари Василия Ивановича Шуйского!» Других предложений не последовало. Так Шуйский без учета мнения представителей других земель и вопреки «старине» стал «выкрикнутым» царем. А смута от этого лишь продолжала расти и шириться.

Глава VII

Василий Иванович Шуйский

Василий Шуйский. Дискредитация Лжедмитрия. Чьим царем был Шуйский. Григорий Шаховской — всей крови заводчик. Молчанов. Болотников. Первая крестьянская война. Неудачи Шуйского под Кромами и Троицким. Переход Ляпунова и Пашкова на сторону Шуйского. Поражение Болотникова при Котлах. Калужское сидение Болотникова. Царевич Петр. Осада Тулы. Триумф Шуйского. Лжедмитрий II. Прибытие польских отрядов. Поход Лжедмитрия на Москву. Польско-московские отношения. Тушинский вор. Двоевластие. Марина Мнишек в стане Вора. Осада Троицкого монастыря. Переход северских городов на сторону Лжедмитрия. Податная политика тушинского двора. Гравежи. «Перелеты». Падение авторитета Василия Шуйского. Переговоры со шведами. Псков. Новгород. Выборгский договор. Делагарди. Взятие Твери. Калязин. Патриотический подъем в северных городах. Русские воры и русские патриоты. Пример устюжан. Северное ополчение. Шереметев. Сражение в Троицын день. Скопин-Шуйский. Александровская слобода — третья столица Московского царства. Ляпунов предлагает Скопину царскую корону. Осада Смоленска. Смута в Тушине. Побег Вора в Калугу. Снятие осады с Троице-Сергиевой лавры. Смута в Тушине. Вступление Скопина в Москву. Смерть Скопина. Положение на театре военных действий. Освобождение патриарха Филарета. Поражение Дмитрия Шуйского при Клушине. Волуев присягает Владиславу. Конфликт интересов Польской респувлики и королевской семьи. Активизация действий тушинцев. Отрешение Шуйского от власти.

Происхождение многочисленного княжеского рода Шуйских теряется в веках. Одни авторы считают его родоначальником Андрея — сына Александра Ярославича Невского, другие — Андрея Ярославича, старшего брата героя Ледового побоища. Но что точно известно, так это то, что новый царь в восьмом колене был прямым потомком Дмитрия Константиновича Суздальского, тестя другого нашего героя — Дмитрия Донского. Два внука суздальского князя: Юрий Васильевич и Василий Семенович, получив во владение по половине города Шуи, дали старшую и младшую ветви князей Шуйских. Как утверждает Г. В. Вернадский, дедом Василия Ивановича был печально знаменитый Андрей Шуйский, затравленный псарями Ивана IV, а отцом — Иван Шуйский, убитый шведами во время Ливонской войны.

Предшествовавшая более чем пятидесятилетняя жизнь Василия Ивановича мало отличалась от жизни других аристократов средневековой Руси, целиком зависимых от прихоти царей. Потомкам запомнились только составленный Шуйским в угоду Борису Годунову отчет о причинах гибели Дмитрия Угличского да его непоследовательность в свидетельских показаниях по этому вопросу, которые ему потом пришлось давать публично. Историки не балуют положительными оценками ни умственные способности, ни нравственные качества, ни физические достоинства Василия Ивановича. Почитаешь Н. И. Костомарова — и создается впечатление, что менее жалкого венценосца Россия никогда не знала. А так ли это на самом деле? Неужели «мелочный, скупой до скряжничества, завистливый и подозрительный, постоянно лживый и постоянно делавший промахи» человек, каковым его рисует историк, мог совершить подвиг, равный подвигу великомученика? Ведь это он, «олицетворение старого русского быта, пропитанного азиатским застоем», первым начал борьбу с самозванцем, это он выдержал пытки, не назвав ни одного своего соумышленника, а потом на эшафоте, когда палач уже заносил над ним свой топор, крикнул: «Умираю за веру и правду!» Это он, «неспособный давать почин и вести других за собой», после возвращения из ссылки собрал вокруг себя противников Лжедмитрия, разработал и осуществил дворцовый переворот и свое воцарение. Его хотят выставить честолюбивым ретроградом, а ведь это он первым за всю историю Руси целовал крест (принес присягу) на том, что «ни над кем не делать ничего дурного без собору», не наказывать вместе с виновными их невиновных родственников, «а которая мне была грубость при царе Борисе, то никому за нее мстить не буду».

Для начала новый царь поспешил как можно скорее дискредитировать своего предшественника на троне. По всей стране в церквах зачитывали обращения бояр, царицы Марфы и самого Василия, в которых Лжедмитрий уличался в самозванстве, а Шуйский возвеличивался как спаситель Церкви и Отечества. Были обнародованы переписка расстриги с папским двором о намечавшейся церковной унии и документы, свидетельствующие о его намерении передать польской короне Смоленск и Северскую землю. Бывшие клевреты Григория Отрепьева принародно каялись в пособничестве узурпатору царского престола и уличали его во всех действительных и мнимых преступлениях. Чтобы окончательно закрыть эту щекотливую тему, Шуйский организовал «обретение нетленных мощей» царевича Дмитрия и их перемещение в Архангельский собор Московского Кремля, усыпальницу московских великих князей.